Страница 36 из 83
Ворота без створов в северной стене средне воспитанные насельники (женщины) называли "Грязными", а мужская половина (в основе) проще нравом пользовалась истинным названием "сраные" Неприличное название ворота приобрели из-за дощатого сортира, сооружённого заботами новой власти. Сортир, избавленный от архитектурных излишеств, разделили дощатой перегородкой с тремя "посадочными" местами в каждой половине и с отдельной дверцей в отделение "М" и "Ж"
. Следует помянуть особенности необходимого санитарного сооружения: экономия материалов.
"Всё гениальное - просто" - строители формулы не знали, но поскольку истина о гениальности сидит в каждом из нас от рождения - созидатели сортира приладили к поверхности стены две боковые стенки, соорудили простой фасад, закрыли немудрёной крышей - и "почили на лаврах".
Выгребные ямы приёма отходов жизнедеятельности человеков отрыли под стеной с расчётом: вывоз "добра" производить без въезда на территорию обители. Ямы прикрыли крышками:
- "Чтобы никто не провалился..."
Вдоль стены направлением "восток-запад" проходила грунтовая дорога, но откуда и куда - за время проживания в монастыре так и не выяснил. Сегодня появилась догадка: "грунтовка родилась на основе предсказания:
"твоя роль в истории - быть "транспортной артерией" для вывоза отходов и ни для чего иного"!
С мужского отделения в перегородке были проковыряны отверстия для глаза с рисунками нижней, фронтальной части женского тела. Что изображали "полотна" - понимал, но письмена не поддавались по незнанию грамоты. Почему "художники" губили таланты в сортире - возвышенные вопросы такого свойства в головах шестилетних мальчиков не родятся.
Очистка "отхожего места" - так отец называл сортир, отставала от наполнения, "санузел" переполнялся до ненужного уровня, и содержимое кишок монастырских пролетариев растекалось по дороге за стеной. Что это была "техногенная катастрофа" - не знали, а говорили просто и понятно:
- "В говне утонули..." - монастырцы особо не переживали:
- "Добро-то, чать, своё"!
Зима выручала отвердением отходов жизнедеятельности и не позволяла дурно воздействовать на окружающую среду.
Летом, когда переполнение случалось в жару и при полном штиле, мстило и отыгрывалось за зимнее время и воздух над обителью по вредности превосходил газовые атаки Первой империалистической. Мать, атеистка по природе, почему-то говорила:
- "Хоть святых выноси..."
Когда невыносимая вонь достигала дальних улиц монастыря - тогда-то появлялся спаситель, благодетель и "отец родной": ассенизатор, пожилой человек с бочкой на колёсах и черпаком на длинной ручке. Экипаж перемещала лошадь преклонного возраста.
Человек, очищавший общественный туалет, по документам проходил в звании "ассенизатор", коего обитатели монастыря а именовали ироничным "золотарь", почитая звание "говночист" "некультурным".
Когда борец с нечистотами приступал к исполнению работы и черпаком, размером в половину стандартного ведра для воды в десять литров на длинной ручке черпал сортирную благодать с последующим сливом в бочку - сознательная, ценящая труд половина насельников признавала действия золотаря подвигом, но другая, несознательная, уходила в "оппозицию" и факт спасение от говна объявляла "вредительством":
- "Правильно сказано: "не тронь говно - вонять не будет"! - вонь в окрестностях монастыря становилась нестерпимой, поражала всё и всех в радиусе пятисот метров и в безветренную погоду держалась сутки.
Обитатели лишний раз убеждались в истинности собственных поговорок "кого не следует трогать...".
Пока "золотарь" зарабатывал тяжким и неблагодарным трудом пропитание - лошадь стойко и безразлично переносила пытку, сопряжённую с профессией хозяина, отдыхала, жевала сено и немалые объёмы выделяющегося сероводорода не портили лошадиный аппетит.
Сортир сыграл важную роль в последующей истории женского монастыря. Сооружением пользовались обитатели близких келий, до остальных домов ежедневный "аромат" не доставал. Пожалуй, дощатое строение на шесть посадочных мест позволяло свободно проживать обитателям монастыря в оккупацию: ни одного немца в кельях, лежавших в радиусе действия туалета на шесть посадочных мест, на постое не было. Ничего не знаю о том, как советская власть изгоняла законных владелиц монастыря, но в женском исполнении по монастырю ходили рассказы, что выселение было жёстким и крутым: святым девам было приказано в кратчайшие сроки оставить кельи "и убираться подобру-поздорову на все четыре стороны"! Монахиням дополнительно предложили "благодарить судьбу", что разрешила легко отделались "за многолетнее отравление религиозным дурманом сознания трудящихся". Обитателям других монастырей на "Руси святой", как повествует новейшая История, было намного хуже. История говорит, что советской властью было убито и замучено около двухсот тысяч служителей культа, а это, пожалуй, больше, чем извели всякие там нероны и калигулы. В истории не сказано, кто убивал соплеменников: сами, или убийц приглашали со стороны?
Монахини в полемику по пустякам, как вера, с новой властью не вступали. Умные женщины понимали: "возражать новой власти - "мочиться против ветра - на тебя и полетит". И власть, как бы не чужая была, а "наша"! Оно и понятно: женщины, монахини - образ кротости и святости, какой от них ропот!? Не ими ли придумана формула: "всякая власть - от бога?"
- Придерживайся святые девы формулы "всякая власть от дураков" глядишь, и не пострадали! Горели, и будете гореть на уверенности "всякая власть от бога" Появись лик господа в небе, и гром небесный возвести гражданам "страны советов":
- Не было у меня злого умысла на вас, дураков и самоедов! - чудо объяснили "успехами советского кинематографа".
Отнятый монастырь был отдан люмпенам. За распределение чужого добра таким манером новая власть приобрела славу "народной и справедливой", а люмпены чужие и ветхие кельи. Лозунг "Мир хижинам - война дворцам!" выполнялся, но кто додумался столетние, а то истарше, деревянные монастырские кельи приравнять к "дворцам" нами не установлено.
- Каждое время плодит определённый сорт дураков, на твоё детство хватало всех сортов и неограниченного числа.
Изгнание монахинь породило холодящую спину и разум легенду:: "последняя из монахинь (настоятельница, игуменья, "капитан"), покидая келью в восточном углу недалеко от одноименных ворот, изрекла проклятие на головы принимавших чужие жилища и проявлявших радость по случаю изгнания законных владелиц.
- Не было в среде пролетариев радующихся чужой беде, не было и текста проклятья, звукозаписывающей аппаратуры тоже не было, так что выдача проклятия остаётся в разделе вымыслов.
- А, вот, киношники не позволил проклятью пройти мимо, задержали и вставили в фильмец. Сцена сплошняком "красота и ужас", на одной сцене проклятья можно отдельный фильмец сварганить с названием "Проклятье старой игуменьи" И текст готов:
- "Да будет проклято место сие, да не прозябнет на земле сей ни единого путного человека, да произведёт место сие отныне и до скончания времён токмо пьяниц, воров и убийц!" - о дураках, как гласит легенда, речь на обряде проклятья не велась.
Иногда, с помощью слабой фантазии не обращаясь за помощью к другу, пытаюсь представить сцену проклятия: как оно всё же совершалось, если вообще "имело место быть"? Как одни люди проклинают других? Громко? Тихо, шёпотом, как обстановка меняет силу проклятия, и меняет ли, сколько и каких слов достаточно на проклятие?