Страница 7 из 23
– Нет! Прошу вас, ради бога, не делайте этого. Моя бедная матушка…[59]
Вскоре на Бейсин-стрит прибыла конная карета «Скорой помощи». Начальника полиции завернули в толстое одеяло, занесли внутрь, и карета рванула к расположенной неподалеку Больнице Милосердия. Следом за ней ехал патрульный полицейский экипаж.
В полумиле ниже по течению реки, в центральном управлении полиции поднялся переполох. Мэр Шекспир, которого вызвали в участок из дома, сообщив о перестрелке, встречался с руководством полиции, чтобы спланировать расследование. В том, кто виновен в нападении, сомнений ни у кого не было. Дюжины полицейских уже прочесывали улицы в поисках улик и подозреваемых итальянского происхождения. Они уже обнаружили в канаве на Франклин-стрит двустволку со складным прикладом, считавшуюся «оружием мафии». Один из стрелков бросил ее туда, убегая с места перестрелки. В участке ждали приказа дневные дежурные, поднятые с постели. Джордж Вандерворт, секретарь Хеннесси, спросил мэра Шекспира о его дальнейших указаниях.
Мэр решил действовать напролом.
– Прочешите весь район, – сказал он. – Арестуйте всех итальянцев, кто попадется на глаза, если потребуется. А утром, как рассветет, прочешите его еще раз. Возьмите столько людей, сколько понадобится[60].
Хеннесси лежал на операционном столе в Больнице Милосердия[61] в окружении взволнованных друзей, коллег и репортеров. Окровавленную рубашку разрезали, и ассистент хирурга Дж. Д. Блум с помощью нескольких интернов провел обследование. Результат отнюдь не обнадеживал. Хеннесси получил несколько огнестрельных ранений – в правую ногу и в левое предплечье. Но самые серьезные раны были слева. Одна из них казалась особенно опасной: пуля, пробив грудь, задела сердце, прошла насквозь через правое легкое и застряла под кожей около восьмого ребра. По мнению Блума, рана была неоперабельной. И хотя все надеялись на благополучный исход, хирург, перевязав раны, вызвал священника, чтобы тот соборовал пострадавшего.
Около часа в операционную под руку с Томасом К. Андерсоном, одним из ближайших друзей сына, вошла пожилая миссис Хеннесси. Тот был еще в сознании и старался утешить мать. Через несколько минут он проговорил:
– Ступайте домой, матушка. Со мной все будет хорошо[62].
Мать неохотно согласилась, чтобы ее увели.
Протоколист Дэвид Холландер подошел к раненому.
– Начальник, вы знаете, кто я, – прошептал он. – Хотите сделать заявление?[63]
Это был завуалированный, но однозначный вопрос. Если начальник полиции узнал или мог описать нападавших, то пришло время сказать об этом – слова умирающего послужили бы весомой уликой в суде. Но Хеннесси упрямо отказался.
– Нет, не думаю, что я настолько плох, – сказал он, попросив стакан молока. Доктор мягко отказался выполнить эту просьбу.
На протяжении нескольких часов, в перерывах между осмотрами доктора Блума, друзья и коллеги Хеннесси пытались уговорить его сделать заявление. Но Хеннесси, принявший большую дозу опиатов и чувствовавший себя лучше, продолжал настаивать на том, что он поправится. Однако к утру его состояние заметно ухудшилось. Снова послали за матушкой, и до ее прихода капитан Бинхам в последний раз попробовал добиться от Хеннесси предсмертного заявления.
– Говорю вам, капитан, я поправлюсь, – твердил начальник полиции. Бинхам настаивал, но Хеннесси прямо заявил ему, что бояться нечего.
– Вы зря паникуете, – сказал он. – Этим людям меня не убить[64].
Но бравировал он зря. Успев обсудить с матерью какие-то финансовые дела, он почувствовал себя хуже. Еще несколько часов он находился в полузабытьи, прощаясь с товарищами, но сделать заявление уже не смог. Даже если бы очень этого захотел, – сил с каждым вздохом оставалось все меньше. И в 9:10 утра он испустил дух.
К полудню почти все горожане уже знали о «подлом преступлении», произошедшем прошлым вечером на Жиро-стрит. Свидетельства того, что в убийстве виновны итальянцы, нельзя было назвать неопровержимыми, но шокированные жители Нового Орлеана были готовы возложить вину на группировку, которую давно считали опасной и подозрительной. С каждым часом в адрес сицилийцев, живущих в городе, выдвигались все новые обвинения. Наспех состряпанная колонка в «Дейли-Стейтс» выразила мнение многих новоорлеанцев, осудив «наводнивших город иностранцев, называемых даго»[65]. Использовать этот термин не стеснялись даже в печати. «Эти люди занимаются только тем, что истребляют друг друга, но нам не на что жаловаться, кроме того, что эти ужасные преступления порочат доброе имя Нового Орлеана», – написала газета. Но теперь, когда город наконец отчитал их за эти бесчинства, они ответили на это возмутительным и недопустимым образом: «У них хватило нахальства убить начальника полиции, потому что он раскрыл некоторые из их преступлений и гордым львом встал у них на пути».
В утренних газетах появились подписанные известными горожанами обращения, призывающие жителей города ходить на митинги и создавать комиссии, «чтобы помочь изгнать из нашего города убийц-мафиози»[66]. Арестовано было уже сорок два итальянца[67], и с каждым часом это число росло. Во многих случаях повод для ареста был самым ничтожным. Полиция устраивала налеты на дома в итальянском квартале и других районах города. Любой итальянец, хоть как-то связанный с семьей Матаранга считался подозреваемым, невзирая на алиби. Многие днями не выходили из дома, зная, что на улице их могут арестовать только за то, что они итальянцы.
В центральном управлении полиции у окна, выходящего на Коммон-стрит, теперь стоял укрытый саваном портрет Хеннесси. Со всех концов страны в участок шли телеграммы со словами соболезнования. Биржи города, а также многие муниципальные учреждения и частные предприятия были закрыты. Повсюду: в оперном театре, в витринах магазинов на Канал-стрит, в полицейских участках и пожарных станциях – сооружались импровизированные памятники начальнику полиции[68].
В четыре часа в похоронное бюро «Фрэнсис Джонсон и сыновья» прибыли полицейские[69], которые должны были отнести гроб с телом Хеннесси в его дом на Жиро-стрит. У ветхого домика собралась толпа, наблюдавшая за тем, как полицейские вынесли устланный шелком гроб из черного дерева, усыпанный цветами и венками, которые присылали в участок в течение всего дня. На глазах у убитой горем миссис Хеннесси гроб открыли, заменив деревянную крышку стеклянной, чтобы собравшиеся могли видеть лицо Хеннесси, покрытое толстым слоем грима, скрывающего раны. За следующие несколько часов в дом вошло несколько сотен желающих увидеть тело. В десять часов у дверей дома еще толпились люди, но заметив, что миссис Хеннесси устала, сотрудники агентства Бойлана попросили их разойтись и закрыли бюро. Внутри осталась только она и несколько друзей Хеннесси, дежуривших у гроба до шести утра, когда двери дома открылись, впустив новых желающих проститься с умершим.
Утро пятницы выдалось ярким и солнечным, лишь несколько облаков напоминали о прошедшем накануне дожде. В десять утра в дом на Жиро-стрит прибыли полицейские[70], чтобы отнести гроб с телом начальника полиции в городскую ратушу. Похоронное бюро предоставило катафалк, но полицейские настояли на том, чтобы пронести покойного до самой площади Лафайет по улицам, заполненным горожанами в траурных одеждах. У широкой мраморной лестницы городской ратуши процессию встретили чиновники. Приняв гроб, они пронесли его в светлый, усеянный цветами зал заседаний. Гроб подняли на покрытые черной медвежьей шкурой носилки в центре зала, в метре от того места, где всего год назад покоилось тело другого почтенного сына Нового Орлеана – Джефферсона Дэвиса. Шляпу, трость и пояс начальника полиции положили на крышку гроба. У ног покойного встал почетный караул. Лишь после этого желающим новоорлеанцам было позволено пройти в дом группами по двадцать пять человек и проститься с умершим.
59
Смит, «Линчевания в городе – полумесяце», стр. XIV.
60
Описание сцены в центральном управлении полиции и реплику мэра Шекспира см. в «НОДП» от 16 октября 1890 г.
61
Описание событий в Больнице Милосердия составлено по различным газетным материалам. Предпочтение отдано номеру «НОДП» от 17 октября 1890 г.
62
Диалог между миссис Хеннесси и ее сыном приведен в номере «НОДС» от 16 октября 1890 г.
63
Диалог приведен в номере «НОДП» от 16 октября 1890 г.
64
Диалог с Бинхамом, оканчивающийся словами «этим людям меня не убить», приведен в номере «НОДП», вышедшем на следующий день. [НБ: Гамбино обращает внимание на то, что одна из газет, «НОТД», сообщила, что Хеннесси мотнул головой, когда его спросили, знает ли он нападавших. Но поскольку ни одна другая газета не упомянула об этом, я склоняюсь к тому, что начальник полиции выразил так свое нежелание отвечать на вопрос, а не показал, что не знает нападавших.]
65
«НОДС» от 16 октября 1890 г.
66
Обращения в газетах см. у Уильяма Э. Берроуза, «На страже закона!», стр. 201.
67
«НОТД» от 17 октября 1890 г.
68
По сообщениям ежедневных газет.
69
Описание поминок в доме на Жиро-стрит составлено в основном по номеру «НОДП» от 17 октября 1890 года.
70
Обширные репортажи о похоронах начальника полиции появились 18 октября 1890 года во всех городских газетах. Я опирался в основном на «НОДП».