А говорят, Кювье

Морозов А , Чекрыгина С

А говорят, Кювье

А.Морозов, С.Чекрыгина

А говорят, Кювье...

Талант - он себя всегда покажет. Теперь-то уж я это точно знаю. Теперь - это со вчерашнего дня.

А началось все с моего увлечения хоккеем. Тогда, три года назад, я ни за что бы не задержался на работе, не будь у меня билета в Лужники. Начальник отдела - должность, конечно, не из спокойных, но это... как к делу подойти. У меня был крепкий зам (да и сейчас он есть, не делся никуда, и крепость его на убыль не пошла), который недреманным оком следил за сроками, объемами, посещаемостью и прочим. А если сроки работ выдерживаются, объемы - на все сто, посещаемость - на уровне, что еще нужно для счастья?

Есть еще, правда, такие вещи, как перспективность исследований, оригинальность. В нашем-то институте системных исследований только и разговоров: талантливо - не талантливо, старо - не старо...

Но у меня и с этим комар носу не подточит. Ребята подобрались грамотные, с идеями. Их не то что подталкивать, а наоборот... то есть, я хочу сказать, контролировать порой не мешает. Чтобы от реальной почвы не отрывались. Чтобы о тех же сроках и объемах из-за своих задумок не забывали. Ну, а на это у меня крепкий зам.

Словом, оставаться в институте после конца рабочего дня никакого резона не было. Но до Лужников - двадцать минут езды, а хоккей в семь тридцать начинается. Рабочий же день у нас ровно в шесть кончился. Домой все равно не успеть. Как говорится, ни туда ни сюда.

Пока я сидел в опустевшей комнате в задумчивости и перелистывал записную книжку - кому бы звякнуть? - в коридоре послышались шаги. В комнату вошел Витя Лаврентьев, весь в гирляндах перфолент. Жидкая русая прядь к виску прилепилась, галстук вбок съехал. А обычно - аккуратист.

Витя как раз из тех, кого не подталкивать, а направлять надо. Будь его воля, он с электронно-вычислительной машины и не слезал бы. Своего машинного времени ему не хватает, так и чужое у зазевавшегося частенько прихватывает. Из-за этого опять же нарекания от других отделов. Хлопотный, словом, мужичок.

Смотрю, Лаврентьев не к своему столу, а прямо ко мне направляется. Ну, думаю, опять машинное время клянчить будет. Но, вижу, взгляд у него какой-то блуждающе-торжественный. Иначе не скажешь.

- Трофим Фомич, - говорит (а Трофим Фомич - это я), - у меня Логический Реставратор заработал.

- Что, что? - говорю. - Ты программы, которые за тобой записаны, отладил?

Это я так его спросил, мне еще неделю назад зам доложил, что у Лаврентьева и программы и описания к ним готовы. Люблю, если мне что-нибудь непонятное говорят, сразу на планы работ переводить. Оседает в таких случаях человек и чувствует что почем.

Только Витя Лаврентьев на этот раз не почувствовал. Как будто бы не его я о плане вой работе спросил. Протягивает мне рулон широкой бумаги, отворачивает край, и я вижу, что она вся покрыта текстом.

- Вот. Трофим Фомич, - говорит Лаврентьев, - первая продукция. Первый раз сегодня Реставратор ожил.

- И что же он реставрирует? - спрашиваю его. А сам думаю: "Черт с тобой, реставратор, так реставратор, все равно до хоккея час куда-то убить надо".

- Вот, посмотрите сами, - говорит Лаврентьев и снова в рулон тычет.

Взглянул я на текст внимательнее, а над ним заглавие: "Сорочинская ярмарка. Сочинение Миколая Гоголя".

- Ты что же, заставил машину весь рассказ отстучать? Как же ты его в нее вводил? - спросил я построже.

- Да нет, Трофим Фомич, вся штука в том, что я его вообще не вводил, машина его сама... реставрировала, - объясняет Лаврентьев, а сам в пиджаке роется. Наконец достает одну перфокарту и протягивает мне.

- Вот, - говорит, - по этому единственному абзацу моя программа "Логический реставратор" сумела восстановить весь рассказ.

Ну, я перфокарточку взял, повертел ее, повертел, а перевести на русский все эти дырочки не могу, забыл кодировку, да и напрягаться неохота.

- Что это, - вроде бы недовольно бурчу Лаврентьеву, - за ерундистика здесь набита...

- Да нет же, Трофим Фомич, - говорит Лаврентьев, - это цитата из "Сорочинской ярмарки", из пятой главы. Вот вы же сами видите, что здесь написано: "А спустишь волов за двадцать, если мы заставим Черевика отдать нам Параску?"

В машину, где сидит мой Реставратор, я ввожу небольшой отрывок из литературного произведения. А Реставратор должен мне напечатать все произведение целиком. Знаете, наподобие того, как Кювье по мельчайшей косточке восстанавливал громадных животных.

- Значит, - говорю, - если ты введешь в машину пару предложений из "Войны и мира", так она тебе прямо весь грандиозный роман-эпопею и отгрохает? (Это я еще со школы запомнил, что "Война и мир" - грандиозный роман-эпопея.)

А Лаврентьев знай ликует:

- Вот именно, - говорит, - весь, точка в точку. Может, имена собственные только перепутает. Я, правда, на больших вещах еще не пробовал, сегодня с "Сорочинской ярмаркой" первый опыт удался.

- И как же он работает? Реставрирует то есть? - спрашиваю.

- Моей заслуги здесь почти и нет, Трофим Фомич. Основная идея принадлежит именно Кювье. В организме все взаимосвязано, понимаете? Именно поэтому по детали можно восстановить целое. У карлика, допустим, не может быть ступни сорок пятого размера. В общем, метод такой в науке давно известен.

А я просто обратил внимание, что литературное произведение - тот же организм. Все в нем связано и зависит друг от друга. Если одни собеседник говорит: "Ну что, лабух, прошвырнемся к чувихам, что ли?", то другой, как уж тут вы хотите, другой никак не может ему ответить: "К сожалению, граф, двери герцогини де Мофриньез отныне закрыты для меня". Одна фраза определила все: эпоху, среду, даже характер. Две - определяют уже сюжет. Я вам, конечно, объясняю только принцип. Мой же Реставратор не только не спутает Бальзака с Аксеновым, но и слово в слово - представляете? восстанавливает все произведение.

- А что же он у тебя имена путает?

Но у Лаврентьева, конечно, объяснение тут как тут:

- Так ведь собственные имена, - говорит, - минимум логики в себе несут. Минимум информации о своем объекте, понимаете? Поэтому они почти произвольны. Вот ведь только потому, что вас Трофим Фомич зовут, по одному этому еще неизвестно, что вы - начальник отдела.

Не понравился мне чем-то этот пример, но я ничего, воздержался, продолжаю слушать. А Витя Лаврентьев продолжает объяснять:

- Для Реставратора главное - обусловленность одних элементов текста другими. Он может учитывать несколько видов обусловленности, - логическую, эмоциональную, историческую, чисто грамматическую и другие. Вообще, это очень сложный комплекс программ, Трофим Фомич. Под двадцать тысяч команд. Я его полтора года отлаживал. - И добавляет, конечно: - Без ущерба для основных работ.

- Как же он все-таки реставрирует? - снова спросил я. - Как он может узнать, что произошло до и произойдет после введенного отрывка?

- Перебор возможностей, Трофим Фомич. Произведение - это не случайный набор фраз. Каждой реплике должна соответствовать ситуация, в которой она произнесена. Так Реставратор узнает прошлое. И каждая реплика меняет ситуацию. Развивает ее, продвигает вперед. А это уже генерация будущего, заглядывание в него. Так Реставратор и продвигается к началу произведения и к концу.

Витя Лаврентьев мог бы еще долго так говорить, он вообще большой любитель умных разговоров. Но делу - время, потехе - час.

А мой час, час хоккея, все-таки близился. Я пообещал Вите, что завтра мы подробнее обсудим с ним перспективы и возможности его реставрирующей программы и, попрощавшись с ним, вышел из института. Лаврентьев остался разрезать рулон "Сорочинской ярмарки" по листам.

Я хоть и люблю спокойную жизнь, но мозгами шевелю неплохо. В школе, да и в институте на первых курсах, по математике был не из последних. Хоккей в тот вечер выдался скучный (с первого же периода моя команда безнадежно завалила игру), так что ум мой был свободен для размышления. И довольно быстро я доразмышлялся до следующего. Реставратор по куску сочинения дописывает его к началу и к концу. Причем программе неважно, существует ли на самом деле полный текст. Дай зернышко - а уж Реставратор из него вырастит целое дерево.