Полный форс-мажор

– Виноват, товарищ генерал, я не хотел, – вытирая выступивший пот со лба, пожаловался заместитель. – Так получилось. Я слово офицера дал, понимаете… Случайно. Без приказа, что мы ансамбль этого… то есть песни и пляски… сами… создадим и… Виноват!

Командир вновь растерянно склонился над столом.

– Мы, ракетно-артиллерийский гвардейский полк особого назн… ансамбль?! Не понял! Это шутка, полковник? Ты издеваешься?

Ульяшов терялся, да и воротник рубашки противно взмок.

– Никак нет, наоборот, – мямлил он. Ища подсказку, по-школярски, закатывал к потолку глаза, переступал с ноги на ногу, категорически жалел о вчерашнем споре. – Мы… Что мы… за месяц его подготовим и… победим.

Генерал выслушал, сглотнул ком в горле, иронично опустив уголки губ, осмыслил озвученную заместителем проблему, неожиданно обрадовано воскликнул.

– Так у нас же его, слава Богу, нет, Лев Маркович! Ха-ха… Ну, насмешил! Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Не первое апреля.

Скинул груз.

Ульяшов, ёжась от вспотевшего воротника рубашки, тупо переспросил.

– Кого?

– Этого… – генерал так же светло и радостно пояснил заместителю. – Твоего ансамбля, ну!

– Так в том-то и дело, товарищ генерал, – с кислой миной, как ребёнку, пояснил Ульяшов. – Что его нет, а я сказал, что и создадим, и победим… через месяц… И слово офицера… дал. Вот. Назад дороги нет. Осталос двадцать девять дней… вернее суток.

Услышав, генерал вновь сгорбился, смотрел на заместителя с недоверием, нет, с опаской, как на умалишённого. Он так и спросил.

– Мы? Ансамбль! Песни и пляски?! Мы ж арт… Нас в войсках засмеют… Вся Армия смеяться будет. Лев Маркович, товарищ заместитель по воспитательной работе, полковник, твою в коромысло, ты в своём уме?

Ульяшов признался.

– Сейчас в полном это… в своём… Виноват. А вчера… Вчера с языка сорвалось. Не повторится!

Обхватив голову руками, Золотарёв сокрушённо крутил ею.

– Это форс-мажор. Это форс-мажор, Ульяшов. Ты с ума сошёл, – генерал былинкой качался на стуле. – Ну, заместитель, ну, помощничек. Подставил ты меня! Нас всех подставил. – Генерал даже руками в сердцах всплеснул. – Я как чувствовал! Не дадут человеку в лампасах походить. Хорошо сфотографироваться на удостоверение успел.

Лицо заместителя кривилось судорогами.

– Да не улыбайся ты! Прекрати! – генерал стукнул кулаком по столу. – Издевается ещё он. Я не шучу. Только уж думал успокоилось в полку с генералами и поездками в этот, ваш Стокгольм, с воспитанниками оркестра, теперь ты тут, понимаешь, со своими «мама не горюй» – танцами-шманцами. Что за ерунда? Что за идиотизм! Зачем нам всё это? Зачем? За-аче-ем, я тебя спрашиваю?

Молчать было невозможно. Нужно было как-то выкручиваться. Генерал не просто спрашивал, генерал требовал.

– Понимаете, товарищ генерал, в первую очередь это мероприятие скажется на безусловном повышении воинской дисциплины в полку, я так думаю, – голосом лейтенанта сдающего первый зачёт, поведал Ульяшов. – Это немаловажно… Я даже уверен. А воинская дисциплина – залог боевых успехов, сами знаете. Это раз.

Лицо Золотарёва медленно наливалось яростью.

– Что ты мне прописные истины здесь читаешь, – взревел он. – Я тебе что, в армии первый день? Не знаю – кто на что влияет? Это два.

Ульяшов не мог остановиться, тупо продолжал развивать свой «спасительный», как ему казалось, основополагающий тезис.

– Товарищ генерал, забота о нравственном состоянии солдата, раскрытии его потенциально полезных армии, значит, обществу личных интеллектуальных качеств – первая забота помощника командира полка по воспитательной работе… Это три.

От ярости, генерал чуть не задохнулся.

– Прекрати сейчас же передо мной пальцы загибать… Нахватался, понимаешь, там, в Стокгольме… Здесь тебе не Стокгольм… здесь тебе знаешь что?! И я не хуже тебя знаю задачи командиров… – Генерал высказал, и ехидно скривился. – Ты лучше другое скажи, почему ты Большому театру, например, не пообещал танцоров в кальсонах подготовить, болерунов этих или как их там, или солистов ансамблю Бабкиной, а?

В голосе командира Ульяшов уловил затухающие волны гнева. Девятый вал, похоже, уже прошёл. На последний вопрос генерала, полковник позволил себе подхалимски хихикнуть.

– Ну, уж, с Большим театром вы, товарищ генерал, это сильно сказали. Там же знаете, эти… голубые в основном. А у нас – то… любого, хоть на выставку производителей… – В подтверждение, даже цитату «знаковую» ввернул из слышанного по телевизору. – И наш экс-президент, премьер-министр Путин, кстати, Владимир Владимирович, на нас прямо, наверное, в своём послании и рассчитывает, на армию. На наш полк, значит, когда говорит о необходимости немедленного улучшения демографической ситуации в стране. Её улучшать надо, да. Факт. И мы можем… Она ведь… Мы…

Генерал вскочил, грохнул кулаком по столу.

– Молчать! Остановись, Ульяшов. Смирно! – Выпучив глаза, генерал оглядел вытянувшегося полковника, пальцем сурово пригрозил ему. – Ты мне президента здесь не цитируй, не на трибуне. Я не маленький. А ну-ка быстро отвечай мне на вопрос… Много вчера выпил? С кем?

Ульяшов понял, – всё, если до выпивки дошли, «девятый вал» командирского гнева точно уже позади.

– Да не много… если честно… – доложил полковник. – Прилично. – Но тут же поторопился заверить. – Но я на ногах… Сам… домой… – Покаянно глядя в глаза командира полка, пояснил. – Полковника Громобоя мы в Ле Бурже провожали… Со школьной скамьи мы… Знаете же… А там, слово за слово, полковник Палий и зацепил меня. Мол, наши войска, полк, то есть наш – слабее его полка… Они вертолётчики.

Командир, отстегнув галстук, ослабил ворот рубашки, опустился на стул, выдохнул, тупо разглядывал стол свой, углы кабинета. Вот напасть, думал он, а так хорошо утро начиналось.

– Какие ещё вертолётчики? – через паузу, вяло спросил он. – Это которые… Ульяшов, с сильной долей сарказма торопливо подтвердил:

– Ну да, боевые. С орденами и медалями все… Генерал уже «остывал», расстроено головой качал.

– Ну, что я могу сказать тебе, Лев Маркович? Спасибо! Полный кошмар! Такой ты мне форс-мажор с утра устроил, на дорожку, слов нет. Я с таким сегодня хорошим настроением был… Лучше б не приходил.

Полковник на лице изобразил понимание и сочувствие. В голосе – обиду, в подтексте тонкую гордость за свой поступок, за честь мундира.

– И я так же думаю, товарищ генерал. Прямо с утра… Кошмар, как вспомню! Виноват. Не сдержался. Я и не мог. И вы бы, я думаю, не смогли. Когда вот так, про твою часть говорят, про войска.

– Оскорбили? – гневно вскинулся командир.

– Никак нет, – отрезал полковник, что могло означать только одно: он бы, такое-эдакое, никому не позволил. – Всё высококультурно было. Мы же старшие офицеры, как-никак, на людях же. Но обидно. За честь я и… слово офицера дал. Но не хотел, товарищ генерал, век Стокгольма не видать. Поддержите, а… Нельзя нам слабину вертолётчикам дать, опозориться. Нас вся страна знает. Сам Верховный даже…

Об этом он мог и не говорить. Все в полку помнили, и генерал тоже. И оркестр прославился, и полк в целом, и генеральское звание Золотарёв досрочно получил именно от Верховного, с подачи Министра обороны, естественно, или наоборот. Но это не важно. Важно, что полк знают, полк на виду, полк на «карандаше».

Золотарёв слабо махнул рукой.

– Ну, не знаю, не знаю. Словно поленом по голове. Хмм… Слово он дал. Огорошил ты меня с утра, товарищ полковник. Прямо наповал. Зачем нам всё это? К чему? Голова кругом! – Генерал поднял на заместителя глаза, строго произнёс. – Ладно, хрен с тобой, но если мы, то есть ты, провалишь, тебя не только в Швеции узнают, но и в Тмутаракани тоже. Причём, командиром роты – не более. Я обещаю… – Подумав, вновь усмехнулся. – А меня – твоим заместителем. – Ульяшов не успел отреагировать, как в голосе генерала услышал неожиданную весёлость. – О! Слушай! А почему и нет! Я же буду в отпуске – чуть не забыл! – я же в отпуске, уже… В от-пус-ке! Меня нет в полку. Нет! Я уехал! Это же всё решает, товарищ полковник. За меня же ты остаёшься по учёбе и дисциплине, Колесов по боевой… Тебе и решать… твои проблемы. Если не получится – я ничего не знаю, я не слыхал. Так что, дерзай. Разрешаю.