Непереплетённые

Но затем, немного подумав, добавляет более серьёзно:

— В мире пруд пруди неудачных идей, которые воплощаются потом в нечто чудесное. — И чмокает Кэма в щёку.

5 • Китон

После получения имён среди сплётов воцаряется приподнятое настроение. Драк меньше, смеха больше. Есть даже намёки на настоящее общение. Китона перемены радуют. У них появились перспективы на будущее, а это, что ни говори, гораздо лучше, чем киснуть в беспросветном настоящем.

Вот двое парней садятся играть в шашки. Проходит целых пять минут, прежде чем один из них в ярости переворачивает доску, и охранникам приходится растаскивать игроков. Пять минут! Отличное начало. Завтра пять могут превратиться в десять!

И тут кто-то чувствительно хлопает Китона по плечу. Обернувшись, он видит сплёта с пустыми разномастными глазами.

— Дирк, — буркает сплёт и снова бьёт Китона по плечу. — Дирк Маллен. Дирк Закари Маллен.

Он продолжает стукать Китона, пока тот не повторяет:

— Дирк. Ага. Понял.

— Ты — я, — произносит Дирк. — Часть — часть.

Он поднимает правую ладонь — точно такого же коричневого цвета, что левая ладонь Китона. Ах вот оно что! Обе руки раньше принадлежали одному расплёту.

Внезапно Дирк сжимает в своей ладони цвета умбры такую же ладонь Китона. Пожатие двух рук рождает странное и в то же время такое знакомое, родное ощущение…

— Братья, — говорит Дирк. — Твоя рука — моя рука.

Он не разжимает пальцев, пока Китон не повторяет: «Твоя рука — моя рука», — после чего Дирк, удовлетворённый, отпускает его.

— Ты — я, пленных не брать, — говорит Дирк и смеётся. — У полиции нет зацепок.

Охранники отводят сплётов в столовую на ужин, и Китону удаётся ускользнуть от Дирка Закари Маллена. Он пристраивается за переполненный стол, чтобы Дирк, если тому вздумается, не смог подсесть к нему.

Китон вяло ест. Аппетит у него пропал, поскольку всё, о чём он может думать — это Дирк и его пустые глаза. У большинства сплётов разные глаза, но в случае Дирка дело даже не в этом. В его глазах есть нечто такое, что вселяет в Китона страх. Потому что это нечто на самом деле… ничто.

6 • Кэм

Кэм решает выпустить сплётов наружу.

Нет, не за пределы поместья, конечно, — лишь во двор их спального корпуса. Те, кто проявляет интерес к работе, получают разные задания. Работа всегда укрепляет самоуважение.

— Грубый ручной труд, — замечает доктор Петтигрю, — наверное, это всё, на что они могут рассчитывать.

Кэм не удостаивает его ответом. Он даёт группе своих подопечных баскетбольные мячи и разрешает поиграть на площадке у главного корпуса. Вспоминает, что расплётов в лагерях во время занятий спортом держали под наблюдением: развитые мускулы имеют весьма высокую цену. Кэм лично проверяет, чтобы сейчас, пока сплёты играют, камеры были выключены.

Кэм, как и раньше, совершает пробежки по многочисленным аллеям поместья. Он призывает сплётов последовать его примеру.

— В здоровом теле здоровый дух, — цитирует он. — Учите свои мышцы работать вместе, а остальное приложится.

Одни присоединяются к нему, другие просто бредут следом — эти ещё не в силах заставить свои мышцы сотрудничать, бегать для них пока что слишком сложно. Остальные вообще не трогаются с места. Кэм никого ни к чему не принуждает. У каждого своё жизненное расписание.

— По-вашему, это умно — давать им столько свободы? — осведомляется доктор Петтигрю, явно считающий Кэма глупцом, раз тот не держит своих подопечных взаперти. Будь его воля, добрый доктор превратил бы всех сплётов в овощи, неспособные нормально функционировать за пределами колонии.

— Однажды они все выйдут на свободу, — возражает ему Кэм. — Пусть учатся понимать, что это такое.

Он знает: доктор обо всём докладывает своим боссам. Кэм лишь надеется, что начальство относится к рапортам Петтигрю с долей здорового скепсиса, и что прогресс в его собственном деле реабилитации сплётов докажет правильность подхода Кэма.

Но что если боссам надо того же, что и доктору? Может, им плевать на реабилитацию? Может, они попросту хотят замести сплётов под ковёр, и пусть мир забудет о них?

Нет, он должен верить в другое: если он сможет доказать, что его ребята — полноценные человеческие существа, то начальство поймёт, какая это грубая ошибка — держать их взаперти.

После пробежки Кэм находит Уну в большой гостиной особняка. Как же много воспоминаний связано с этой комнатой! Вот зеркало, в котором он впервые увидел себя. Крышка этого стола представляет собой компьютерный монитор, на котором Роберта с помощью картинок и мучительных умственных упражнений собирала разрозненные фрагменты его личности в единую сущность.

Сегодня на этой столешнице тоже картинки. Фотографии, которые делала Уна. Девушка пристально всматривается в них.

— Иди-ка сюда, — зовёт она. — Хочу кое-что тебе показать.

Монитор заполнен цифровыми фотографиями сплётов, но Уна движением рук убирает их к краям стола, оставляя в центре только три. Снимки не лучшего качества, зернистые и разбиваются на квадратики, как будто сделаны с дальнего расстояния, а потом увеличены. На всех трёх один и тот же парень.

— Посмотри на него. Ты его знаешь?

Кэму с некоторой неловкостью признаваться, что нет, не знает. Хотя он прикладывает все усилия, чтобы относиться к каждому сплёту как к индивидууму, среди них есть такие, что падают в зазоры его внимания. Вернее, прячутся в этих зазорах. Парень на снимках — один из них. Должно быть, когда Кэм рядом, он старается держаться вне поля его зрения. Конечно, они встречались, но сплёт, видимо, из тех скромников, которые предпочитают не попадаться Кэму на глаза.

— Приглядись повнимательнее, — настаивает Уна и увеличивает центральное фото. У парня одна рука цвета умбры и разные глаза, глядящие, как кажется, в никуда. — При виде меня он сразу же исчезает, так что эти три снимка — всё, что у меня есть. — Уна барабанит ногтями по стеклянной поверхности. — Что-то в этом парне мне очень и очень не нравится…

Кэм тоже видит это. В сплёте есть нечто такое, чего нет у других. Пустота. Смотреть на него — всё равно что заглядывать в пустой мешок.

— Это как если бы у него… — начинает Кэм, но сразу же прогоняет мысль, не дав ей толком оформиться. Вместо этого он произносит: — Хм-м… Похоже, у него проблемы с интеграцией личности.

Уна пронизывает его взором. Кэму очень не нравится, когда она так на него смотрит.

— Нет, за этим скрывается нечто большее, и ты прекрасно это знаешь, — возражает она.

— Я знаю только одно. — Кэм чуть-чуть повышает голос. — Каждому сплёту нужно время и возможность стать тем, кто он есть.

— А если он не станет никем? — спрашивает Уна. — Не всегда набор частей образовывает единое целое.

«Дверь на замок!» — вспыхивает в мозгу Кэма, как в былые дни — тогда если ему в голову приходила особенно опасная мысль, он опускал перед ней стальной занавес. Но сейчас он не позволяет этим словам сорваться с языка. Кэм стискивает челюсти и ждёт, пока приступ не проходит, а затем шёпотом, звучащим почти угрожающе, произносит:

— Осторожно, Уна…

Но его подруга не из тех, кто ступает тихо, даже оказавшись на минном поле.

— А что? — спрашивает она. — Боишься, что если какой-то один из сплётов не имеет души, то её нет ни у кого из вас?

На этот раз Кэм позволяет стальному занавесу упасть.

7 • Китон

Китон крутит, крутит, крутит кубик Рубика, но к решению головоломки, похоже, не приближается ни на шаг. У него получается свести один ряд, но когда он пытается сделать следующий, первый ломается. Китон подавляет раздражение и начинает всё сначала.

— Знаешь, есть один фокус, — сообщает ему охранник. — Могу показать.

Он протягивает руку, но Китон прячет кубик.

— Нет. Не надо фокус. Я должен сам.