Страница 15 из 64
— А как же вы будете оставлять детей в субботу и в воскресенье?
— У моего друга дети того же возраста, по субботам и воскресеньям он ходит с ними в походы: зимой — на лыжах, летом — пешком.
— Но вам же надо убирать, готовить, стирать дома.
— Устраиваю я вас или нет? — улыбнулась Ася. — Это мои проблемы, правда? Я пришла, значит, могу работать.
— Юля, твоё слово.
— Вы… такая… как же так… — Но, глядя в истощённое лицо Аси, говорит: — Да, хорошо. Спасибо. Нас всё устраивает.
— Сегодня пятница, приходите завтра, пожалуйста, — сказал Аркадий Асе и проводил её до двери. — Что с тобой? — спросил Юлю. — Ты расстроена?
Юля пошла в спальню.
Из окна виден двор. Ни одного дерева. Аккуратный небольшой четырёхугольник, зажатый домами, с детскими качалками-конями, с лесенками и домиками. Ухватившись руками за перекладину, висит мальчик, а под ним стоит мама и держит его тельце.
«Чем же мой ребёнок будет дышать тут?» — подумала и сразу вспомнила: они собираются отсюда уезжать.
У Аси наверняка нет мужа. И наверняка ей нечего есть, раз она, учительница, пошла в прислуги.
Слово «прислуга» Юля впервые услышала от Митяя на работе. «Представляешь себе, наша прислуга заведовала физической лабораторией?! Я терпеть не мог физику и совершенно не представляю себе, как можно отдавать ей жизнь? А она так и выразилась: «Я отдала ей жизнь, а сейчас стала не нужна, институт больше не существует». Ничего, чистит, моет нормально. Мы с женой довольны».
Они пришли к Митяю на день рождения. В дверях встретила их Римма.
— Сейчас прислуга возьмёт у вас пальто, — были первые её слова. — Говорю Митяю, что за вешалка, помещается всего пять пальто! Приходится сваливать на диван в спальне!
«Прислуга», высокая, статная женщина, с чуть седоватыми, вьющимися волосами, одетая в тёмно-синее платье, взяла у них пальто, унесла в глубь квартиры. Через несколько минут она вошла в гостиную с тарелкой поджаренного хлеба.
— Жаркое подашь через десять минут, — сказала ей Римма деревянным тоном. — Возьми тарелку из-под севрюги и подними вилку, вон там, возле ножки стола.
Юлю удивил тон и резануло обращение на «ты». Римме — двадцать пять, от силы двадцать шесть, «прислуге» — лет сорок пять, а может, и все пятьдесят.
— Я хочу домой, — шепнула Юля Аркадию.
Всё чаще теперь она прислушивалась к своим ощущениям и к своим «хочу» и перестала стесняться высказывать их.
Аркадий обнял её, прошептал в ухо:
— Я тоже очень хочу домой. Но уход в середине застолья — демонстрация. Потерпи. Я найду удобный момент.
В тот вечер слово «прислуга» повторялось. Ничего себе — прислуга! Начальник лаборатории!
В субботу Юля никак не могла начать день. Ей казалось, мама — в кухне, ждёт её с оладьями. Вошёл в спальню Аркадий, и она открыла наконец глаза.
— Ася просит тебя дать ей задание на сегодня, а мы с тобой на весь день уезжаем гулять.
Первый порыв сказать — «Я сделаю всё сама. Зачем ты позвал Асю?» Но Асе нужны деньги, и Юля идёт к ней.
Они смотрят друг на друга.
Никогда никто на неё так не смотрел.
Перед ней — явление совершенно новое.
— Наверное, надо обед приготовить? — спрашивает Ася.
Её улыбка тоже совсем не такая, как у тех, с кем Юля общается сейчас: бередит затаившиеся ощущения, какие возникали на уроках Давида Мироныча или в разговорах с Аркадием.
— Пожалуйста, если можете, — говорит Юля неуверенно. Достаёт из холодильника кусок мяса, лук, свёклу, морковь…
— Вы едите мясные супы?!
Волосы у Аси пушистые, собраны на затылке. Шея — очень худая, вниз бегут косточки.
— Аркадий без мясного супа не сыт. Крупы тут. — Юля распахивает шкаф. — Спасибо вам.
— Ни о чём не волнуйтесь. Обед будет на плите. Дом уберу. Постирать надо? Погладить?
— Нет-нет, спасибо, этого достаточно.
Они с Аркадием едут в Абрамцево, в доме Мамонтова рассматривают картины, фотографии, печи в изразцах по эскизам Серова и Врубеля, баньку с резной, старинной мебелью, с резными наличниками, конёк на крыше, гуляют по холмистому роскошному парку.
— Богатый был, а смотри, как уважал людей искусства! — Аркадий сделает несколько шагов и остановится и смотрит на неё. — Никогда не задумывался, какую роль играли меценаты в России! Вот стану богатым и тоже куплю усадьбу и тоже буду помогать художникам и писателям.
— Почему ты молчишь? — спрашивает Аркадий, когда они присаживаются на скамью около воды. — Ты прячешься в себе, ты — скряга. В тебе столько богатств, а жадничаешь, не делишься. Разве это справедливо? Мои же скудные мыслишки все перед тобой. Не успею подумать, сразу всё тебе…
В тёплом дне поздней осени Аркадий — летний, румян и свеж, точно только что вышел из-под горячего душа.
— Ты заметил, как она улыбается?
Как ни странно, Аркадий сразу понимает, о ком она.
— Много читает. Много думает.
— Мне кажется, она — из прошлого века, как-то связана с людьми на портретах…
— Ну, не все же были такие, как она, и в прошлом веке!
— Неудобно заставлять её работать на нас.
— На нас лучше, чем на Митяя и Римму, правда ведь? Мы понимаем, они не понимают.
— Неудобно эксплуатировать Асю. Знаешь, она почему-то напоминает мне Давида Мироныча. И вообще нужно самим себя обслуживать.
— Конечно, Юленька, но ты ничего не видела в жизни. Да и я тоже. У нас альтернатива: или мы воскресенья с субботами убираемся в доме, готовим, или едем в Абрамцево.
— Конечно, я хочу в Абрамцево. Но и Ася тоже хочет в Абрамцево. Разница — в том, что она не умеет делать деньги, а ты умеешь.
— С таким настроением нельзя жить. У тебя есть деньги, и, пожалуйста, живи так, как тебе хочется. — Аркадий обнял её. — Мы же с тобой не считаем Асю прислугой.
Облетали листья, остро пахла вода свежестью и тленом, плыли по голубому небу пушистые мелкие облака.
— Давид Мироныч говорил — «состоится или не состоится жизнь». Как ты понимаешь это? — Она высвободилась из рук Аркадия. Аркадий удивлённо смотрит на неё. — Вот то, что мы с тобой работаем только для того, чтобы делать деньги, имеет к этому отношение? В этом смысл нашей с тобой жизни? Ты получаешь удовлетворение от своей жизни? — спешит она задать вопросы, над которыми часто думает в последнее время. — Как я поняла из твоих слов в день нашей встречи, тебе не нравится то, чем ты занимаешься, я хочу, чтобы нравилось. Я хочу, чтобы наша с тобой жизнь состоялась. Не по себе мне, — вздохнула Юля. — Не знаю, почему. Мне кажется, что-то не так… И внутри фирмы… мне кажется: что-то происходит или должно произойти. Помоги понять.
Аркадий не отвечал ей. Улыбка, весь день таившаяся в лице, исчезла.
— Прости, я огорчила тебя? Не слушай, всё глупости! Скажи же что-нибудь.
— Я должен подумать. Я должен хорошо подумать. Я должен что-то срочно изменить. Ты права.
— Нет, я не права. Состоялась же между нами жизнь, правда?
— Правда, Юленька. И то, что мы сюда приехали… это же очень важно. Как раз об этом ты и говоришь, да?
— Слава богу, ты улыбнулся. Прости меня. Я просто всё время слышу слова Давида Мироныча. И хочу понять… А тут Ася…
— Вот увидишь, я всё изменю, я найду такое дело… ты увидишь… — Он снова обнял её.
И долго они сидели обнявшись. Только вода и небо — расчерченное ветками деревьев.
Домой приехали в темноте. Запах чистоты и борща. Борщ — золотисто-красный.
— Смотри, гуляш! Какой аппетитный! Скатерть-самобранка. Захотели есть, пожалуйста, садитесь обедать. А ты возражала. Видишь, какой богатый у нас с тобой получился день! И чисто, и вкусно, и сколько нового узнали! — возбуждённо говорил Аркадий. — В следующее воскресенье поедем ещё куда-нибудь, хочешь?
Юля кивнула. Она чувствовала, что сильно взбаламутила Аркадия, и он всё время о чём-то напряжённо думает.