Страница 14 из 74
— Я бросил ее, — признался Юсэк.
— Бросил?!
— Да, — сказал Юсэк твердо. — Я больше не рикша.
— А кто же ты?
— Не знаю.
Отец пристально поглядел ему в глаза:
— Стало быть, Санчир добился своего! Какое счастье — мой сын кэкхо!
Юсэку хотелось признаться, рассказать про Эсуги и Хэ Пхари, что они готовятся к свадьбе. И про то, как ему трудно оставаться в этом городе. Но он боялся, как бы отцу не стало хуже.
— До этого дня я надеялся, что ты будешь верен своему старому отцу, — продолжал Енсу. — Что ты не станешь Собачьим Носом. Как теперь я буду глядеть в глаза соседям?
— Я никогда не стану кэкхо, — заверил Юсэк.
— Не хитри! — перебил его старик. Схватив Юсэка за плечи, он затряс его, словно желая привести в чувство. — Юсэк! Еще не поздно! Вернись к ним, скажи, что ты раздумал! Откажись! Слышишь?..
С трудом высвободившись из цепких рук отца, Юсэк закричал рассерженно:
— Что вы пристали ко мне! И откуда вы взяли, что я иду в жандармы?
— Куда же ты собираешься? — не унимался отец. Не думая о боли в ногах, он быстро поднялся и, схватив за руку Юсэка, потянул к двери. — Ты сейчас же покажешь, где твоя коляска!
— Я бросил ее возле особняка Хэ Пхари, — ответил Юсэк. Признание мгновенно остудило старика.
— Ты опять был в доме маклера?
— Да.
— Ты что-то натворил там?
Юсэк вернулся на ондоль, сел на циновку.
— Когда-то вы говорили, что Эсуги отрабатывает долги.
— Ты узнал другое? — спросил старик с нетерпением.
— Вранье все это! — вспыхнул Юсэк. — Я сам видел, как маклер принес Эсуги свадебное платье и дальби! Я уверен, что в эту минуту они уже стоят перед священником…
— Нет, нет, ты что-то напутал, — рассеянно забормотал Енсу. — Быть того не может… Нет, ты что-то напутал.
— Моя мать питалась слезами и любила вас, — притухшим голосом произнес Юсэк. — Очевидно, не все способны на это. Зачем глотать эту горечь, когда доступны сладкие вина, ароматные напитки…
— Мне надоели твои бредни! — прервал его отец. — Не знаешь ты Эсуги. — Достав из-под циновки трубку и набив ее табаком, он закурил. После смерти жены — это была третья трубка, которую он курил с охотой, глубокими затяжками, не вынимая изо рта. По всему было видно — его одолевали какие-то мысли. Докурив, он достал из кувшина узелок и, держа его в руке, сказал: — Ты никогда не спрашивал, зачем твой отец копит деньги. Ты был всегда голодный, а этот скряга складывал сюда дэны. Ты также не знаешь, для чего он променял фанзу на лачугу. Зачем ему понадобилось перебираться в город и впрягаться в коляску. Нет, не совсем ослеп старик, чтобы не видеть твоих желаний. Складывая в мешочек деньги, он мечтал выкупить Эсуги. Он только мечтал, но не решался забрать ее. Девочке не было бы у нас покойно. У маклера она, по крайней мере, сыта, обута. Да простит меня небо, что на старости поддался рассудку, а не чувству! Отнеси эти деньги маклеру — он отпустит Эсуги.
Отец был неузнаваем. Перед Юсэком сидел другой старик, добрый и благородный, совсем не похожий на того, который еще совсем недавно трясущимися руками складывал в мешочек деньги и жадно оберегал их, гнал от себя лекарей, экономя каждый дэн. Наивный старик! Зря он покинул родную деревню и многие годы, утратив здоровье, таскал по грязи и холодным камням коляску. Он все еще надеется, что маклер за его гроши отпустит Эсуги.
— Спрячьте свои деньги, ободи, — сказал Юсэк. — Они вам самому пригодятся. А я… скоро уйду…
— Уйдешь?!
— Да, ободи. Я пойду искать счастье.
— Где оно лежит, это счастье? — спросил отец, сурово поглядев на Юсэка. — В море? В горах? Или в чужом кармане? И как ты собираешься его добыть? Грабежом? Убийством?
— Я пойду в Россию.
Старик громко застонал, прерывисто выговаривая:
— Ты видишь — я еле стою! Зачем же ты спешишь столкнуть меня в могилу!
— Я тоже хочу жить, — сказал Юсэк.
— Что ты называешь жизнью? — спросил отец, понизив голос — Как ее понимаешь? Как маклер? Ты тоже мечтаешь о такой жизни?
— Мерзость кругом, — ответил Юсэк. — Маклера не сразило небо за то, что он купил человека. И Санчира не хватил паралич за то, что загнал в крепость честного Бонсека. Оба здравствуют и плюют на совесть.
— Собак не винят, что они кусаются.
Старик видел, что в рассуждениях сына была большая доля правды. Прожил он долгую жизнь. Сочувствовал людям, помогал, как мог. Ну и что с этого?.. Помышлял и он в свое время испытать счастье, пойти в Россию, куда подались многие его знакомые, да не решился — боялся жену с ребенком одних оставить. Переживал, сожалел, когда до него дошли слухи, что беженцы неплохо прижились там. А он уже не мог пойти: болели ноги. Потом умерла мать Юсэка. Так и засохла в нем мечта об этой земле.
Знал старик и то, что в том самом уголке России, куда рвался Юсэк за богатством, началась революция. И что теперь лучшие сыны Кореи поодиночке и группами шли туда. Уходили не за золотом, а в революцию.
А Юсэк этого не знал.
— Кто тебя надоумил пойти в Россию? — спросил Енсу.
— Вы сами, ободи, — сказал тот. — Помните, вы рассказали о Хэ Пхари?
Старик опять промолчал. Снова достал трубку и задымил.
— Хорошо, — сказал он. — Допустим — ты уйдешь. А как же я?
— Тетушка Синай согласилась за вами присматривать, — воспрял духом Юсэк, заметив потеплевший взгляд отца. — Не жалейте денег на еду. Вам их некуда больше тратить. Лекаря позовите…
— А ты подумал о том, что можешь не вернуться?
— Вернусь, ободи, — улыбнулся Юсэк. — Со мной ничего не случится.
— Ты большой, но еще ребенок, — заметил отец. — К тому же с горячим сердцем. А знаешь, чего я боюсь? Закрыть навечно глаза, не увидев тебя еще раз.
Юсэк слушал рассеянно. Он почти наяву видел, как возвращается из России. Наряжает тетушку Синай. Себе он закажет атласную кофту и обувь из китовой кожи. И пойдет к Хэ Пхари. Тот будет польщен, увидев в своем доме знатного янбани, о богатстве которого говорит весь город! Маклер низко поклонится и подаст дорогое вино. Но Юсэк не станет пить его, оно ему не по вкусу. И тут выйдет Эсуги. На ней свадебное платье, на голове высокая прическа из дальби. Он возмутится, увидев убожество ее наряда. И кинет к ее ногам несколько золотых слитков, каждый из которых стоит не меньше тысячи иен! Как она будет поражена! Но нет, он не простит ее предательства…
Неизвестно, в какие дали увела бы Юсэка фантазия, если бы отец не тронул его за плечо.
— Ты ел что-нибудь? — спросил он.
Есть Юсэк хотел, но мечта была слаще самой вкусной пищи. Поэтому он не обрадовался, увидев в миске жареного минтая, не почувствовал запаха свежих пампушек.
— Утром приходил Ли Дюн, — продолжал отец. — Ты его, конечно, помнишь? Рыбак он.
Юсэк кивнул.
— Тебя спрашивал, хотел поглядеть, как ты вытянулся. А Бен Ок ты помнишь?
— Кто она? — спросил Юсэк.
— Дочь Ли Дюна. Проведал бы ее.
Юсэк промолчал.
Проснулся Юсэк рано, но отца уже не было. Коляска его стояла на своем месте у входа. Тетушка Синай тоже не знала, куда подевался старик. Юсэк заметил, что кувшин, где хранился мешочек с деньгами, отодвинут от угла на циновку. Заглянул в него — мешочка нет. «Неужели старик поплелся к Хэ Пхари!» — мелькнуло в голове. Зная характер отца и боясь, как бы он чего не натворил, Юсэк кинулся к дому Хэ Пхари. Прячась за деревьями, он подошел близко к окну. Вместо тростниковых штор окно было завешено изнутри темной драпировкой. Солнце еще не взошло, но было душно, как в куксикани дяди Сон. «Зачем я прячусь? — подумал Юсэк. — Не лучше ли войти в дом? Как ни говори — вдвоем и убедить легче. Нет, не стоит горячиться. Может, старик сумеет разжалобить маклера?..» Юсэк был убежден, что отец не выведет из калитки Эсуги, и в то же время где-то в глубине его души теплилась надежда.
А Енсу, долго не рассуждая, вытряс перед Хэ Пхари содержимое мешочка, сказав, что принес долги за Денними. Хозяин немало удивился, увидев столько денег у человека, вид которого не вызывал сомнений в его бедном происхождении.