«Новь»

Г. Тургеневу наклевывалась еще одна частная задача, которую он, конечно, не мог бы исполнить с таким удобством, как историю гамлетика-Нежданова, но на которой стоит все-таки остановиться для выяснения фальши романа как целого. Это – история Соломина. Соломин – совершенная противоположность Нежданова, хотя, как и он, не верит в планы своих товарищей. Он – натура цельная, здоровая, спокойная, «уравновешенная». Он любит народ, болит его болями, скорбит его скорбями, но, будучи уверен, что увлечь народ планами насильственного переворота невозможно, довольствуется «школами и прочим» на фабрике, где служит, а в конце концов «свой завод имеет небольшой, где-то там в Перми, на каких-то артельных началах». В общей картине этот человек как частность мог бы занять подобающее ему место. Такие люди бывают. Их душевная жизнь представляет значительный интерес. Посмотрите же, что сделал из Соломина г. Тургенев. Желая придать его деятельности, очень простой и очень скромной (как должен сознавать сам Соломин, если он действительно «умен, как день») многозначительный и даже несколько таинственный характер, он делает из него туманную фигуру, какой-то ходячий, олицетворенный совет. Соломин берется всем советовать, и все его советов слушаются. Сам автор устами Паклина советует слушаться советов Соломина. Но ведь чтобы советовать, надо знать дело, а г. Тургенев его не знает, следовательно, и подсказать Соломину может только очень немногое. Оттого и туманна фигура Соломина и даже совершенно неправдоподобна. Он, по рекомендации автора, человек честный, прямой, не виляющий, а, между тем, постоянно виляет, то есть его заставляет вилять сам же автор, стоящий в фальшивом положении. Например, Марианна по своей глупости, долженствующей изображать энтузиазм, пристает к нему, чтобы он ее «послал». Соломин уговаривает: «Дело это еще не так скоро начнется, как вы думаете. Тут нужно еще некоторое благоразумие. Нечего соваться вперед, зря. Поверьте мне». Так как, по щучьему велению, по тургеневскому приказанию, все обязаны слушаться Соломина и верить ему, то и Марианна, несмотря на весь свой пыл, верит. Но все-таки пристает. Хорошо, говорит, но ведь есть «подготовительные работы… вы нам укажите их, вы только скажите нам, куда нам идти… Пошлите нас! Ведь вы пошлете нас?

– Куда?

– В народ… куда же идти, как не в народ?

Соломин поглядел пристально на Марианну.

– Вы хотите узнать народ?

– Да, то есть не узнать народ хотим мы только, но и действовать… трудиться для него.

– Хорошо, я вам обещаю, что вы его узнаете. Я доставлю вам возможность действовать и трудиться для него».

Вилянье и двусмысленности Соломина этим не оканчиваются. Марианна опять пристает, уже после бегства от Сипягиных, а он отвечает: «Все это мы устроим впоследствии». Наконец, сам Соломин входит во вкус и начинает вызывать Марианну на приставанье. Та и рада. Тогда он ей советует: «Вот вы сегодня какую-нибудь Лукерью чему-нибудь доброму научите, и трудно вам это будет, потому что нелегко понимает Лукерья и вас чуждается, да еще воображает, что ей совсем не нужно то, чему вы ее учить собираетесь, а недели через две или три вы с другой Лукерьей помучитесь, а пока ребеночка вы помоете или азбуку ему покажете, или больному лекарство дадите». «Вот вам и начало», – прибавляет Соломин, давая тем понять, что в будущем предстоят новые советы, тогда как у него их вовсе нет. Марианна замечает, что она мечтала о другом. «Вам хотелось пожертвовать собой?» – спрашивает Соломин. Глаза Марианны заблистали: «Да… да… да!» Соломин очень хорошо понимает, в чем дело, но быстро увертывается в сторону, и разговор кончается так:

«– Знаете что, Марианна… Вы извините неприличность выражения… но, по-моему, шелудивому мальчику волосы расчесать – жертва и большая жертва, на которую немногие способны.

– Да я и от этого не отказываюсь, Василий Федотыч.

– Я знаю, что не отказываетесь! Да, вы на это способны. И вы будете пока делать это, а потом, пожалуй, и другое.

– Но для этого надо поучиться у Татьяны!

– И прекрасно… учитесь. Вы будете чумичкой горшки мыть, щипать кур… А там, кто знает? может быть, спасете отечество!

– Вы смеетесь надо мной, Василий Федотыч.

Соломин медленно потряс головой.

– О, моя милая Марианна, поверьте: не смеюсь я над вами, и в моих словах простая правда. Вы уже теперь, все вы, русские женщины, дельнее и выше нас, мужчин.

Марианна подняла опустившиеся глаза.

– Я бы хотела оправдать ваши ожидания, Соломин, а там – хоть умереть!

Соломин встал.

– Нет, живите… живите! Это – главное».

Очевидно, Соломину советовать нечего, иначе он не стал бы так вилять, играть словами, соскакивать с колеи разговора, все оставляя quelque chose a deviner [5] . Он только исправляет должность советника по назначению от г. Тургенева, носит только титул советника. Он – титулярный тургеневский советник. Если Марианна этого не замечает, так потому единственно, что и сама она исправляет должность энтузиастки по назначению от г. Тургенева.

И все это только потому, что г. Тургенев возымел легкомысленное желание подать свой голос в чужом для него деле. Это не могло сойти ему даром, даже в чисто художественном отношении. Когда художник до такой степени связан сетью уловок, к которым он должен прибегать, дело плохо. Хороши в «Нови» только некоторые страницы, где фигурирует Нежданов наедине с самим собою, с Марианной и в кабаке. Во все остальное основная фальшь романа врывается более или менее губительно. Замечательна, например, та антихудожественная грубость, с которою г. Тургенев вкладывает в «Нови» свои собственные мысли кому попало (грубость, которой в нем прежде не было). Так, Пак-лин, по-видимому, затем только и существует, чтобы язвить какого-то Скоропихина, который, очевидно, очень не нравится г. Тургеневу, каких-то «молодых передовых рецензентов», которыми г. Тургенев недоволен, и т. п., да еще затем, чтобы закончить роман восклицанием: «Безымянная Русь!» Так, Фимушка, «блаженная» старуха, выжившая из ума, если он у нее когда-нибудь был, только посмотрела на Соломина, Маркелова и Нежданова, как сразу и определила их характеры, и притом столь проницательно, что совершенно совпала с определениями самого г. Тургенева. Так, г. Тургенев, сих дел мастер, очень тонко ведет линию любви Нежданова и Марианны, а Татьяна, баба, конечно, умная, но все-таки иных дел мастер, очень быстро замечает, что это – любовь не совсем настоящая.

В конце концов мы, русские читатели, не только, значит, не в барышах от «Нови», а даже в убытке. Все мы, без различия партий и направлений, единственно в интересах разъяснения дела, можем сказать г. Тургеневу следующее. Избранный им сюжет есть тоже «новь» литературная. До сих пор литература еще не решилась эксплуатировать этот сюжет. Поэтому к нему, как и ко всякой нови, приложим совет г. Тургенева, взятый им «из записок хозяина-агронома» для эпиграфа:

«Поднимать следует новь не поверхностно скользящею сохой, но глубоко забирающим плугом».

февраль 1877 г.

Примечания

1

заискивание чьего-либо расположения (латин.).

2

как

3

право на существование (франц.) .

4

двойник (латин.).

5

что-то угадывать (франц.).

Комментарии

1

Об этом разговоре с Д. И. Писаревым весной 1867 г. в Петербурге рассказал сам Тургенев в «Воспоминаниях о Белинском» (Тургенев И. С. Собр. соч. в 12-ти т., т. 11. М., 1970 с. 265).

2

«Вестник Европы» – наиболее крупный журнал либерального направления в России. Выходил в Петербурге с 1866 по 1918 г.

3

С 1874 г. в России происходят политические процессы, на которых привлекались к суду участники «хождения в народ». Среди них – процесс над кружком А. В. Долгушина (июль 1874 г.), группой В. М. Дьякова – А. И. Сирякова (июль 1875 г.), группой Е. С. Семяновского (сентябрь 1876 г.), по делу казанской демонстрации (январь 1877 г.), так называемый процесс «50-ти» пропагандистов (февраль – март 1877 г.) и др. Отчеты о процессах проникали в печать и активно обсуждались в обществе.