Следующая остановка - жизнь

— Мне не нужна твоя жертва! Мне нужна твоя личная жизнь. Тогда и мне будет легче! — Юля бросилась к двери и, сорвав с крючка пальто, выскочила из дома.

Она сдерживала крик, рвущийся на волю. Дашу пора кормить. Но крика в ней больше, чем молока, и накормит она Дашу криком — не молоком.

Вызвала лифт и стала хлопать ладонями по тугой облупленной голубой стене. Зачем она врёт? Она не хочет, чтобы мама вышла замуж, она хочет заглотнуть маму целиком — для себя и Даши! Да, да, да! — вбивает Юля ладони в стену.

— А я к тебе.

Лицом к лицу на пороге лифта она оказалась с Митяем.

Он пришёл убить и её?

Попятилась, подняла руки, выставила красные, обожжённые ударами ладони.

— Я прошу тебя, выйди за меня замуж!

Она не поняла — так кощунственны и невероятны слова Митяя!

— Аркадий не вернётся к тебе, врач говорит, процесс необратимый. Я буду помогать Ире, буду растить сына, но я хочу тебя. Каждую минуту хочу тебя. Вот. — Он разжал руку, другой раскрыл коробку, лежащую на ладони. — Кольцо с бриллиантом. Тебе! — Полез в карман и вынул что-то ещё. Теперь обе руки протянуты к Юле, на одной — кольцо, на другой — доллары. — Твоя зарплата за полгода. Игорь — жмот, но я из него выдоил.

— Ты… ты… — Юля вжималась в стену, сознание мутилось, молоко рвалось из груди, заливало её. — Твоя машина…

Митяй сунул ей доллары в карман, неловкой рукой стал вынимать кольцо из коробки, видимо, собираясь надеть его на её палец.

— Какая машина? — спросил машинально.

И она поймала его недоуменный взгляд.

— Ты убил Аркашу, твоя машина, не притворяйся! — хотела крикнуть она, а на самом деле едва слышно пролепетала Юля. Крик свернулся в ней, затяжелел.

— Ещё раз, — сказал Митяй. — Повтори ещё раз. Я хочу понять.

— Перед тем, как потерять сознание, я видела твою машину. В нашу врезалась твоя машина. После смерти Генри я знала, ты захочешь убить и Аркашу. Я не успела увезти его.

— Я продал машину до того дня, как Аркаша… у меня теперь «Вольво», а не «Тойота», «Вольво» — тёмно-зелёного цвета. Есть документы.

— Когда продал? — одними губами спросила Юля.

— Да за пару дней до катастрофы.

Юля хотела сказать «Не слишком ли много совпадений? При убийстве Генри — бордовая машина, встрёпанный вид… При убийстве Аркаши — бордовая машина… и ты сидишь в офисе, когда должен быть на сделке». А тут ещё это — «выходи за меня замуж». Она ничего не сказала. Она почувствовала своё молоко — Даша хочет есть, Даша плачет. Даша — кровь, душа Аркаши…

— Ты куда? Подожди. Ты не взяла кольцо. Ты не ответила. Выходишь за меня замуж, возвращаешься на фирму, и мы с тобой начинаем жизнь?

— Нет, — сказала Юля. — Я не хочу больше замуж. Я не могу замуж. У меня только что…

— Хорошо, успокойся… я подожду… я понимаю. Но я так люблю тебя… я не могу без тебя…

Вовсе не плывёт взгляд у Митяя в сторону, очень даже целенаправленный взгляд у Митяя — буравит её, до кишок. И в нём — нежность. И в нём — жажда. И в нём — любовь.

— Иди, отдохни… я не убивал Генри, я не мог убить Аркашу, он мой друг.

«Кто убил? Кому это надо?» — хотела спросить, не спросила.

Мама словно сторожила её в дверях. Даша плакала, широко открывая розовый рот с режущимися зубами, плакала горько, обиженно: почему о ней забыли?

И, только лишь когда дочь припала к её груди, Юля облегчённо вздохнула: вот для чего она живёт.

Зазвонил телефон.

— Алло, — сказала мама. — Алло, сынок?! — и заплакала. — Мой сынок! Как ты? Я очень рада. Двойня? Хорошо, сынок, сразу-то двоих! Сначала вам с Мариной будет тяжеловато, а потом много легче они замкнутся друг на друге. Нет, сынок, его дома. Совпадение, сынок. Так звонишь.

— Мама, скажи ему, — шепчет Юля. — Мама, мне нужен Бажен. Как нам жить без Бажена? Поедем в Америку, мама!

— Да, да, я здесь, я слушаю. Да ни с кем больше я не разговариваю. Юша в порядке. Даша растёт. Нет, голос у меня не обиженный. Что ты, никто не обижает меня! Целую, сынок. Да, Юша кормит, никак сейчас не может подойти. Позвони, сынок, попозже. Хорошо, спасибо. — Мама положила трубку. Она вся обмякла, повисла на стуле бесформенным кулём. — Ему нужен Аркаша, хочет предложить дело.

— Почему ты скрываешь? От меня скрывала свою болезнь. Аркашиным родителям сказала неправду — командировку придумала. Бажену врёшь.

— Сама подумай, что он может сделать? Расстроится, да. А дальше?

— А дальше мы поедем жить в Америку, к нему, будем все вместе. Он же не знает ни об убийстве Генри, ни об убийстве Аркаши! Он бы прилетел! Он бы силой увёз нас всех с собой! И твоего Валентина. Поедем к Бажену! — шептала Юля.

— Ты захочешь сидеть на его шее нахлебником? И ты, и я. И Валентин. Кому мы все там нужны? Ты только окончила школу! Без образования. Я — школьная учительница, не знаю английского, а в Америке нужны американские дипломы, и, чтобы получить их, в университетах надо платить большие деньги. Разве соберём столько, сколько требуется? Нет, Юша, мы для Америки не годимся.

Юля уложила Дашу.

Снова они на кухне. Снова налит чай.

— Мама, ты права. Мы будем жить здесь. Но, если любишь меня, выйди замуж. Не отнимет муж тебя у меня. Пусть хоть одна из нас радуется.

— Нет, Юша, я замуж не выйду, и этот вопрос мы с тобой больше поднимать не будем.

На другой день Ася пришла в двенадцать с минутами, как приходила всё последнее время — ей сделали удобное расписание — каждый день три первых урока. Юля решила закончить сегодня все свои дела и расстаться с Асей — ещё лежало в её тумбочке несколько сотен долларов.

Дела у неё три.

Первое — мама. Второе — Игорь. Третье — Ганна.

Не будет же мама на перемене болтаться в школьном вестибюле! Она или в классе с ребятами разговаривает, или в учительской готовится к следующему уроку.

Замысел прост. Попросить секретаршу школы вызвать историка Валентина Петровича.

Юля подгадала прийти к перемене, и Валентин Петрович спустился буквально через минуту.

— Кто меня ждёт? — спросил весело, входя в приёмную.

Не так высок, как отец. Как отец, широкоплеч. И совсем не похож на отца взглядом. Ни чопорности, ни важности, ни самодовольства, озорной мальчишка, курносый, лохматый. «Он же моложе мамы!» — вспомнила Юля.

— Я жду вас. — Юля встала ему навстречу. — Может быть, выйдем на улицу? — предложила она.

— Не хотите поговорить в кабинете? — любезно предложила секретарша. — Директор на совещании в городе.

Когда они остались вдвоём, Юля сказала:

— Не слушайте её. Она сейчас не в себе.

— Простите, вы о ком? — И тут же хлопнул себя по лбу. — Вот дурак. Вы — Юша. Вы — дочка. Вы — её чудо. Точно сказано. Чудо и есть. — Но тут же улыбка соскользнула с его лица. — Наотрез. «Нет», и всё. В мою сторону не смотрит. — Скорбное выражение потянуло углы губ вниз — будущее Валентина Петровича: такой он будет в старости. И как мгновенно переливается одно выражение в другое!

— Она любит вас. Она приносит себя в жертву мне. А мне не нужна её жертва. Я хочу, чтобы она была с вами. Разве вы не разрешите ей помочь мне? Разве вы встанете между нами?

— Я? Между вами? Да наоборот, я сам помогу с Дашей. Ведь об этом речь, да?

— Да, — кивнула Юля. — Она любит вас. Вы нужны ей. И вы нужны мне. Можете прийти к нам сегодня вечером? Дашу мы кормим в восемь после купания. И, если вы придёте в восемь пятнадцать, будет как раз. Мы всё обсудим. Я уже люблю вас и хочу, чтобы вы были с нами. Единственное, что останавливает меня, — это мы с Дашей. Не станем ли мы вам обузой?

Валентин Петрович засмеялся.

Совсем мальчишка.

— Обуза? Праздник. Я буду в двадцать пятнадцать. С тортом и с шампанским. Спасибо, Юша, — можно я так буду называть вас? — за возвращение к жизни. У меня только что получился урок. Разнесли Петра Великого, ни родимого пятнышка не оставили. Отвлёкся от своего отчаяния. А тут и вы подоспели. Мне выпал сегодня добрый день.