Аллегро

– Вольно! – уже в дверях, оглядываясь, машет рукой полковник. – Занимайтесь.

Группа старших офицеров выходит.

– Вольно… – Эхом дублирует команду дирижер. – Перерыв.

Гвалт и неразбериха стоят полнейшие.

Разбившись на группы, все обсуждают сногсшибательную новость. Без какой-либо особой разводки, сцена «к нам едет Верховный»… выглядит один-в-один. Общая растерянность, некий азарт, базар, пустая болтовня.

– Вот это новость, чуваки… Из Блока НАТО и прямо к нам… Охренеть!

– Полный писец!.. Скажи кому, не поверят.

– Нужно, во-первых, выяснить зачем он едет?

– Нет, нужно узнать, что он у нас делать будет?

– Интересно, а он из медной группы или из деревянной?

– Ага, из деревянной… Духовик он. Я тебе говорю. Спорим?

– Нет-нет, он дирижер, если уж лейтенант.

– Он, наверное, шпион… Они все…

– Ага, твой «кондуит» фотографировать приехал…

– Или, как мы живем…

– Вот, кстати… – очнулся старший прапорщик Хайченко (быка за рога!), – надо, пока не поздно, аврал тут, сейчас навести, да, товарищ подполковник? А то заросли грязью, понимаешь, по самые эти… уши… понимаешь. И инструменты нужно всем почистить, и всё остальное… Обленились, понимаешь, все. Срочники! Господа срочники, я к вам обращаюсь или к кому? Что это у вас за вид такой, а? У вас, что робы почище нету или как? Почему всё так небрежно? Сверхсрочников это, кстати, тоже касается… Завтра такое вот разгильдяйство увижу – буду наказывать.

– Правильно, старшина, давно пора их наказывать, – приходит в себя и дирижер, подхватывает «тему». – Распустились, понимаешь, все. Грязные, не подстриженные, ещё и в очках… Что это такое, понимаешь? Мы оркестр или не оркестр, а? На нас же люди смотрят, понимаешь. Даже из НАТО к нам учиться едут… А мы? Раз-гиль-дяи!.. С завтрашнего дня, товарищ старший прапорщик, можете наказывать всех подряд, причем, от моего имени. Хватит с ними цацкаться. А сейчас, всем аврал. Всё начистить, надраить, чтоб всё здесь блестело и сверкало у меня, как котовые яйца. А завтра… завтра, чтоб все были подстрижены, начищены и наглажены, с ног до головы, как на смотр. Понятно?

– Так точно! – воодушевлённо рубит оркестр.

– Старшина, – протягивая руку за фуражкой, приказывает подполковник. – Остаётесь за меня. Срочно займитесь уборкой. Я в штаб, на разведку: что там и вообще…

– Есть!

В оркестровом классе возникает нервная суета, постепенно переходящая в целенаправленную работу.

– Тимофеев, – старшина «вылавливает» нужного музыканта, в упор смотрит глазами подполковника. – Это твоя работа со Смирновым?

– В каком смысле?

– С телевидением… в каком… – раздражаясь, повествует старший прапорщик. – Вы меня подставили… с самоволкой. Будто не понимаешь.

– С телевидением? – переспрашивает прапорщик. – Никак нет, товарищ старший прапорщик, с телевидением.

– Тогда, как он туда попал, я спрашиваю? Только не ври мне…

– Сам не понимаю… Вообще-то они обещали его не показывать… – мнётся музыкант. – А в остальном… Вы же знаете, товарищ старшина, консерватория же всегда должна шефствовать над средними учебными заведениями… Должна! Вот мы и это, оказали посильную помощь… в воспитании эстетического и культурного уровня подрастающего поколения. Сами же говорили!..

– Я?! – изумляется старшина. – Когда это я такое говорил?

– Вы всё время нам это говорите… Всем! Что мы, музыканты, должны нести в массы, в народ, высокую культуру и эстетику, как базисную платформу в формировании личности современного человека… Вот. Это же вы говорили? Вы!

Старшина несколько теряется, но принимает на свой счёт почётную ответственность.

– Ну, в общем-то… правильно всё это, конечно… Только… Зачем же на всю страну-то сразу…

Тимофеев полностью похоже с этим согласен: не хорошо, конечно, говорит его вид, если сразу, и на всю страну.

– Я их предупреждал… – осторожно замечает он. – Они обещали.

– Предупреждал он, они обещали!.. – играя голосом, в сердцах передразнивает старшина. – Это хорошо если только наш дирижёр что-то ночью по телевизору увидел, а если ещё кто… из командования, например, из дивизии… А? Как наши срочники за всякие училища на конкурсах выступают. Это же не положено. Чёрте что! У меня в голове такое не укладывается. Пойти в самоволку и засветиться на телевидении… это вообще… Ни в какие ворота. И всё ты! – ткнул пальцем в грудь провинившегося прапорщика. Тимофеев попытался было рот открыть. – Молчать! – в соответствующем «тонусе» оборвал старшина. – Это твоя работа, я знаю, и не спорь. Будешь спорить, накажу… понимаешь… Так же и под прокуратуру с вами можно залететь. Предупреждать же в конце концов надо, понимаешь.

– Виноват, товарищ старший прапорщик. Больше не повторится. Да и парню размяться тогда надо было… Я подумал… Диплом к тому же…

– Диплом… – остывая, эхом, вторит старшина. Но вдруг спохватывается, боясь забыть. – И вот ещё что, Тимофеев. И не вздумайте больше на всякие ваши халтуры срочников с собой брать. Не дай Бог! Категорически. Узнаю, всех накажу на полную катушку… Тебя первого.

– О, опять меня! А меня-то за что?

– Знаю за что! Твоя это потому что работа. Понял?

– Так точно. Понял.

– То-то, – Хайченко уже выдохся, но отдельные сотрясания воздуха ещё проявляет. – И своих подпольщиков всех предупреди… Ясно!

– Так точно. Ясно.

– Всё, идите, занимайтесь делом!..

– Есть, заниматься делом.

– Понимаешь…

Ну, это уже просто пар. Дуновение всего лишь… Потому и не опасное.

Следующий день.

Вторник.

Тот же класс.

Заметны разительные перемены: всё блестит и сверкает.

Личный состав тоже – свеж и бодр. Томится, как свежий борщ под крышкой, как новенький штопор в праздничном ожидании девственной цельности пробки.

Музыканты, косятся на дверь, разгуливают с инструментами в руках и на перевес, как с автоматами. Не столько раздуваются, сколько делают вид, что заняты инструментом. Да и разгуливают потому, что жаль пока брюки мять…

Срочников тоже не узнать, все в «парадках». Парятся.

Подполковник свежий китель надел, и туфли новые. На вешалке еще круче дыбится своей взлётной кривизной новая его фуражка. Новейшая. Парадная.

Чуть в сторонке, с инструментами, стоит группка озадаченных житейскими обстоятельствами музыкантов.

– Я думаю, мужики, этого лейтенантика обязательно нужно будет в кабак сводить. Проверить на русское гостеприимство, на устойчивость, и прочее. Как думаете? – Ведёт тему озабоченный патриотической проблемой Евгений Тимофеев, трубач.

– Обязательно! Как пять копеек. А где башли взять? Это ж, целая куча баксов… – Ужасается прапорщик Мальцев. Геннадий Мальцев, тромбонист.

– Где-где… А может, ко мне, на хаус? – гостеприимно предлагает выход Сашка Кобзев, кларнетист. – А?

– Ну, конечно, к тебе на хаус, – всполошившись, ехидничает Трушкин. – Опять твоя тёща в рот будет заглядывать, да рюмки считать… «Какая дороговизна вокруг, какая дороговизна… Вот раньше, вот раньше…» Еще чего доброго привяжется к нему, к этому Гиллу, с рекламой своей коммунистической партии, как та тётка с «Кометом», не оторвешь.

– Ага, или начнет опять всех жизни учить, как тот Жирик. Нет-нет, это не пойдет. – Добавляет Женька Тимофеев. – Она меня еще прошлый раз во как достала, до сих пор отойти не могу. Ты меня, Санёк, извини, но не с американцем к тебе в гости идти, разве что с Зюганычем.

– Да я чего, я понимаю, – огорчённо разводит руками Кобзев. – Сам по ночам вздрагиваю… Уж дома, верите нет, и табурет её опять починил, и посуду мою… иногда. Даже мусор стал выносить… а ей всё мало и мало – зудит и зудит. Телик с ней вообще не возможно смотреть, заманает почище любого комментатора.

– Ладно, не плачься, не у тебя одного…

– Да, Санька, не уводи мысль в сторону, – чутко следит за ходом стратегического планирования Тимофеев. – Что делать-то будем, чуваки, где башли на кабак брать, а?