Перевоспитать неукротимую

- Учиха… - она уже начала плакать, вытерев слезу маленьким кулачком. Хотелось ударить его и сделать за такие слова как можно больнее, однако она сейчас полностью под его телом, так что этот номер не прокатит… но попробовать всегда можно, попытка не пытка. – Отпусти меня… завтра здесь будет трупик, и ни тебе, и никому другому я не достанусь. Учиха, у меня только последнее слово…

- Какое? – поинтересовался Саске, даже не видя, что она плачет, едва ли сдерживая слёзы.

- Ненавижу… - прошептала девушка, а в горле встал комок.

- Что ты там шипишь, я не слышу?.. – он чуть нагнулся к ней, прислушавшись и приглядевшись, наконец, увидев, что по нежным щекам Сакуры из покрасневших глаз катятся крупные слёзы, а сама она судорожно сглатывает их. Тело девушки била неудержимая дрожь, а Учиха как-то даже начинал жалеть о том, что наговорил ей всего этого бреда и не поверил в то, что она говорила… - Сакура, ты что, плачешь?

- Нет, ржу без остановки… - съязвила она, всхлипнув и тут же разрыдавшись. Учиха уже даже не знал, что делать. Видеть её в таком состоянии было ужасно, сразу же сжималось сердце, а где-то внутри постепенно просыпалась совесть, потягиваясь от многолетнего сна. Успокоить? Глупо, наверное, после того, как он её оскорбил, наказал своим методом, так ещё и наговорил всякой ерунды, от которой даже самому становилось тошно. «Это всё твой поганый характер», - сонно вразумила его совесть, зевнув.

- Да ладно, Сакура… - начал Учиха, слезая с неё и разматывая одеяло, чтобы она могла вздохнуть хоть глоток кислорода. Однако девушка так и лежала, не шевелясь, а сжавшись в комок, спрятав лицо в ладонях.

- Учиха, засунь свое недоверие глубоко в жопу, ты просто такая дрянь… гнида… - прохрипела Сакура, снова вытерев слезу и повернув к нему голову, разозлившись настолько, что уже даже гнев Учихи, казалось, просто мерк или нервно курил в сторонке. Причём тяжёлые сигареты, от капли никотина которых не то, чтобы лошадь умерла, а целый табун бы просто слёг… – А еще и меня называешь дрянью, да ты за полчаса мне сделал больно больше, чем я тебе попортила нервы, так что всё… мне плевать на твои действия…

- Ты мне нервы каждый день портишь, а я всего лишь говорю правду, которая глаза тебе колет, вот и всё! – не выдержал Учиха, сорвавшись, а совесть, просто испугавшись, поспешила принять сонные таблетки, быстренько заснув и снова зарастая паутиной. – А называть меня дрянью или гнидой ты вообще никакого права не имеешь, так что молчи в тряпочку и не ной!

- Ты бездушная скотина! – вскричала девушка, вырвавшись и пытаясь двинуть ему прямо в самое больное место ногой. Учиха снова схватил её за предплечья, а Сакура, тяжело дыша, обмякла, закрыв глаза и глотая слёзы. – Да на пастбище можно найти лучше! Я тебя не прощу, Учиха, никогда… ты просто пожалеешь…

Она знала, что он пожалеет. Он уже не может без неё. И Сакура как раз думала об этой вещи не так давно, что им вообще не нужно было друг с другом связываться…

- Да пошла ты на хер, сука маленькая! Уж о чём-о чём, но об этом я никогда жалеть не буду! – заявил Саске, наконец, отпустив её. – Иди к себе, мне даже с тобой находиться противно.

- Ну, вот и все, – фыркнула Сакура, вытерев остатки слёз с щёк и быстро вскочив с кровати, убежав к себе в комнату. Придя туда, она хлопнула дверью, сев на кровать и взяв в руки подушку, уткнувшись в неё лицом и отчаянно закричав, пытаясь хоть как-то снять стресс. А этот способ, говорят, один из самых лучших… только она и понятия не имела, что Саске в комнате делает именно так же, чтобы своим ором не разбудить соседей. Хотя они, наверное, уже давно это сделали… потому что в перерывах между криками Сакура слышала стук по батареям. Она откинула подушку в сторону, как оказалось, одновременно вместе с Учихой, и стала рассматривать своего медвежонка, опустив голову и насупившись. Учиха же у себя в комнате по-быстрому после такого решил лечь спать, но так и не успокоился, закурив. Так он выкурил сигареты четыре, надымив прямо у себя в комнате, приоткрыл окно и только после этого лёг спать. Сакура обернулась на дверь. Ей послышалось, что он идёт сюда. Вот именно, всего лишь послышалось, он сюда не придёт… он не будет извиняться, тогда, наверное, по его мнению, он упадёт в её глазах… однако Сакура считала совсем по-другому. Если он извинится… но он этого не сделает, можно дальше уже не строить логическую цепочку. Девушка уткнулась в своего медвежонка носом, всхлипнув и снова расплакавшись. Затем достала из-под подушки тетрадку и принялась что-то там усердно строчить, при этом на тонкие листы в клетку капали мелкие капли слёз с горячего покрасневшего кончика носика. Закончив запись, девушка отложила дневник снова под подушку и легла в кровать, закрыв глаза. При этом она завела будильник гораздо раньше того времени, в которое встаёт Учиха. Просто хотелось уйти из дома раньше него… главное, чтобы не видеть его и не слышать…

***

И вновь Учиху разбудило надоедливое пиканье будильника. Он зажмурился, выключив его и потянувшись. Причём сразу же протянул руку к левой стороне, обнаружив, что Сакуры сегодня рядом с ним нет… чёрт, они же так лихо скандалили вчера… теперь-то он всё вспомнил. И это вовсе не смешно, скорее, наоборот. Придётся извиниться перед ней… но Саске не знал, что и думать. Поверить в то, что она девственница? Хорошо, он поверит. Он поверит во всё, что она скажет, лишь бы она его простила, лишь бы больше не дулась, лишь бы снова лежала с ним и доставала, домогалась, говорила какой-нибудь бред… он поверит. Во всё, что она ему скажет. Учиха так и решил, потому поднялся с кровати, тяжело вздохнув, и направился к ней в комнату. Кровать была расстелена. Он нахмурился. Куда она могла деться? Она ещё спит в это время, что случилось?

Саске вышел из комнаты и стал её искать по всей квартире. Однако вместо Сакуры обнаружил только записку на кухонном столе. Учиха нахмурился ещё больше, подойдя к нему и склонившись к записке, взяв её в руки. Она была написана тонким, убористым, аккуратным почерком, который мог принадлежать только Сакуре.

«Я решила уйти пораньше, чтобы не видеть твоей рожи, она мне и так уже стоит в одном месте, потому, будь добр, не обижайся, и не забирай меня с учёбы. С уважением, Сакура Харуно»

Это всё, что она написала в записке. Учиха, разозлившись, смял её, тут же бросив на стол и повернувшись обратно, направившись в свою комнату. Чёрт, куда она могла деться в такую рань?! Сейчас он действительно за неё переживал… и как он не мог услышать, как она ушла?! Чёрт… да даже обозвать её сейчас духу не хватает… Учиха резко схватил телефон, принявшись набирать номер девушки. Она тут же отключилась, едва ли пошли гудки. Так он звонил раз пятнадцать, а на шестнадцатый она отключила телефон, так что послышалось это ужасное «абонент временно недоступен». Временно… для него уже казалось, что она никогда не будет доступна…

Учиха опять вернулся к ней в комнату, опустившись на кровать и запустив длинные пальцы в растрёпанные волосы. Он покосился на её подушку, на одеяло, смятую простынь, медвежонка… подушка… он заметил под ней уголок какой-то тетрадки. Вытащил его, хоть и понимал, что это наверняка либо личный дневник Сакуры, либо ещё что-то в этом роде. Учиха сразу же инстинктивно и боязливо обернулся, но до него сразу же дошло, что Сакуры здесь явно нет, она же ушла, а трубку так и не возьмёт… и тут у него внезапно подвернулся удачный шанс прочитать её мысли. Вдруг она что-то написала. То, что, возможно, Саске следует сказать ей, чтобы извиниться. Может, она хочет, чтобы он это сказал…

Учиха открыл дневник почти посередине, наткнувшись на дату, подписанную, как «третье мая»:

«Мне начинает нравиться Учиха… он очень красивый, но дело не в этом. Самое главное то, что он смешной. Он умеет злиться, умеет кричать на меня так, что становится смешно. Хочу, чтобы он всегда таким оставался. Но сегодня я его не злила. Сегодня был очень хороший вечер… он поцеловал меня в носик, помог с домашкой, вечером мы ели шоколадку, а потом… потом я, кажется, уснула. А потом я почувствовала… он переложил меня себе на руки, гладил по голове… боже, какие у него красивые руки… я ещё тогда, в первый же день заметила. Такие длинные пальцы и вены по всей руке… чёрт. Я оторвалась. И, кстати, руки у него очень мягкие… я слышала всё, что он говорил. Господи, если бы он знал, насколько приятно это слышать, тем более, от него. Это так мило звучит, так он ещё и считает меня своей. Но мне это даже нравится. Очень нравится. Он считает, что я маленький ребёнок. Это приятно всё же. Сейчас он ушёл. Наверное, спать. Он очень устаёт на работе, и всё же я не упускаю шанса его достать. Сегодня он меня вообще на плече домой занёс. Чёрт, даже про университет рассказывать не хочу – он весь раз в пятнадцать скучнее, чем сам Саске Учиха…»