Страница 7 из 16
Эта точка зрения нашла существенную поддержку у другого известного историка конца XIX – начала XX вв. Алексея Дживелегова. По его мнению, «не иммунитет, не стены, не рынок, не убежище, а городское право, являющееся соединением юридических последствий, вытекающих из каждого из этих условий с некоторыми отдельными моментами сельского устройства, создает город»[91]. В рамках «городского права» должность ратмана, на которую избирался, по предположению Ф. Я. Фортинского, исключительно купец, приобретал все большее значение, подчиняя себе фогта – представителя сеньора, и городскую общину, отстаивающую интересы всего городского населения. «Города отбирают у сеньоров одну регалию за другой, суживают круг деятельности фогта и, наконец, приобретают само фогтство»[92]. «Одновременность падения фогта и общины заставляет думать, что оба эти явления совершались под влиянием одних и тех же причин. Не нужно забывать, что фогт был председателем на собраниях общины, и его собственное политическое значение основывалось, конечно, до известной степени на том влиянии, каким он, как председатель, пользовался на вече, имевшем право обсуждать политические вопросы. С помощью веча он мог понудить рат действовать в угодном ему направлении. При таком положении дела является совершенно естественным, что рат, стремясь к ограничению власти фогта, позаботился и сузить круг деятельности союзника фогта – веча»[93]. В последующем на смену ратману пришел магистрат, который и заботился о всех нуждах города.
Этот же тезис нашел поддержку у другого исследователя средневековых городов, профессора Варшавского университета, а впоследствии одного из основателей медиевистики в Ростовском университете Николая Любовича (1855–1933/1935). На плечах у магистрата, по мнению Н. Н. Любовича, лежали обязанности не только внутригородского управления, но и внешнеполитического урегулирования. «В делах городского управления власть магистратов была огромною. В имперских городах, которые владели десятками деревень, местечками и представляли из себя почти такие же государства, как и территории других немецких князей, роль магистратов выходила далеко за пределы забот о внутреннем благоустройстве и безопасности города. На долю магистратов таких городов выпадало и руководство политическою жизнью их, что было делом не особенно легким при тогдашней сложности и запутанности государственных отношений в Германии»[94]. «Они должны были заботиться о поддержании дружеских отношений с соседними князьями и рыцарями, заключать союзы с другими городами, помогать последним подавлять возникающие у них волнения и мятежи, а также принимать меры к улаживанию раздоров, возникших между какими-либо городами»[95]. Кроме того, магистраты, по доказательству исследователя, играли немаловажную роль и в деле организации различных городских союзов, и в решении важных внешнеторговых вопросов торговых городов. Причем, Любович, как и Фортинский, замечал важную особенность деятельности немецких городов данного периода, относящуюся к области их политического положения. В зависимости от их политического статуса и строилась, по мнению Любовича, их внутренняя и внешняя политика. «Круг деятельности магистратов в имперских городах был значительно шире, нежели в территориальных (Landstadte), находившихся в прямой зависимости от верховного владетеля территории (Landesherr’a)»[96]. Однако, и те, и другие, как считал исследователь, «пользовались полной автономией в делах внутреннего управления»[97].
Несколько корректировала точку зрения Н. Н. Любовича монография А. К. Дживелегова, который выделял три группы немецких городов: королевские или имперские, княжеские и епископские[98]. Причем императоры даровали свободы и привилегии городам, руководствуясь стремлением создать прочную опору против антигосударственных элементов, а территориальные князья – исключительно прагматическими целями наживы, потому как льготы в основном выкупались за очень крупные суммы. Вообще, «степень самостоятельности городов находится в обратной зависимости от того, насколько страна успела выработать сильную государственную власть. В Англии, стране с наиболее централизованной и сильной властью, на собственных территориях французских королей и частью на немецких княжеских землях, за городами обеспечивается лишь известная сумма гражданских прав; политической свободы за некоторыми исключениями, которые приходятся на долю Германии, тут не существует. В Италии и Южной Франции, где дробность государственной власти и политическая анархия достигли наибольшего развития, города добились и наибольшей независимости. Среднее положение занимали французские коммуны и немецкие имперские города. Таким образом, политические условия докончили то, что начали экономические. Последние сообщили толчок городскому движению, первые его урегулировали и привели к известным результатам»[99]. Политическая свобода городов, как считал А. К. Дживелегов, возможна в случае слабости государства, поэтому с усилением абсолютистских тенденций политическая роль городов ослабевает.
Все рассуждения Ф. Я. Фортинского по поводу развития средневековых городов подводят читателя к тому выводу, что и внутренняя структура, и политико-правовое устройство средневековых городов были направлены на защиту купеческих и торговых интересов. «По мере того, как ослабевало влияние императора, его фогта, веча, возрастало и усиливалось значение рата. Мы видели, как в его ведение отошли одна за другою все регалии: монета, пошлина, мельницы, рыбная ловля, сбор поземельной подати; видели, как он наследовал от фогта заведывание высшим судом и военным делом, созвание и руководство как общим городским вечем, так и сходками отдельных корпораций»[100]. Да и сами службы города были ориентированы исключительно на проведение активной и беспрепятственной торговли. «Для такого торгового города, каким был Любек, одним из самых важных дел было постараться привлечь на свой рынок возможно большее количество купцов. Гости могли приехать или водою – по морю и Травне, или сухим путем. И здесь, и там рат старался доставить им возможные удобства и безопасность. С моря при устье Травны устроен был маяк, освещавший вход в порт. Для наблюдения за ним рат содержал сторожа. По самой Травне устроен был ряд шлюзов для облегчения судоходства: наблюдавшие за ними сторожа получали жалованье от города. Морской и речной путь представляли сравнительно меньше опасности, чем большие и проселочные дороги. На море можно было опасаться пиратов, на реке – нападения рыцарей; против первых действовали тем, что отправлялись в море целыми флотилиями, против вторых – приобретением привилегии – не дозволять строить замков по Травне ближе, чем на 2 мили от её берега»[101].
О торговом значении средневековых городов свидетельствовала, по мнению Ф. Я. Фортинского, гипертрофированная роль купечества во внутренней структуре и политико-правовом устройстве. Как подчеркивал автор, «через всю историю развития внутреннего устройства приморских вендских городов, можно сказать, проходит одна выдающаяся черта – преобладание купечества. Еще основывая при портах рынки, сеньоры, как мы видели, стараются привлечь на них купцов: они приглашают сюда их для поселения или для торговли, им обещают разного рода льготы, с ними заключают формальные торговые трактаты. Жалуя рынкам городское право, сеньоры опять заботятся почти исключительно о купцах: им одним они передают право быть избираемыми в рат, в их пользу отказываются от сбора пошлины с горожан в своих владениях, ради них хлопочут о приобретении городам торговых льгот в соседних областях и даже отдаленных государствах. Деятельность городского рата, состоявшего из представителей купечества, естественно, тоже сосредоточена преимущественно на доставлении всевозможных удобств торговым людям: его полицейские распоряжения относительно рынка, старания по приобретению льгот, его огромные затраты на покупку соседних замков, на углубление порта, на содержание шлюзов, маяков, конвоев и пр. опять клонились, главным образом, к выгоде купцов»[102]. Таким образом, сложившаяся внутренняя структура города, по мнению Фортинского, должна была удовлетворять, в первую очередь, все нужды, связанные с торговлей, а с момента приобретения ими независимости от сеньора – и с внешнеполитическими интересами. «У городов есть свои юристы, свои нотарии, которые занимаются письмоводством в канцелярии рата и по временам ездят с поручениями от него по духовным и светским делам. Переход к городу регалий повел к назначению особых должностных лиц для заведывания пошлиной, монетой, мельницами… Заботы о внутренней и внешней безопасности города, особенно порта и рынка, и о доставлении всевозможных удобств торговцам опять повели к заведению известных нам по Любеку ночных стражей, таможенных, весовщиков и пр….»[103].
91
Дживелегов, А. К. Средневековые города. – С. 49.
92
Фортинский, Ф. Я. Приморские вендские города. – С. 75.
93
Там же. – С. 87.
94
Любович, Н. Н. Хозяйство и финансы немецких городов в XIV–XV вв. / Н. Н. Любович. – Варшава, 1904. – С. 3–4.
95
Там же. – С. 1–2.
96
Любович, Н. Н. Хозяйство и финансы немецких городов. – С.1.
97
Там же. – С. 3.
98
Дживелегов, А. К. Средневековые города. – С. 71.
99
Дживелегов, А. К. Средневековые города. – С. 76.
100
Фортинский, Ф. Я. Приморские вендские города. – С. 87.
101
Там же. – С. 104–105.
102
Фортинский, Ф. Я. Приморские вендские города. – С. 125.
103
Фортинский, Ф. Я. Приморские вендские города. – С. 123–124.