Журавли покидают гнезда

Повозка тронулась и, подпрыгивая на мелких ухабинах, усыпанных пожелтевшей листвой, покатила со двора. Юсэку было приятно сознавать, что ему доверена серьезная миссия, от успеха которой зависела жизнь или смерть людей. Он твердо верил, что сумеет убедить Синдо, ему поможет мудрый сенсами Ир. А тот конечно же поймет его и не откажет.

Съехав с холма, возчик погнал лошадь через долину по свежаку к видневшемуся вдали ельнику. Однако заезжать в него не стал и придержал коня на развилке двух дорог.

Все последние дни Мартынов и Синдо не сходили с седел. Следовало пополнить запас еды, обуть, одеть и вооружить прибывающих добровольцев. По-прежнему недоставало лошадей и фуража. Сведения о положении во Владивостоке были скупые и тревожные. Синдо пыталась связаться по станционному телеграфу с краевым военным Советом, но безуспешно: Владивосток молчал. Не давал о себе знать и Ир. При сложившейся обстановке нужно было принимать какие-то срочные решения. Мартынов предлагал отойти в сторону Имана, чтобы соединиться с другими отрядами. Синдо хотела уже согласиться с ним, но взятый в плен человек из банды Калмыкова изменил их планы.

Петр Мартынов и Синдо были немало удивлены, встретив корейца в юнкерской форме и белой папахе. Испитое лицо его показалось Синдо знакомым. Придвинув к нему табурет, Мартынов попросил сесть.

— Я не устал, — сказал тот резко и, застегнув китель на две верхние пуговицы, выпрямился, выставив живот и заложив руки за спину.

— Откуда вы и что делали в этих краях? — спросила Синдо.

Пленный не шелохнулся.

— Все равно ведь не поверите, — сказал пленный спокойно. — Я ищу сына. Донсен где-то здесь, у красных.

Синдо и Мартынов переглянулись. Донсен служил у них в отряде и часто рассказывал о своем потерянном отце, о котором ходили разные слухи: одни утверждали, что он погиб, другие — будто бы видели его в банде Калмыкова.

— Так где вы сейчас? — спросила Синдо.

— Нигде, — ответил пленный. — Со всеми порвал. Теперь сам по себе.

— Ну а все-таки? С кем порвали-то? С Калмыковым?

— И с ним тоже.

Он отвечал скупо, но правдиво. «Возможно, он и в самом деле решил покончить со своей бандой, чтобы под старость обрести покой и семью?» — подумала Синдо.

— Где сейчас ваш головорез? — спросил Мартынов.

— Подался к Семенову.

— Зачем?

— Японцев ждут. Обсудить хотят, как теперь действовать.

— И как скоро ожидаете самураев?

— На днях, — ответил пленный.

Мартынов прошелся. «Если верить ему, — рассуждал он, — сейчас самое время обрушиться на бандитов. Без атамана у них наверняка начался разгул…»

— Вы знаете, где они прячут оружие? — спросил Мартынов, останавливаясь перед ним. — И сможете показать?

— Рассказать смогу, а показать… Вы уж сами берите. А меня не впрягайте в это…

— Тогда ответьте: зачем вы признались во всем? — вмешалась Синдо.

— И почему мы должны вам верить? — добавил Мартынов. — Может, брешете?

— Мне все равно, — ответил пленный, — кто кому наломает бока. Я — кореец. И у меня нет родины. Ее забрали японцы. А чья будет Россия, мне тоже не интересно. Я не воюю, я при деле.

— Сколько штыков осталось в банде? — спросил Мартынов.

— Не более пятидесяти. Остальных атаман с собой взял.

С таким количеством людей отряд мог справиться, но ни Синдо, ни Мартынов не спешили радоваться. По-прежнему их настораживала откровенность пленного. «Но, говоря неправду, — продолжал размышлять Мартынов, — тот должен знать, чем ему это грозит. Или решился пожертвовать собой по принуждению. Возможно, проштрафился перед атаманом? Или полагает, что его спасут? А может, просто хочет выведать о нуждах отряда? Остается одно — проверить его показания…» И он быстро вышел, чтобы привести Донсена.

Когда они вошли, старик вздрогнул и виновато отвел глаза. Не обратив на него внимания, Донсен кивком головы поздоровался с Синдо, затем бросил беглый взгляд на незнакомца и было отвернулся, но опять, уже пристальней, поглядел на него.

— Отец?!

Лицо старика задергалось, ярче вздулись мешки под глазами. Он не мог говорить и только охал.

— Как вы оказались здесь? — спросил Донсен, оставаясь на месте: смущала форма.

— Тебя искал, — сказал старик. — А меня ваши схватили.

— Как вы узнали, что я здесь? — Голос Донсена прозвучал строго.

— Сообщил дед Ваня. Я его на Уссури встретил. Он не сказал, что ты здесь. Он сказал, что ты где-то рядом.

Мартынов и Синдо вышли из комнаты, им тоже нужно было поговорить наедине. Едва закрылась за ними дверь, старик кинулся обнимать Донсена, но тот отстранился от него:

— Это правда, что вы служите у атамана?

— Теперь все позади, сынок, — заговорил старик, накаляясь. — Хватит с меня. Теперь по-иному жить собираюсь. А на что жить — прикопил. Недаром отец твой годы свои юные в скитаниях провел. О вас думал. Тебе и представить трудно, как богат я! Бросай и ты свое дело — да уйдем отсюда!..

— За тем вы только и пришли, чтобы сказать об этом? — прервал его Донсен. — Если так — вы напрасно искали меня.

Старик сдернул с головы папаху.

— Пожалей мои седины, сынок! Не сердись. Понимаю — виноват я крепко перед вами. Бросил, ушел. Но я искупился. Не пустой вернулся. Одену, обую, кормить буду досыта…

— А как позор смыть? Как людям в глаза глядеть?

— А чего им в глаза глядеть? Уйдем отсюда подальше. С деньгами где не примут? Еще как примут-то! С почтением да с подношением будут приходить к нам! Боже! Чего это я тебя упрашиваю! Сам должен все понимать. Нужно торопиться, пока японцы не подошли. Перекроют они все пути — и тогда… Застрянем здесь на веки…

— Никуда я отсюда не пойду, — сказал Донсен твердо. — И вас не отпустят. Сдайте награбленное богатство Советской власти. Никто вас держать не станет. Не нужны вы здесь никому. — Старик с испугом глянул на Донсена, затем быстро огляделся и, заметив приоткрытое окно, попятился к нему, словно на него наседали. Остановившись у окна, он секунду-другую помедлил в нерешительности, затем медленно вернулся к сыну.

— Почему вы задержались? — спросил Донсен.

— А почему ты не вынул наган? Не позвал людей? — в свою очередь спросил старик. В комнату вошли Мартынов и Синдо. Перфильев увел пленного.

— Ну что — можно батьке довериться? — спросил Донсена Мартынов.

Донсен молчал. Огромных усилий стоило ему не выдать своих истинных чувств. Но сейчас, когда старика увели в амбар под замок, он сказал решительно:

— Ему можно довериться. А вы уж сами судите.

И по тому, как он отвел глаза, Мартынов почувствовал что-то неладное, но допытываться не стал, а решил идти в логово бандитов, захватив с собой пленного старика.

Этой же ночью, за двумя ранее посланными конными разведчиками, выехал со своим небольшим отрядом и Мартынов.

Синдо и на этот раз осталась в штабе. Прикрутив керосиновую лампу и накинув на себя куртку, она вышла на улицу. Перфильев сидел на крыльце. Увидев комиссара, он хотел подняться, но она удержала его и села рядом.

— Темна нынче ночь-то, — заметила Синдо. — Хорошо это иль плохо?

— По моему разумению, темень явление полезное не только ради сна. Ночь на то и сотворена богом, чтобы отдых дать всему живому. Потому и ослабевает в эту пору у человека всякая бдительность. А это полезно тому, кто дела свои в темени вершит.

Своей мудреной речью Перфильев пытался как-то успокоить Синдо, которая при нем отговаривала Мартынова идти к бандитам ночью. Будь его воля — он тоже запретил бы это делать. Но теперь, когда отряд в пути, старался убедить ее в том, во что сам не очень-то верил.

— Кем была ваша жена? — спросила Синдо, чтобы как-то отвлечься.

— Барыней, — ответил Перфильев. — Не приучена была сызмальства к труду всякому, оттого и держала в чистоте руки, а не хозяйство. Мне же, человеку работящему, глядеть на ее леность было отвратительно.

— Сколько детишек?