Трали-вали

– Свист? – Штопор сильно удивился, даже рот от испуга раскрыл…

Свист, взрослый парень, ещё только за двадцать, а лицом, и телом что старик. Невысокий, но гибкий, с покатыми плечами. Лицо серое, округлое, нос кривой, волос на голове редкий. Взгляд ускользающий, но быстрый, хитрый, губы плоские, часто в ухмылке. Свист на несколько уровней выше пацанов в стае был. Даже не в самой стае, а над ней, или около неё. Все знали, Свист мужик блатной. Несколько ходок в тюрьму за ним числилось. Даже, говорит, в убийстве по малолетке участвовал, потом в разбойном, каком-то, в другом чём-то… По пьяне Свист часто рассказывал пацанам разные тюремные байки, учил, хвастал. «Учитесь, шпана, – говорил, – пока я живой, ага! На зоне пригодится! В хату придёте, скажете от меня, вам полная лафа. Зуб даю! Бля буду! Век воли не видать!» Интересно было слушать. А может и свистел, трепался в смысле. Но работал он фартово, удачливо. Щипачил. Всегда с Козлом. Это погоняло у пацана такое. Козёл дохляк, лет двенадцати, сам худой, руки худые, лицо, ноги… А изобразить и голосом, и походкой, и даже лицом вроде, кого угодно мог. Большой актёрский талант в мальчишке заложен был, главное, не пропадал, в дело шёл… Шутил часто над пацанами, как крикнет где неожиданно голосом Гарика или Эльнура, а то и самого Хозяина: «Какого х… бездельничаете? Марш все на работу!» Пацаны подхватятся со страху, а это Козёл оказывается пошутил, напугал всех… Мяли ему бока за это, но так, легонько, по дружески… А артистов разных показывал – особенно баб, без счёту. Влёгкую. Без подготовки. Память цепкая была. Всё в голове вмещалось. Раз услышит – навечно. Как с листа потом… Когда ночью где спали вместе, или балдели, он веселил всех, клёво было. Ночи-то длинные, делать нечего. Словно концерт пацаны смотрели. Правда пил, курил и нюхал Козёл всё что с катушек сбивало, не раздумывая. Болел потом… Свист только с ним и работал, с одним и тем же помощником. Бригада у них. Но Козёл часто подводил своего старшего. Ночью, после работы, напьётся, например, какой-нибудь дряни, или «дури» накурится и утром – ни в дугу. Не может работать, даже на ногах не стоит. Тогда вынужденный простой… Свист бил его за это. И сильно порой. Козёл и не защищался. Да и не мог, в таком-то состоянии. Понимал – виноват, подельника подводит. Но когда в норме был, всегда с удачей возвращались. Хозяин хвалил их. Выделял. Свиста, конечно. Хотя все пацаны в стае считали, если бы не Козёл, хрен бы так Свисту везло. Свист поэтому, кажется, и не менял его, и бил так, чтобы не забить совсем уж… Да и мастерски бил, без синяков… По шее, по ушам, поддых… Но Свист говно был, хозяину постоянно на пацанов, сучара, стучал, закладывал. Пацаны это узнали быстро, поняли от кого масть идёт, но отомстить Свисту пока не могли: за ним взрослые стояли, и Хозяин. Свист, сволочь, разговаривает с тобой, улыбается, начальство и старших матом ругает, подначивает, заводит, а потом пацанов наказывают за их язык. По разному. Когда изобьют, когда опустят, когда доли лишат, когда на счётчик поставят… А Свист улыбается. Сволочь, потому что. В принципе, если по честному, таких в стае было много. В законе это было. Нормально.

– Ага, – скривился Рыжий, вздохнул. – С ним работать пришлось, вместо Козла.

– Ты что, он же говно мужик, ссученный! – удивлённо отстраняясь, чтоб рассмотреть друга, взволнованно воскликнул Штопор. – Все пацаны так говорят. Зачем с ним?

– А я что, хотел? Меня не спрашивали, – слабо огрызнулся Рыжий. – Гейдар определил. Иди, говорит. Козёл опять какой-то дури надышался, с катушек съехал, не вышел на работу, вот меня и… Или с ним идти, или деньги ломать.

– Не-е-е, я бы не пошёл. Я бы как дал ему! А эти что с нами будут делать? – Кивая на дверь, спросил Штопор. – Сдадут куда-то? В ментовку или в тюрьму? А я жрать хочу.

– В ментовку, конечно, в спецраспределитель, – ответил Рыжий. – Там и пошамаем.

– А я в ментовку не хочу. Там козлы одни. Я сбегу. Я из машины сбегу.

Рыжий по взрослому усмехнулся.

– Не-е, из машины не получится. Там двери на замках. Я пробовал, знаю. Рванём, когда садиться в машину будем или когда выходить… Если держать не будут.

– Я как ты! Я с тобой.

– Ага! Если не получится удрать, делаем вид, что ничего не знаем, ничего не понимаем…

– А я могу как Санька-немой… М-м-м… У-у-ум-м-м… Похоже?

– Похоже. Только так очень долго нужно притворяться. Ты не сможешь. Расколешься… Или провода к тебе специально подведут, машина, говорят, такая есть дознавательная в ментовке, всех раскалывает.

– Меня не расколет. Я железный.

– Тихо… Идут!

– Аллочка, – заглянув в зал, взглядом и таким же голосом, как сладкая густая патока, завораживая, уже на третий день её работы позвал Мальцеву директор. Шесть мастеров работали, два кресла пустовало. Плохо администратор с клиентурой работает, замечание нужно сделать, отметил директор. – Зайдите, пожалуйста, ко мне. – Приказал он.

– Сейчас. – Ответила она, отрывая взгляд от рук своей учительницы, мастера Галины. Наставница разрешающе кивнула, иди, коль начальник зовёт. Алла уже процесс подготовки к мелированию понимала. Способности её были налицо, старательность тоже, но Галина, как и остальные товарки, угадала уже особое внимание хозяина к новой ученице, заметила это. С Аллой нужно быть повежливей, решила она, мало ли что в этой жизни может произойти, ободряюще ей улыбнулась. – Иди-иди. – Отпустила ученицу. – Наработаешься ещё, успеешь, ага.

Алла быстро обтёрла руки полотенцем, коротко глянула на своё отражение в зеркале, поправила волосы – светлым протуберанцем, полыхавшим вокруг головы, – выпрямляя спину, дёрнула плечами, пошла в сторону кабинета директора.

Александр Ганиевич, тот, пожилой, но крепкий азиат, с благообразным лицом и мудрым взглядом, к которому в его элитный парикмахерский салон пошла работать молодая, с красивой фигурой, руками балерины и очень женственной походкой Алла, супруга Геннадия Мальцева, был владельцем не только парикмахерской, как многие думали, но и нескольких обменных пунктов в столице, совладельцем продовольственного и вещевого рынков, дольщиком двух казино, небольшого ресторанчика, и двух автостоянок.

Алла вошла в кабинет, остановилась.

– Проходите-проходите! – радушно воскликнул он, вежливо приподнимаясь, рукой указывая на изящный стул возле красивого, светлой полировки рабочего стола директора. – Присаживайтесь. – Алла присела, закинула ногу на ногу, поправила юбку и подол рабочего фартука. Директор с удовольствием не спускал с неё взгляда, в упор рассматривал – от причёски, до туфель. – И как вам у нас, – так же ласково спросил он, видя что женщина смущена. Это его бодрило. – Нравится?

– Да. Нравится. – Скромно ответила она, и заметила. – И Галина хорошая. Хорошо учит. Спасибо. Она хороший мастер.

– Да, у нас все такие. – С деланной небрежностью согласился директор. – Кстати, я её спрашивал, она вас уже хвалит. Да, говорит, руки у вас очень хорошие, всё хорошо получается. Быстро выучитесь. Мастером станете. А мастера нам нужны!..

Алла не нашла что ответить, неопределённо пожала плечами, спасибо, мол, улыбнулась и опустила глаза. Понимала, хвалить её рано. За такое короткое время особо проявить себя она, конечно же, не могла, но похвала директора ей была приятна. Его радушие вообще приятно тревожило, по особому беспокоило.

– Как вы смотрите, Аллочка, если я вам покажу парочку других элитных салонов, так сказать по обмену опытом, а? – Всё так же добродушно улыбаясь, неожиданно предложил он.

– Сейчас? – изумилась она.

– Да, сейчас. А что? – Спокойно ответил он.

– Я же на работе!

– И я тоже, – парировал он, и шутовски развёл руками, – как видите. И время, кстати, рабочее – девятнадцать часов. Самое время в салонах. Поехали. – Видя, что она ещё раздумывает, как это можно расценить, сказал. – Это приказ. Деловая поездка. Не беспокойтесь. Мы часто будем выезжать на стажировки.