Страница 34 из 99
– Да за что же, Лиза?
– Ну, за все. Видите, как оказалось, я не все и помню, – слабо улыбнулась она.
– Прошу Вас не беспокоиться по пустякам, все было очень пристойно.
– А там? – Лиза, видимо, долго собиралась с силами спросить что-то важное. – А он меня такую видел?
– Он? – не сразу понял Лева. – А! Брат подруги Вашей? Он Вас помогал пересадить ко мне в пролетку, до этого поддерживал Вас, переживал. Обещал к вечеру прислать кого-нибудь справиться о Вашем состоянии. Сестра его, как я понял, тоже пострадала.
– Переживал? Поддерживал? – Лиза снова покраснела.
– Да, уж. Мы сегодня все за Вас переживали. Так что выздоравливайте, Лиза. Я пойду.
Когда дверь за Борцовым закрылась, Лизе, видимо пришла какая-то мысль в голову. «Да как же он пришлет справиться? Он же не знает моего адреса!» – думала она, засыпая.
А утром от вчерашней болячки не осталось и следа. То ли волшебные снадобья подействовали, то ли молодой организм не желал долго пребывать в болезни, но Лиза чувствовала себя прекрасно. Егоровна и слышать не хотела о том, чтобы разрешить Лизе встать из кровати и держала ее там до обеда. За столом она силком заставила Лизу выпить чашку бульона, а потом сжалилась и позволила сидеть в кресле у окна. Лиза смотрела на пустующий двор, на голую клумбу посреди него, и к ней снова стал возвращаться стыд за вчерашние приключения. Во-первых, подняла на ноги весь дом, потом оторвала от работы занятого человека, и все это, когда у самой полно важных дел – и цветы, вон, не посажены, и папино выступление не отпечатано. А ведь сегодня четверг! Ох, как совестно! Да еще эти ужасные минуты в переулке и в результате – испачканный пиджак Льва Александровича. Позор!
Стыд укоренялся в душе, пускал длинные ветки молчаливых размышлений и делал душевное пространство Лизы непролазной чащей. Если бы можно было чем-то отвлечь себя, занять делом, чувствовать свою нужность или хотя бы полезность. Она хотела было прямо сейчас приступить к своим секретарским обязанностям, но Егоровна, заметив, что Лиза направляется в кабинет отца, пригрозила запереть его на ключ. Пришлось послушаться.
Следующий день стал просто невыносим Лизе от вынужденного безделья. Папа снова уехал на Выставку, а Лиза промаялась до обеда, а потом решительно пошла в свою комнату, переодеваться. Результатом вынужденной диеты стало то, что на Лизе застегнулось прошлогоднее летнее платьице. Очень нежное и милое, почти детское. К платью нужен был какой-то совсем простой головной убор, и Лиза надела соломенную шляпку, украшенную полевыми цветами – васильками, ромашками и одним ярким маком. Шляпу звали «Прогулочная». Егоровна, увидев одетую для гулянья Лизу, встала, раскинув руки в дверном проеме:
– Не пущу!
– Няня, ну прекрати! Я же не арестант. Я тебе обещаю, что ничего в городе есть и пить никогда больше не стану. Только если с папой.
– Куда собралась? Одна?! Мало тебе? – Егоровна стояла как стражник на воротах осажденного города.
– Егоровна, ну все равно же когда-то придется привыкать ездить и одной. Ну, а когда папа в Луговое уедет? Прикажешь мне под домашним арестом сидеть? Я уже взрослая теперь. Привыкай.
– Взрослая! – Егоровна продолжала оборону, но с прохода отошла. – Видела я намедни, какая ты взрослая.
– Ты мне теперь, сколько это поминать станешь? – Лиза покраснела, но упрямство взяло верх. Оно же заставило ее прихватить в прихожей давешний зонтик. А губы поджимать она умела не хуже Егоровны. – Всё, я так решила. Буду к ужину. Жди.
***
Павел Афанасьевич вопросительно глядел на Борцова, а тот, в свою очередь, приник взглядом к чертежам, разложенным на общем длинном столе при входе в кабинет.
– А шут его знает! Может и выдержит, – Лев Алексндрович наконец поднял глаза на собеседника. – Сидим тут гадаем на бумаге. Объект нам попался хрупкий и деликатный. Но хотелось бы сохранить как можно больше подлинного, Вы согласны?
– Полностью, Лев Александрович! Тогда, может, зря мы в кабинете сидим? Может на этой стадии уже надо съездить, своими глазами всё посмотреть? И на основании новых замеров сделать перерасчеты?
В этот момент дверь скрипнула, и в нее, как водится, протиснулась половина конторского секретаря:
– Лев Александрович! Можно Вас на минутку? Простите, господин инженер.
– Да Вы говорите прямо тут, что за тайны, право слово? – Борцов не хотел отрываться от только что пойманной идеи, и продолжал глядеть на схемы.
– Неужто, опять барышня? – позволил себе пошутить Павел Афанасьевич.
– Да вроде того-с, – секретарь вопросительно посмотрел на Борцова, не решаясь продолжать далее.
– Час от часу не легче! – Лева ожидал чего угодно, только не этого. Он поднял глаза на секретаря. – Та же самая, снова пришла?
– Никак нет-с. Никто не приходил, – мялся в дверях долговязый секретарь.
– Так в чем тогда дело-то? Вы говорите уж толком, а то ничего не понять! – Лева начинал нервничать.
– Да, понимаете ли, дело-то, получается, по сути деликатное. Это, как бы, и не по службе вовсе, а по велению моей души и совести.
– Голубчик, милый, – взмолился Борцов. – Если не по службе, может, это подождет? Нет? Ну, простите, конечно. Я готов выслушать веления Вашей души. Прямо сейчас. Павел Афанасьевич, думаю, позволит?
– Всенепременно! – Павел Афанасьевич был уже заинтригован и ждал развития событий. – Прошу вас, меня не стесняйтесь.
– Дело в том, господа, что был я послан нынче с поручением от нашего начальника, доставить некий конверт, – начал подробнейший доклад секретарь. – С деловыми бумагами в нем содержавшимися, которые, по всей видимости, требовали немедленного рассмотрения. С велением дождаться обязательного ответа и только с ним вернуться обратно в контору. Но дело-то вовсе не в нем, господа.
– Крестная сила! А в чем, милейший? – Лева нервно провел ладонью по лбу. – Может быть, как-то поближе к сути повествовать станете? Каким боком барышня-то к тому конверту касается?
– Никаким, слава Богу! Это все дела служебные, исполнены мной были в соответствии, – секретарь в этом месте выразил на своем лице такое заверение в своей благонадежности, что усомниться в нем не смог бы и сам Фома неверующий. – Я, господа, отсутствовал более часа, но выполнил все сообразно указаниям!
– Господи, твоя воля! – Лева швырнул карандаш на стол с чертежами.
– Вы, в связи с этим Вашим вояжем что-то Льву Александровичу сообщить имеете? – Павел Афанасьевич решил помочь секретарю вырулить на ясный свет.
– Так точно-с! Вот именно, что в связи.
– И что именно?
– Барышня. Стоит у нашего подъезда и вроде как ждет кого-то. Туда шел, стояла. Обратно иду – стоит.
– Почему ж Вы именно ко Льву Александровичу ее приписали, голубчик? Или это все-таки та барышня, что третьего дня приходила?
– Никак нет-с. Совершенно, что другая. Вторая-с!
– Какая вторая? – теперь Лева насторожился.
– Та, простите, что Вы тогда на коляске увезли-с.
– А Вы-то почем знаете, кого я на коляске увозил? Вы же тут, на службе оставались?
– Прошу покорно простить! – секретарь теперь принял вид покаянный. – Не сдержался, глядел на Ваш отъезд в окошечко, через занавесочку. Грешен.
Лева после этих слов бросился к окошку и, отдернув занавеску, сам убедился, что внизу стоит именно Лиза. Он обернулся и развел руками:
– Павел Афанасьевич, милый! Никак сейчас не смогу с Вами продолжить. Простите великодушно! – и, собрав со стола свои мелочи, он вылетел из кабинета.
Голова секретаря исчезла еще раньше. Павел Афанасьевич оставшись в одиночестве, медленно подошел к окну и пальцем отодвинул край занавески:
– Да! Объект действительно хрупкий и деликатный. В кабинете усидеть нет никакой возможности! – и он улыбнулся себе в усы.
***
Лиза стояла у служебного входа и ждала, сама толком не понимая, чего ждет от встречи. Еще по дороге она решила, что будет стоять, пока не начнут выходить служащие, и, если среди них окажется Лев Александрович, она подойдет к нему. Конечно, могло быть и так, что его сегодня вообще не было в конторе, а хуже этого могло случиться только то, что он просто кивнет ей и пройдет со своими сослуживцами мимо. Подниматься и отрывать его от дел ей даже не приходило в голову. Дверь изредка открывалась, пропуская какого-нибудь посыльного в город или посетителя внутрь. Лиза устала от дороги, от суеты города и долгого стояния на солнце. И вдруг дверь резко распахнулась, и из нее стремительно вышел Лев Александрович, направляясь именно к ней и на ходу застегивая пиджак.