Страница 41 из 74
Не зная, как отблагодарить женщину, Эсуги низко ей поклонилась. А та, вспомнив дни ушедшей молодости, ответила на ее поклон тихим вздохом.
Юсэк с Сонимом вернулись к обеду и тут же принялись чинить где-то раздобытую старую коляску. Не догадываясь, для чего они возятся с этой развалюхой, Эсуги пошутила над Юсэком: не собирается ли он стать деревенским рикшей? И бывший рикша ответил ей:
— Много я всяких янбаней и красоток поперевозил, а вот тебя ни разу. Так не годится. Теперь очередь и до моей госпожи дошла. Я тебя в этом лимузине до самой России довезу, только бы не развалился он где-нибудь в дороге.
Эсуги не терпелось показать ему подарки. Когда наконец залатанную и всю перевязанную веревками коляску поставили к стене, она повела его в фанзу, быстро развернула юбку и кофту:
— Ты погляди, погляди, Юсэк, что мне подарила наша адимай!
— Это же свадебный наряд! — обрадованно воскликнул Юсэк. — Так за чем же дело? Сейчас же надень его, и самый мудрый человек в деревне благословит нас!
— Нет! — возразила Эсуги, — я хочу, чтобы нас благословил в России учитель Ир.
Ее ответ огорчил Юсэка. Однако, не желая омрачать ее настроения, он согласился, сказав полушутя:
— В России так в России. Теперь я тебя с ветерком туда довезу.
Папсан сегодня был уставлен новыми блюдами. Здесь были жареные листья стручкового перца, и вяленая морская капуста, и соевый суп. Удивляя окружающих, Эсуги ела с большим аппетитом, как бы доказывая, что она вполне поправилась и может смело отправляться в путь.
— Ешьте, ешьте много, — говорила хозяйка, то и дело подкладывая в чашки пищу. — В России такую еду готовят не часто. У них своя пища, и вам трудно будет к ней привыкнуть. Обрусеете вы там вконец, позабудете язык и обычаи предков.
— Нет, не позабудем, — заверил Юсэк. — Ведь и там есть корейцы, и живут, как я слышал, дружно с русскими. И обычаи свои берегут. Например, дядя Ир…
— Мы тоже жили с японцами, — перебила его женщина. — И что с того? Отняли они у нас все. Свои иероглифы велели зубрить, свои законы уважать. Вот почему и покинули мы землю отцов. А чужбина есть чужбина. Как бы и вы там, в России, не оказались лишними.
— Ну уж это ты пересолила, — вмешался Соним. — Зря крапивой устилаешь им дорогу. Нельзя Россию с Японией одним арканом стягивать: Корея осталась в ярме, как, впрочем, и народ Японии, а Россия уже сорвала его с себя. И за право там жить корейцы одинаково с русскими орошают ту землю своей кровью. Так что не будут они чужими там, лишними. Потому и тянутся туда наши.
— Все равно, это ужасно — покидать свои гнезда, свитые нашими далекими предками.
— В разоренном гнезде и змея не селится, — сказал Соним. — А молодые семена на любой земле взойдут. Я хочу верить, что Эсуги и Юсэк завоюют уважение русских. В этом и будет их счастье.
— Дай им бог, дай им бог, — прошептала женщина, кивая головой.
Разговор прервала вбежавшая в фанзу девушка. Тяжело переводя дыхание, она сообщила, что в деревне опять появились хунхузы.
— Быть беде! — вскочив на ноги, заволновался Соним. — Где они?
— Были у нас, теперь, кажется, пошли к дедушке Муну, — дрожащим от страха голосом ответила она. — Грозились поджечь его фанзу.
— А много их?
— Я видела троих.
Соним догадывался, зачем бандитам понадобился именно этот старик. Еще летом местные маньчжуры видели, как лекарь собирал в огороде желтую смолу мака. Кто-то, видать, донес. Не ради наживы он растил и хранил у себя это зелье. В трудные минуты Мун всегда шел на помощь людям, вот как с Эсуги. Зная об этом, хунхузы не оставляли его в покое. Схватив у порога топор, Соним выбежал на улицу. Жена бросилась за ним, взмолившись:
— Не тронь ты их, Соним! С ними нельзя враждовать! Разве ты не знаешь, на что способны эти люди! Мы чужие здесь. У нас нет права гневаться! Смири свой пыл! Подумай о наших детях! Подумай, что станет с ними, если с тобой что-то случится!
— Но они убьют его! — чуть слышно произнес Соним, в бессильной злобе опуская топор на землю. — Отойди, пойду людей на помощь звать.
— Сходи и ты туда, Юсэк, как бы наш хозяин не наделал беды, — сказала женщина, с испугом глядя вслед мужу.
Возле двора старика на привязи стояли лошади. Осторожно приблизившись к ограде, Юсэк заглянул в щель и был удивлен, увидев сидящую посреди двора старуху, перед которой, склонив голову, стоял лекарь. Двое мужчин держали его за руки. По всему облику старухи было видно, что она и есть предводительница этих разбойников. Длинные седые волосы, перетянутые на лбу широкой и яркой лентой, спадали на плечи, прикрывая продолговатое обветренное лицо. На ней были темные атласные шаровары и такой же темный стеганый жилет с высоким стоячим воротником. Скрестив по-мужски ноги и опершись на плеть правой рукой, она сидела неподвижно и молча. Старуха что-то спросила, сердито взглянув на старика. Но тот молчал, уставившись глазами в землю. Бандиты толкнули его, и он упал на колени. Словно от боли, взвизгнула на спине старика плеть, а потом завизжала, завопила.
Жестом руки старуха остановила разъяренных хунхузов, давая им какие-то указания. Один из них кинулся под навес, сгреб руками сухой хворост и тут же поднес спичку. Зловеще шипя, взметнулось пламя. Юсэку показалось, что огненный язык лизнул и его грудь. Схватив горящую хворостину, хунхуз поводил ею перед глазами старика, медленно приблизился к фанзе. Старуха что-то опять сказала лекарю, показывая рукой на фанзу; видя, что он не реагирует, она подала знак бандиту. Тот поднес пылающую хворостину к соломенной крыше. Запылала, затрещала крыша, черным змеем пополз по земле дым.
Содрогаясь от ярости, Юсэк озирался по сторонам. «Что же нет людей?» И вдруг увидел Сонима.
— Никто не захотел идти сюда, — прохрипел он гневно, бросившись во двор.
Подлетев к хунхузам, он с ходу сшиб с ног одного, другого, схватил за руку старика и потянул со двора, но путь им преградила старуха. Она была настолько страшна, что Соним не отважился ни идти дальше, ни отбросить ее в сторону. Он застыл на месте; тем временем, придя в себя от неожиданности, хунхузы окружили его.
Старик по-прежнему стоял на коленях и что-то бормотал, вскидывая к небу руки и голову. Соним же был подмят разбойниками. Глядя на все это, Юсэк пожалел о том, что нет сейчас храброго Бонсека, нет сильного Гирсу и Мансика. Уж они-то проучили бы этих гадов! И вдруг Юсэк вспомнил о пистолете, подаренном ему Иром на прощание. Сорвавшись с места, он помчался к своей фанзе. Вбежав в нее и не отвечая на расспросы хозяйки и Эсуги, достал из своего мешка завернутый в тряпку пистолет, сунул в карман и, крепко сжимая рукоятку пистолета, побежал, не ведая страха, одержимый одним желанием спасти Сонима и старика.
Когда он вбежал во двор, хунхузы хлестали плетьми раздетого и связанного Сонима. Юсэк выстрелил в воздух и дико заорал:
— А ну прочь отсюда! Бегом, живо! Ну! — Не раздумывая, он навел на них пистолет.
Выстрела бандиты не ждали. Даже старуха сжалась, сгорбилась еще пуще и попятилась к выходу. Юсэк не видел, как хунхузы бросились к лошадям.
Рухнула крыша, взметая в небо огненные снопы.
И тогда, словно сурки, повылазили люди из своих фанз и долго, почти дотемна, сокрушались, глядя на догорающий очаг старика.
В фанзе Сонима было тихо, только старик лекарь, свалившись на ондоль, изредка вздыхал со стоном, да хозяйка всхлипывала, глядя на сидящего рядом мужа.
— Что-то теперь будет, — причитала она, прижимая к себе детей. — Не простят они нам этого. Спалят и нашу фанзу.
— Да не хнычь, — оборвал ее Соним. — Не в фанзе дело: сожгут — другую слепим. А вот Юсэку… Ему нужно сейчас же уходить.
— А вы как? — спросил Юсэк. — И, не дожидаясь ответа, вынул из кармана пистолет, провел по нему рукой и протянул Сониму: — Возьмите. Не будь его — неизвестно, чем бы все кончилось. Боятся они оружия. С ним всегда сможете постоять за себя. Возьмите.