Непереплетённые

— Да. Но сейчас он первый начал.

Лейтенант кивает сержанту.

— Не надо, чтобы она шла с остальными. Отведите её на стрельбище. Быстро!

Тот хватает Бруклин за руку и тащит к стрельбищу за спинами отряда, всю дорогу терзая её уши своими комментариями.

Отпускает он её, подойдя к грузовику, где остался только ящик с оружием Бруклин. Один из бёфов-первогодков, приставленный следить за грузом, замечает мрачные лица подошедших и делает шаг назад.

Уткнув в неё палец и глядя ей прямо в глаза, сержант отчеканивает:

— Пойдёшь последней. Весь отряд наверняка держит тебя на мушке, а я не собираюсь объяснять начальству, почему тебя подстрелили. Поняла?

Она кивает. Её не отправили обратно в здание приюта — это уже большое везение. Даже странно, что ей позволили закончить тесты.

Когда объявляют её имя, она задействует все известные ей техники расслабления и правильного дыхания во время стрельбы.

На первом этапе она кладёт винтовку на заграждение, делает восемь точных выстрелов из девяти, но потом винтовку заклинивает. Точно как её учили, она ударяет, тянет, осматривает, отпускает, захлопывает, стреляет ещё раз. И промахивается.

Второй этап — стрельба на весу. Винтовка снова даёт сбой на втором и шестом выстрелах. Бруклин проверяет оружие каждый раз, но теперь она окончательно выведена из равновесия. И промахивается четырежды.

Третий этап — Бруклин опускается на колени в воображаемом окопе, но сейчас у неё такое чувство, что окоп настоящий и она сражается за свою жизнь. Уже полдень, солнце с вышины наносит обжигающие удары. Винтовку заклинивает на первом же выстреле, и Бруклин борется с искушением отшвырнуть предательское оружие и растоптать. Хотя она видит только быстро мелькающие мишени, она знает, что весь отряд пристально следит за каждым её движением.

Проходит пять минут, но ей не удаётся справиться с отказавшим оружием. И она признаёт поражение.

Сдавая винтовку, она видит свои оценки. Двенадцать. Убожество! Худший результат в отряде.

Логан ждёт её у ворот, но не успевает ничего сказать — его отсылает лейтенант. Сержант везёт Бруклин к главному зданию приюта в армейском грузовике. Он сидит за рулём, она рядом, ящики с оружием громыхают сзади.

И за всю дорогу сержант не произносит ни слова.

Они возвращаются в приют. Бруклин ждёт, что сержант отведёт её прямо в кабинет директора, вместо этого он марширует в классную комнату, где отряд ждёт начала письменного теста. Под пристальными взглядами сотоварищей Бруклин проскальзывает на своё место рядом с Логаном. Тот хмурится, встревоженный и недоумевающий одновременно.

Надзиратель следит за часами, чтобы дать сигнал к началу часовой контрольной. Пять мучительных минут ожидания все слушают жужжание бьющейся о стекло мухи.

По другую сторону от Бруклин сидит Кип, положив на стул ногу с перевязанной лодыжкой. Быкс подозрительно отсутствует.

Тихо, так чтобы не услышал Логан, Кип шепчет:

— Угадай, кто из-за тебя попал в больницу?

Бруклин не реагирует, вцепившись взглядом в надзирателя.

— Кое-кто влетел по-крупному, — певуче тянет Кип.

Надзиратель раскладывает по столам бланки с тестами лицевой стороной вниз. Бруклин в последний раз оглядывается на товарищей по отряду. Может быть, хоть кто-то из ребят помладше посмотрит на неё с восхищением — она же борется за себя в одиночку. Может быть, кто-то из старших одобрительно ей кивнёт. Но в ответных взглядах она читает лишь отвращение.

По коже бегут мурашки. Во всём виновата Риса! Если бы она не припёрлась поглазеть, Бруклин не стала бы выкладываться на полную катушку, дипломатично прибежала бы третьей и не бросила бы вызов ослиной гордости Кипа. По странному совпадению, в музыкальной комнате наверху кто-то начинает играть арпеджио. Вот бы у Рисы во время выступления скрючило пальцы. И пусть её заплюют!

По окончании контрольной Бруклин хочется лишь одного — смыть с себя пот, порох и плевок. Добежав до спальни, она начинает стягивать одежду, но тут раздаётся деликатный стук в дверь. Наверное, это надзиратель пришёл её поторопить, поскольку она последняя. В таком случае, видимо, придётся тащиться на обед, воняя потом, а душ принять после.

Но нет, это всего лишь один из обитателей приюта. Человек, которого Бруклин хотела бы видеть в последнюю очередь.

— Можно войти? — спрашивает Риса.

— Как это тебя сюда занесло? — замечает Бруклин. — Разве твоя спальня не в южном крыле?

— В северном.

— Рада, что тебя занесло правильно, — подытоживает Бруклин. — А теперь уноси ноги. Проваливай!

Но Риса входит в комнату и подходит к Бруклин:

— Я заметила тебя вчера.

Та, не глядя на собеседницу, хватает мыло и полотенце:

— Не понимаю, о чём ты.

— В музыкальной комнате. Я увидела твоё отражение в зеркале. Думала, ты настучишь.

— А кто сказал, что не настучу? — Бруклин пытается протолкнуться мимо непрошеной гостьи, но это препятствие покруче, чем турникет. Когда плечо Рисы не поддаётся, Бруклин спотыкается и роняет мыло. — Какого черта тебе надо?!

Она уже готова приказать Рисе поднять мыло, но та делает это по собственной инициативе.

Бруклин неохотно принимает помощь.

— Чего тебе от меня надо?

— Просто хотела поблагодарить, — отвечает Пианистка. — Ты слушала, как я играю. Остальные ребята не слушают, им наплевать. Учителям обычно тоже наплевать.

Бруклин пожимает плечами.

— Ты кое-что умеешь, — нехотя признаёт она. — А может, и я не такая уж неотёсанная. Не такой тупоголовый бёф, как ты про меня думаешь.

— Я так не думаю, — отвечает Риса и вдруг улыбается. — Ну разве что совсем чуть-чуть.

Бруклин ловит себя на том, что с трудом сдерживает ответную улыбку.

— А может, ты совсем чуть-чуть самодовольная стерва, которая считает себя лучше других.

Приятно сказать это Рисе прямо в лицо после стольких лет.

Та кивает и говорит:

— Может быть, я и правда иногда так себя веду.

И как тут реагировать? Риса так спокойно приняла отповедь. У Бруклин ненависть к ней вошла в привычку. Теперь она на новой территории. И чувствует себя довольно неуверенно и некомфортно.

— Я видела, как ты разговариваешь с тем глухим мальчиком, — неожиданно выдаёт Риса.

Бруклин напрягается, восприняв эти слова если не как оскорбление, то по меньшей мере как насмешку.

— Не твоё дело!

— Верно, не моё… Просто я думаю, круто, что ты выучила язык жестов. Это талант.

— Бесполезный! — огрызается Бруклин. — Где его применить? В мире уже почти не осталось глухих. Слуховые тракты дёшевы.

— Но ты всё-таки выучила ради здешних ребят. Может быть, ради только этого мальчика.

Риса права. Бруклин ёжится: собеседница читает её как открытую книгу, и это очень неприятное ощущение. Человек, видящий тебя насквозь, наверняка когда-нибудь использует это знание против тебя. Бруклин задумывается, знает ли она — или может выяснить — какую-то информацию о Рисе, которую можно обратить против неё. Не то чтобы ей это было так уж нужно. Но это как в военном противостоянии прежних времён — баланс сил удержит их маленький мирок от ядерной зимы.

А потом Риса говорит:

— Вообще, это мало отличается от игры на фортепьяно. Ну то есть… ты создаёшь что-то осмысленное с помощью пальцев, точно как я.

Бруклин лишь молча таращится в ответ. Что она задумала? Чего она хочет?

— Мы закончили? Потому что мне правда очень нужно принять душ.

— Ага, — отвечает Риса. — Я просто хотела сказать спасибо за то, что тебе нравится моя музыка. И поздравить со вторым местом в сегодняшнем забеге.

— А как ты вообще там оказалась? Разве тебе не надо было готовиться к своим тестам?

— Все классы были заняты, — отвечает собеседница, пожимая плечами. — И потом… ты остановилась, чтобы послушать меня. Я подумала: услуга за услугу.

Риса поворачивается, чтобы уйти, и не желая оставлять за ней последнее слово, Бруклин бросает вслед: