Страница 29 из 67
Одним из свидетельств такого обесценения любви, описанных Ричардом Сеннетом, является склонность к замене и вытеснению эротизма сексуальностью. Эротизм означает использование сексуального влечения и, в конечном счете, самого сексуального взаимодействия в качестве фундамента, на котором строятся и поддерживаются продолжительные любовные отношения — устойчивые социальные отношения, обладающие всеми признаками, которые, как мы уже показали, относятся к многосторонним, целостным личным отношениям. Сексуальность означает сведение (редукцию) сексуального взаимодействия лишь к одной функции — удовлетворению сексуального влечения. Такая редукция зачастую сопровождается предостережениями, цель которых — предотвратить появление взаимной симпатии и необходимость брать на себя какие-то обязательства, вытекающие из сексуальных отношений, и тем самым воспрепятствовать перерастанию их во вполне зрелые личные отношения. Избавленный от любви секс сводится к процедуре снятия напряжения, в которой партнер используется как принципиально заменимое средство к достижению цели. Однако другим следствием этого является то, что освобождение сексуальности от эротизма значительно ослабляет любовные отношения. В таком случае им не достает одного из их важнейших источников, а их стабильность оказывается еще более беззащитной.
Таким образом, любовные отношения подвергаются двойной опасности: они могут прерваться из-за внутренней напряженности; могут уступить другому типу отношений или полностью превратиться в такое отношение, которое несет на себе многие или все признаки безличного отношения, — в обмен.
Когда мы говорили о сделках клиента банка с его служащим, мы рассматривали типичную форму отношений обмена. Как мы отмечали, единственным, что при этом имело значение, была передача особого объекта или услуги от одной стороны сделки другой; объект переходил из рук в руки. Живые люди, участники сделки, делали не что иное, как играли роли носителей или посредников, способствуя циркуляции товаров. Лишь невзначай их взгляд фиксировался на партнере. Фактически они приписывали значимость только объекту обмена, другого же человека наделяли вторичным, производным значением, т. е. видели в нем держателя или хранителя искомого товара. Они смотрели «сквозь» своих партнеров непосредственно на товар. И лишь в самую последнюю очередь они приняли бы в расчет нежные чувства или духовные устремления друг друга (и то только в том случае, если чувства партнера не могли повлиять на результат обмена). Грубо говоря, оба партнера действовали эгоистично; высшим мотивом их действия было как можно меньше дать и как можно больше получить; оба преследовали свои личные интересы, сосредоточиваясь исключительно на текущей задаче. И здесь их цели пересекались. Можно сказать, что в сделках безличного обмена интересы действующих находятся в конфликте.
Ничего в сделках обмена не совершается просто ради другого человека; ничто в отношении партнера не имеет значения, кроме того, что может быть использовано для более успешного торга в сделке. Поэтому, естественно, стороны относятся с подозрением к мотивам друг друга. Они боятся быть обманутыми. Им кажется, что они должны быть бдительными и осмотрительными, должны всегда быть начеку. Они не могут позволить себе взглянуть на дело иначе, ослабить свое внимание хотя бы на мгновение. Их самое большое желание — защититься от эгоизма другой стороны; они, конечно же, не ожидают, что другая сторона поведет себя бескорыстно, но настаивают на честной игре, т. е. на том, что они считают эквивалентным обменом. Так отношения обмена требуют связующего правила, т. е. закона, и власти, на которую возлагается задача соблюдения справедливости сделок и которая способна навязывать свои решения силой в случае неповиновения. Различного рода ассоциации потребителей, потребительский надзор, органы, рассматривающие жалобы, и т. п. созданы, исходя из этой необходимости защититься. Они берут на себя трудную задачу следить за справедливостью обмена. Кроме того, они оказывают давление на власть, чтобы она издавала законы, ограничивающие свободу более сильной стороны эксплуатировать незнание или наивность слабой.
Очень редко стороны сделки находятся в равном положении: те, кто производит или продает товары, знают гораздо больше об их качестве, чем когда-либо узнают покупатели или пользователи. Они вполне могли бы всучить доверчивым покупателям некачественный товар, если бы их не сдерживал закон. Чем изощреннее и сложнее технически товар, тем менее покупатели способны судить о его истинных качестве и ценности. Дабы избежать обмана, потенциальные покупатели должны прежде обратиться к помощи независимых, т. е. незаинтересованных, властей; они требуют издания закона, который четко фиксировал бы их права и позволял им в случае необходимости с целью защиты их зависимого положения от произвола продавца товаров и услуг передавать дело в суд.
Именно потому, что партнеры вступают в отношения обмена исключительно в качестве функций обмена, как «транспортировщики» товаров, и вследствие этого остаются «невидимыми» друг другу, они чувствуют себя гораздо менее обремененными и связанными, чем в отношениях любви. Они меньше вовлечены в них, не берут на себя никаких щекотливых обязательств, кроме обещания строго придерживаться условий сделки. Те стороны их личности, которые не относятся к конкретной сделке, не подвергаются воздействию и сохраняют свою автономность. В любом случае они чувствуют, что их свободу не ограничивали, а их выбор в будущем не будет сдерживаться связью, в которую они вступили. Обмен протекает относительно спокойно, «без последствий», поскольку связан лишь с данной конкретной сделкой и заканчивается ею же, он ограничен во времени и пространстве. Не захватывает он и всю личность в целом. (Заметим, что этот способ соединения обмена с автономией личности опровергает утверждение, зачастую принимаемое как само собой разумеющееся в экономических и политических рассуждениях, будто человеческий труд является таким же товаром и может выступать предметом обмена. В отличие от обмениваемых товаров труд нельзя отделить от работника. Продажа своего труда означает согласие с тем, что твои действия как личности — личности в целом— будут в течение определенного периода времени подчиняться воле и решениям других людей. Тотальность, целостность личности работника, а не просто некий отторгаемый объект, находящийся в его распоряжении, передается под чужой контроль. Безличный, казалось бы, контракт выходит далеко за рамки простых актов обмена).
Любовь и обмен — две крайности континуума, на котором можно расположить все человеческие отношения. Так, как мы их здесь описали, они редко встречаются в нашем реальном жизненном опыте. Мы рассмотрели их в «чистом виде», как модели. Большинство же отношений не являются «чистыми», смешивая две крайности в различных пропорциях. Большинство любовных отношений содержит элементы делового торга за справедливый обмен, вроде «Я сделаю то-то и то-то, если ты сделаешь это». В процессе обмена, за исключением случайных или одноразовых сделок. действующие лица отношений обмена редко остаются равнодушными друг к другу в течение длительного времени; рано или поздно в эти отношения вовлекается нечто большее, чем только деньги и товары. Каждая из крайностей, однако, сохраняет свою относительную тождественность, даже участвуя в смешанных отношениях. Каждая несет свой собственный груз ожиданий, свое собственное представление об идеальном положении дел и поэтому ориентирует поведение действующих лиц в специфическом направлении. Большая часть двусмысленности наших отношений с другими людьми может быть объяснена ссылкой на противоречия между этими двумя крайними, взаимодополняющими, но все же несовместимыми совокупностями ожиданий. Смоделированные, «чистые» отношения редко встречаются в жизни, где правилом является многозначность человеческих отношений.
Наши мечты и стремления, кажется, разрываются между двумя потребностями, которые почти невозможно удовлетворить одновременно, но не менее трудно удовлетворить их и по отдельности. Это потребности в причастности и в индивидуальности. Первая из них заставляет нас искать прочных и надежных связей с другими. Мы выражаем эту потребность, когда говорим или думаем о сообществе или общности. Вторая же подталкивает нас к замкнутости, к состоянию, в котором мы не доступны воздействиям и притязаниям других, делаем то, что считаем нужным, оставаясь «самими собой». Обе потребности действенны и могущественны; давление каждой из них усиливается тем больше, чем меньше она удовлетворена. С другой стороны, чем ближе мы подходим к удовлетворению одной потребности, тем болезненнее чувствуем неудовлетворенность другой. Оказывается, что сообщество без личной уединенности напоминает, скорее, подавление, нежели причастность. А уединенность без сообщества походит на одиночество, а не на бытие «самим собой».