Страница 23 из 64
Подошла, положила руку на мамины, строго лежавшие одна на другой.
Мама глаз не открыла. Шевельнула губами: «Юша».
Детское имя — «Юша».
Юля развела руки по одной, чтобы они не лежали так, как лежали у бабушки, папиной матери. Юле было тогда десять лет, а до сих пор аккуратные, одна на другой, жёлтые, они лежат перед Юлей.
Нет, мама, нет!
Погладила мамину руку. Мама открыла глаза. Смотрит из чёрных подглазий и — улыбается:
— Юша, ты!
Аркадий, увидев, что мама открыла глаза, тихо вышел из комнаты.
— Мама, я с тобой. Я теперь всегда с тобой!
За спиной Юли — женщина. Запах пота, волны чужой жизни накатывают, отступают, накатывают, отступают. Юля делает вид, что не знает о присутствии женщины за спиной.
«Уйди, — приказывает ей Юля. — Уйди отсюда, дай нам побыть вдвоём!»
— Не волнуйся, — говорит мама, — я выздоровею. Я хочу увидеть нашего ребёнка.
— Ты заболела… ты и мою работу взяла на себя…
— Я привыкла много работать.
Юля оборачивается, смотрит в яркие, здоровые, смелые глаза и говорит:
— Пожалуйста, дайте нам побыть вдвоём.
Ни слова не сказав, женщина выходит из комнаты.
— Ты заболела из-за того, что я бросила тебя. Ты заболела из-за Бажена, из-за отца. Мама, поедем с нами. У тебя будет своя комната, ты будешь отдыхать. Ты будешь… — Юля останавливается в своей активности. Что мама будет делать?
И эхом — мама:
— Что буду делать целый день? Ну, сготовила обед… час потратила. А дальше?
— Ты… ты… — и облегчённо: — ты пойдёшь работать в школу. Ты будешь преподавать.
— Без прописки?!
— Аркадий пропишет…
Но тут же Юля засомневалась, прописан ли сам Аркадий в Москве, его ли маленькая квартира? Она не знает.
— Вот видишь, ты сама не знаешь, пропишет или не пропишет.
— Мама, покажи, где у тебя болит.
— Вот тут. — Мама кладёт руку на середину груди. — И рука, и спина. Но об этом не надо. Я хочу сказать, ты должна жить свою жизнь, быть с мужем, — говорит она. — А я буду торчать между вами… Самое время вам побыть вдвоём, ребёнок не даст…
— Ребёнку нужна ты. Ты будешь растить его. До трёх в школе поучишь чужих детей, а потом повозишься с нашим. Мне всё равно, в какое время дня работать, главное — сделать то, что должна сделать: в конторе буду с трёх и допоздна. Кто мне поможет, мама, кроме тебя?
— Ты обещала пойти учиться.
— А ты решила умереть! Ты так захотела. Но ты не спросила меня, выживу ли я без тебя. А я без тебя не смогу, мама, ни работать, ни учиться!
Губы чуть порозовели. И чернота под глазами чуть поблёкла.
— Не плачь, Юша, я постараюсь. Я без тебя затаилась, не жила. Ты приехала. Радость, Юша, лечит. Я хочу спать. Ты иди, погуляй, поговори с отцом. Брата не бойся, он не обидит. Он не хотел обидеть тебя, он сам не понимал, что с ним. Он обещал мне, не бойся его. Я посплю и встану. — Последние слова мама сказала губами, Юля догадалась. Мама уже спала, и улыбка погнала кровь по губам и черноту из-под глаз. Улыбка человека, у которого есть, для чего жить.
Юля вышла в сад.
Она всегда была внутри него, как куст, как яблоня, а сегодня ощущала себя пришелицей — сад убегал от неё вереницей деревьев и кустов. Деревья и кусты — голые, беззащитные под серым промозглым днём. Гряды — повеселее. Листья клубники… Озимые зеленеют дымом. Зеленеют укроп и петрушка — мама всегда сажает их в конце августа и успевает снять ещё один урожай. Не такой, конечно, как летом, но семье хватает до Нового года.
Увидела себя с мамой перед этими грядками: окучивают картошку, вырывают сорняки.
А вот Бажен забрался на яблоню и срезает ветки. Мама говорит ему, какую рубить.
— Почему нельзя все подряд? — спрашивает Бажен.
— Смотри, есть несущие — плодовитые и есть вторичные — они сосут сок, а плоды дадут слабые.
— Как ты знаешь, какие плодовитые, а какие — паразиты?
— Они не паразиты, они тоже принесут плоды, но похуже.
Бажен рубит и пилит ветки, на которые указывает мама.
Но Бажен редко работал с ними в саду. Ходил следом за отцом. Отец зашагал по саду Идёт и отдаёт приказания: «Здесь надо убрать. Компост перемешайте и присыпьте землёй…»
Сад и огород заложили родители отца. И оба они работали от зари до зари, без выходных. А назначение отца на земле — командовать.
Запах шёл от земли, богатый.
По недавно перекопанным грядам ходили птицы. И, несмотря на суетящихся важных птиц, гряды, возвышавшиеся узкими, длинными горбушками, напоминали свежие могилы.
Нет, мама, нет! — молила Юля. — Это твой сад, не кладбище. Он зазеленеет, мама, он родит живое.
Птицы снялись с грядок, взлетели, на мгновение как бы оцепенели над Юлей и понеслись прочь.
Сердце забилось быстро-быстро, словно она связана с этими птицами. Распростёрты крылья, бьют воздух и вдруг замирают распахнутые — птицы парят. И почему-то образовали они в небе треугольник.
Случаен этот треугольник? Существует строгий порядок в движении птиц? Как каждая птица знает своё место?
— Вот ты где! Мама спит, а я не могу найти тебя. Что в небе увидела такое интересное?
Отец стал ещё плотнее. С яркими глазами и губами, едва сдерживает довольство. Лоснится.
— Видишь, мама тяжело болеет.
Довольство не к твоей болезни, мама, довольство — к Любе.
— Что говорят врачи?
— Плохо, Юлька, говорят врачи. Недолго…
Юля прижала руки к груди.
— Отпусти её ко мне. Она не нужна тебе.
— Ей нельзя двигаться.
— А умирать можно?
— Растрясёт же. Не довезёшь до Кишинёва. И на самолёте ей нельзя.
— Ты отпускаешь её?
— Я привозил из Кишинёва врача. Он сказал, нужна операция. Но такую делают только в Москве.
— Где Аркадий?
— Они с Баженом в конторе, переписывают товар.
— В какой конторе?
— А мы пристроили к скотному двору контору, купили шкафы, теперь у нас много бумаг. Аркадий предложил большой бизнес, я нанял ещё двух человек. Мама не может…
Маму ты загнал, — хочет сказать Юля, но лоснящийся, сытый отец, сильно напоминающий кота, не захочет быть виноватым, не поймёт, что виноват он, и озлобится.
— Ты отпустишь маму со мной? — настойчиво повторила Юля.
— Я хочу, чтобы она жила. — Отец по обыкновению бездумно прямо ей в лицо выпустил дым. Она отвернулась — ребёнку вреден.
Вокруг них летали птицы, и Юля не могла оторвать от них взгляда. Те же, что взлетели недавно с грядок? Вернулись? Это их сад?
А птицы помнят людей?
— Папа, почему ты не завёл собаку? — спросила Юля.
— Собаку? Что это ты вдруг? Ты хотела бы иметь собаку?
— Когда была маленькая, очень хотела…
— Почему не попросила?
— Ты не ответил, почему у нас не было собаки?
— Для чего она нужна? Сторожить? А от кого в нашем селе сторожить? Все друг друга знают, у всех такие же дома и сады, разве нет? Кому придёт в голову воровать?
— Тогда почему у других есть собаки?
Отец пожал плечами.
Юля слушала разномастный собачий лай, голоса птиц, зимний, не певучий, озабоченный.
В её утробе рядом с ребёнком затаилось нечто опасное, что могло помешать ребёнку, что могло разрушить всю её жизнь. Юля назвала это «нечто» — смерть. Возникло ощущение: её ребёнок и возможная мамина смерть сцепились намертво в едином клубке.
— Врачи говорят, мама должна скоро умереть? — храбро повторила Юля слова отца. — И ты считаешь: не надо бороться за её жизнь? У меня другая точка зрения. Это риск — везти её, да. Но это и шанс. Если довезём, если ей сделают операцию… мама будет жить. Так? — сказала она Асино слово.
— Так, Юлька. Ты, наверное, голодная? — спросил отец. — Я попрошу Любу…
— Нет! Да, я голодная, но я ещё помню, где лежит картошка.
— У нас есть солонина…
— Спасибо, я не хочу солонины, — перебила Юля отца. Она не хотела слушать перечисления того, что наготовила Люба. — Я хочу картошки с солёным огурцом и кукурузных лепёшек.
— У нас нет готовых. Люба поможет…