Аллегро

Шатаясь от усталости и головной боли – тяжёлый, многочасовый перелёт сказался – Гейл прошла зелёный коридор, облегчённый таможенный VIP досмотр в аэропорту московского «Домодедово», немедленно попала в объятия пресс-атташе американского посольства госпожи Мадлен О,Нилл. Пресс-атташе, элегантная моложавая женщина, деловая, в строгом костюме – жакет, юбка, с сигаретой в руке, с удачно подобранной помадой на губах, модными очками на причёске, красивом, лёгком цветном шарфе вокруг шеи – на плечо и за спину, с изящной сумочкой под локотком, туфлях на стройных ногах на среднем каблучке, встретила гостью радушными объятиями. Они были знакомы ещё с тинейджерских времён. И это естественно, с учётом одного и того же колледжа, и фамилии Маккинли, занимавшей места в первой двадцатке миллиардеров Америки. Родители Мадлен были тоже не из бедных, где-то во второй сотне богатых американцев значились, и политический вес их был достаточно высок. Для отца Мадлен проблема была только в одном, в предпочтении избирателями политической власти: какая партия вместе с президентом имела в Конгрессе преимущество. В данный исторический момент отец Мадлен – сенатор от штата Мичиган, был в меньшинстве со своей партией. Что, впрочем, не помешало Мадлен стать пресс-атташе американского посольства в Москве. Мадлен была на несколько лет старше Гейл, но познакомились они давно, и часто виделись особенно тогда, когда юная Гейл подросла и стала появляться «в свете». На разного рода встречах, раутах, приёмах, включая и пляжи Акапулько и Майями бич. Здесь, в Москве, вместе с шефом посольства, Мадлен уже третий год. Но абсолютно в курсе всех дел и здесь, и там, дома, в Америке – должность такая – включая и помолвку Гейл с наследником банкиров Гладстонов.

– Твой дядя и я, мы так обрадовались, когда получили известие о твоём приезде, – склонившись к Гейл, говорила она, – да все в посольстве обрадовались. Ты не представляешь, так надоели эти сенаторы да бизнесмены… Ужас! А тут – ты! Я так рада!! Особенно я рада твоей помолвке со Стивом. Гладстоны – это что-то. Особенно Стив. – Видя, что Гейл слегка морщится, глядя за окна посольского лимузина, Мад поняла по своему. – Туда не смотри. Это пробка. Здесь всегда так. Будем ползти два часа, может больше. У тебя усталый вид, дорогая, выпей таблетку, наш энерджайзер. Мы всегда такие пьём, когда много работы или трудная встреча. Пей, пей, не бойся, это абсолютно наш продукт, ни какого фальсификата. Раз в неделю получаю со спецпочтой. Сто процентная гарантия.

– Мад, ну ты-то как? Ты хорошо выглядишь! Причёска, цвет лица и вообще… Вышла замуж, нет?

– Что ты, нет! – кокетливо поправляя волосы, воскликнула Мадлен. – Предложений много, особенно здесь, в Москве. Но, зачем мне это? Вот сделаю карьеру, настоящую, хотя и эта неплоха. Но… У меня честолюбивые планы… Мне бы такого, как твой Стив. Молодой, красивый, удачливый… Банкир!

– Да, Мад, это хорошо, и я рада, но…

– Я тебя понимаю, девочка. Правильно сделала. Умница, что прилетела! Тебе нужно развеяться, отдохнуть. Проверить ваши чувства, посмотреть на них со стороны… Мужчины очень ветреные существа… Я знаю, поверь.

Их разговор прервал звонок мобильный телефон.

– О! Это у тебя! – воскликнула Мад, указывая рукой.

Гейл достала телефон, раскрыла…

– Гейл, алло, Гейл, ты слышишь, это я! – звучал в трубке встревоженный голос Стива.

– Да, Стив, – обрадовалась Гейл. – Слышу, дорогой. Здравствуй. Как ты долетел?

– У меня всё нормально. Как ты? Тебя встретили? – голос Стива чуть «плавал», звучал с хрипотцой.

– Всё отлично, не беспокойся, Мадлен меня встретила… Едем сейчас… Что у тебя с голосом, ты не заболел?

– Нет, всё в порядке. Перебрали не много… Сейчас уже лучше… Китайское гостеприимство. «Кам бей!»

– У-у-у, Стив, смотри там, не стань алкоголиком. Как там девушки, языковой барьер? Мадлен заговорщически толкала её в бок: «Передай ему привет от меня, Гейл, передай».

– Насчёт девушек не знаю, ещё не видел, я же говорю, перебрал немного, а языкового барьера нет, разговариваем на английском… Слушай, Гейл, ты меня не сбивай! Я только о тебе думаю. Я люблю тебя, и очень хочу стать твоим… эээ… мужем, а не алкоголиком. Ты слышишь?

– Да, слышу, конечно, слышу, дорогой. Тебе Мадлен привет передаёт. Говорит, что ты самый завидный жених.

– Что она там плетёт, завидные женихи в Арабских Эмиратах. Я нормальный. Я говорю не сбивай меня. Как там Россия? Как настроение? Ты меня любишь?

– Россию я пока не видела. Я только прилетела. Голова болит, сначала отосплюсь…

– Какое отосплюсь, что ты! – толкала под руку Мадлен. – У тебя встреча назначена на завтра на 14.30, в Минобороны. Сутки! Как раз только привести себя в порядок. Видишь же какое движение! Пробки!!

Гейл округлила глаза…

– Нет, Стив, оказывается отсыпаться мне не придётся, только привести себя в порядок, говорит Мад, и на приём.

– Ты мне не ответила…

– Что, дорогой?

– Ты меня любишь?

– Да, конечно. Только устала очень. Такой перелёт!..

– Прими таблетку…

– Да я уже выпила энерджайзер. Мад дала.

– Прими ещё, – заботливо предложил Стив и заторопился. – Ну ладно, дорогая, всё. Меня уже зовут. Я тебе буду звонить. Люблю, целую, твой Стив.

– Да, дорогой, звони. До свидания.

Музыка траурного марша звучала сейчас с каким-то особенным надрывом… Буравящие её звуки, неожиданно тонко и тоскливо взвившись вверх, обречённо срывались вниз, как в страшную, необоримую, до жути леденящую душу пропасть. Острыми вилами, казалось, прошивали собой всё вокруг… До дрожи рвали человеческую психику, нервы, сбивали с шага… Сгорбившиеся скорбные фигуры похоронной процессии, в основном в чёрном, как заворожённые, усыпляюще покачивались в монотонном движении, подчиняясь вяжущему траурному ритму шли, сбившись в кучу, замедляли шаг, сбивались с ноги, шаги их становились всё короче и тяжелее… А звуки музыки, наоборот, вырвавшись на свободу, громко и победно на всю округу трубили приветственную песню мрачной человеческой колыбели. Тру-би-ли! Одни звуки, звуки трубы, например, или звон тарелок, легко и свободно пробивались сквозь, казалось, любые преграды. Ограничить их было невозможно. Звуки других инструментов, тубы, альтушки, барабана, того же кларнета, как не силились они, а звучали не броско, давая возможность во всю оторваться исполнителям главной темы. От этого их звуки, казалось, вязли в густой листве унылых кладбищенских деревьев, где дробным эхом, где приливной музыкальной волной омывали разные памятники, монументы, кресты, урны, звёздочки, дорожки, кусты… всё вокруг… Как и мелкий скорбный дождь омывал, мягко стекал с печально опущенных плеч бредущих людей, их лиц, подбородков… Недовольно и громко барабанил по упругим скатам зонтов. Зонты тоже были чёрными…

Оркестр, совсем небольшая группка музыкантов… скромная. Те из нас, кто хотя бы чуть-чуть разбирается в оркестрах, сразу заметит, что состав уценённый, вернее, не полный. Но в правильности и стройности звучания упрекнуть этот квартет было нельзя, как и в том, что именно, и зачем он сейчас исполняет. Ни каких тебе «кикс», ни какой фальши, всё слаженно и профессионально. Оркестр достойно звучал, пристойно. Правда, внешний вид музыкантов говорил об обратном. Если такое сравнение здесь будет уместно, без особого риска можно было предположить, что под дождём собралась или сборная стран СНГ, причём, в авральном порядке, либо первые, под руку подвернувшиеся волонтёры с музыкальной биржи труда, что в принципе одно и тоже. Ну, хотя бы вот, смотрите, смотрите, – они мимо нас сейчас проходят… Ну чёрте что, а не вид!..

Только двое из них в цивильном, – у них и зонт есть, один, причём на весь траурный «мини бэнд». Только двоих и прикрывает. Но они, эти двое, главное дело, в пиджаках, естественно в брюках, на ногах у них нормальные туфли, они и в рубашках. Всё, можно сказать, как у людей… И лица серьёзные, кстати, – не старше тридцати. Хотя может и моложе. Скорбность ситуации и дождь не позволяют сейчас определить истинный возраст музыкантов.