Аллегро

Переводчик с готовностью перевёл, особо акцентируя главную мысль подполковника на постарше и посолиднее… Выслушал ответ. Все с нетерпением, затаив дыхание ждали, а вдруг возьмет, да и передумает, сменит приглашение, женщина же. Спины музыкантов вновь выпрямились.

– Нет, нельзя… Да и переводчика там не будет, – ответила Гейл.

А-а-ах, какой убойный ответ! В «десятку» просто. Тут и капитан скис – и руки, и голову опустил, словно говоря: вот так всегда, как что-нибудь интересное, так без него. Жаль!.. Да и другие присутствующие достойно оценили свои нулевые языковые шансы – никаких.

– Смирнов, ваш товарищ, очень, я думаю, достойно будет представлять военный оркестр и всю страну, – добивала лейтенант Гейл. Добила, можно сказать.

Хотя именно с последним доводом, не все были согласны, далеко не все… Были в оркестре – все знали – и более проверенные в разных житейских обстоятельствах музыканты. Ну, там, закадрить кого на спор; не закусывая, тоже на спор, изрядно выпить, но домой доползти; от двух-трех «крутых» пацанов отмахаться; по мотивам выступлений Жириновского речь где не попадя толкнуть; чечётку какую, хоть на столе сбацать, не говоря уж об игре на своём инструменте… Но, как видно, альтернативы в данной ситуации не было, дублер – не космос – не планировался, саморекламы не требовалось. Но неожиданно сработал армейский неписаный закон: «сам погибай, но товарища выручай», а может и мужская солидарность проявилась: уступи дорогу товарищу…

Уж если не они, так пусть хоть он – молодой этот… Сал-лага! Отличится, выступит!!

Гейл, между тем, не обращая внимания на разочарованные переглядывания музыкантов оркестра, достала из своего «бэга» маленькую дамскую сумочку, извлекла из нее книжку-открытку, авторучку и что-то быстро-быстро написала. Сложив открытку, встала и подошла к рядовому Смирнову:

– Итс май инвитейшн фор юр, солджез Смирнов. Плиз.

– Тенкс!

– Я за вами заеду в восемнадцать часов тридцать минут. Хорошо? – это она произнесла конечно же на своём английском, категорически непонятном для всего оркестра. Музыканты только глазами следили за их разговором, как незанятые теннисисты за прыгающим пластмассовым шариком в чужой игре. Как отодвинутые…

– Ай доунт ноу… – мялся Смирнов. – Мэй би!.. – Я не знаю… Наверное.

Капитан-переводчик, потеряв профессиональный интерес, механически переводил их разговор.

– … она за ним заедет в 18.30, сказала.

– Гуд бай, мэйджор! Бай, джелемен! – прощалась уже со всеми музыкантами Гейл.

Музыканты оркестра – провожая, грустно поднялись.

– Одну минуту, Гейл, – остановил подполковник. – «Встречный», – коротко бросил музыкантам.

Те, с готовностью, стоя, взяли инструменты на изготовку. Дирижер, подняв руки, резко отмахнул. Грянули звуки встречного марша. Марша восторга и уважения. Торжества воинской силы и духа. Марша справедливости и марша любви… Музыканты, исполняя и слушая, упивались звуками этой музыки. По их глазам видно было – вот какой должна быть музыка, вот как должны звучать военные марши. Наши марши, российские марши! Это вам, девушка, не какая-нибудь там, понимаешь ли, иноземная «тинь-пинь-дяо». Это звучит, слышите – Его Величество Военный Духовой Оркестр! Живьем, звучит, живьем!

Слушайте… Любуйтесь…

– Грандиозно! Супер грандиозно! – как призывая небо в свидетели, выслушав, воскликнула Гейл.

– Да, мы знаем, Гейл, что всё у нас супер-пупер!.. – снисходительно согласился дирижер.

– Спасибо, господа музыканты. Она вообще теперь, говорит, влюблена в вашу музыку. Любит российскую музыку… военную музыку, – почти синхронно переводил капитан.

– А нас? – как в узкую щель, втиснулся вопросом Тимофеев.

– …Она так мало о ней знала, – игнорируя Тимохин вопрос, продолжал бубнить переводчик. – Обязательно будет, она решила, готовить диссертацию о российской военной маршевой музыке. И вообще, она очень рада, что познакомилась с вами, узнала нашу страну… До свидания, она говорит! Си ю тэ морроу! До завтра. Завтра, возможно она ещё к вам придёт!..

– О! Завтра!.. А почему «возможно»? Никаких возможно! Пусть приходит! До завтра!

– До свидания, Гейл!

– Бай-бай, Гейл!

– Приятно было познакомится!

– Да-да, приходите, Гейл!

– Мы ждем вас, Гейл!

– Перерыв! – глядя на закрывающуюся за гостьей дверь, устало скомандовал дирижер.

Музыканты некоторое время сидели молча, как замороженные, чего с ними после такой команды никогда не случалось, потом подскочили, что привычно, и с шумом повалили на перекур, что естественно.

Вот уж событие так событие!! Вот тебе и серые рабочие дни!! Да никакие они не серые, они больше даже чем цветные. Они счастливые! Потому что, во-первых, они есть, а во-вторых, потому что Гейл приехала!.. Ну, дела! Ну обстоятельства!..

Даже нет возможности остановиться, дух перевести… Скорее дальше, дальше… Вперёд!

Рванули было на перекур, но в дверях столкнулись с воспитательным полковником Ульяшовым.

– Что, уже всё, отстрелялись? – входя, видя что опоздал, расстроено спрашивает полковник. – Уже ушла?

– Да, товарищ полковник, – кисло отвечает за всех дирижёр. – Так точно, ушла. Только что!

– А что так мрачно-то, товарищ дирижер, – ехидничает воспитатель. – Пришла-ушла… Влюбился, что ли?

– Да-к…

– Ладно-ладно, подполковник, я тебя понимаю… Не бери в голову, бери на грудь! Ушла-пришла, пришла-ушла… Молодежь же, понимаешь, у них же шило в заду… у американцев этих. Это не для нас стариков…

– Так я вроде и не стар… еще! – обиделся дирижёр.

– Ладно-ладно… – примирительно отмахнулся полковник. – Я же не говорю что ты именно стар. Я говорю – ещё не стар!.. А это не одно и то же. И вообще, я же так, к слову… не про нас с тобой… Я в общем.

– Кстати, товарищ полковник, тут одна сложность вдруг возникла…

– Какая еще сложность? Где? Почему вдруг? – насторожился старший офицер.

– Да вот, понимаешь, Гейл эта, пригласила рядового Смирнова, нашего срочника, на прием, к ним туда, в посольство.

– Куда-куда?

– В посольство их Соединенных Штатов…

– Ты что? Серьезно?

Воспитательный полковник был сильно удивлён. Даже более чем… Словно ему сообщили, что он только что выпил стакан воды, в котором были разведены все мыслимые и немыслимые разновидности яда.

– Да, серьезно… – с опаской втягивая голову в плечи, упавшим голосом подтвердил дирижёр, предчувствуя бурю. – Инвитейшин, говорит, у них там какое-то сегодня вечером с послом.

Дирижёр в предчувствиях не ошибся.

– Какое ещё инвитейшин? – подскакивая, словно его пробило током, полковник переходит на истошный громкий крик. – Какое посольство? Вы, что тут, совсем в этой своей музыке зах… балдели… что ли, йёпа мать?! С ума посходили? Да где это видано, чтоб рядовой Сов… тьфу, ёпт – советский, российский, запудрили совсем людям на хрен голову! – рядовой солдат, и добровольно к ним, к американцам? Причем, наш солдат-срочник, и к ним, туда?! Да вы что? Ник-когда! Н-нет!! Нет, я сказал! А если это провокация? А что если ему там, вдруг, да и понравится?! А она, эта краля-Галя, всё сделает, чтоб ему там понравилось. Ну?! Ты представляешь, что будет, если он вдруг захочет там остаться, а?! Вы думали, подполковник, что тогда будет с нами, думали об этом, нет? Лейтенантом захотелось стать под старость лет, да?.. Демократы стоеросовые! Поддались на удочку, да? Андропова на вас, со Сталиным, в душу мать, нету. Это ж только горлопаны политики могут друг другу лапшу на уши вешать про всякое там глобальное-тотальное разоружение и дружбу, мозги, понимаешь, народам пудрить. Только не мне! Не нам с тобой! Нас на мякине не проведешь. Мы-то с тобой, жизнь уже прожили, знаем кузькину мать, понимаем, что это всё фигня на постном масле. Капиталисты и всякие там американцы нам, сов… тьфу, ты… ну никак не могу привыкнуть к этой долбаной перестройке – заклятые враги. Сроду враги. Понял? Были, есть и будут. Так нет, подполковник?

– Так точно!