Страница 4 из 23
Городская культура, сформировавшаяся среди этого смешения рас и национальностей, вскоре стала феноменом, за которым остальная часть США наблюдала со смесью удивления, подозрения и даже ужаса. Земной и суетный Новый Орлеан был совсем не похож на лютеранский Миннеаполис или на баптистские города остального Юга. За исключением расположенных на окраинах анклавов привилегированных англо-американцев, город нельзя было назвать даже протестантским. Он во многом оставался городом латиноамериканцев-католиков, нравы которых любому приверженцу консервативных протестантских стандартов благочестия показались бы отталкивающе чуждыми. Это было странное и жуткое место, где женатые белые мужчины ходили на «Балы квартеронок», чтобы найти себе любовниц-мулаток, где в сараях и подворотнях проводились мрачные ритуалы вуду, где даже влиятельные политики устраивали в городском парке дуэли на шпагах и пистолетах. Бордели под красными фонарями предлагали экзотический секс, а опиум, алкоголь и сумасшедшая музыка в салонах и танцзалах призывали довершить начатое под фонарями и бросить вызов любым нормам и морали.
Над городом нависало проклятие преступности и насилия, глубоко пустивших в нем корни: колоритные подонки бродили по улицам, враждующие главари криминальных группировок устраивали налеты на салуны и игорные залы соперников, а таинственные итальянцы, причисляемые молвой к преступной группировке, называемой «Мафией» или «Черной рукой», убивали друг друга по неясным и жутким причинам. Для приезжих – и для местной белой протестантской элиты, численность которой росла, – город таил огромные соблазны. Как выразился в 1868 году один священник, «из Нового Орлеана в рай попасть нелегко»[28].
И все же, для любого более-менее благочестивого жителя Нового Орлеана «респектабельность» стала желанной целью лишь в последние десятилетия XIX века – в то же время, когда преступность и порок стали поводом для всеобщего возмущения. При этом блэк-джэк, шлюхи, насилие и разврат оставались главным преимуществом города с момента его основания. Только раньше они не выходили за пределы набережной и бедняцких окрестностей, которых благопристойные граждане тщательно избегали. Ведь любой приличный джентльмен и – особенно! – дама не выходили за пределы Садового квартала и авеню Сент-Чарльз, жили, никак не пересекаясь с жителями окраин. Но пороку достаточно было нескольких десятков лет, чтобы пересечь Канал-стрит и обосноваться в буржуазных кварталах[29]. Благопристойность любого пассажира трамвая, посетителя ресторана, рынка или магазина оказалась под угрозой.
Благочестие в Новом Орлеане атаковали отовсюду. С появлением «концерт-салонов»[30] – театров, где посетителям предлагались разного рода непристойные постановки и море алкоголя, – преступность и пороки вышли на самые оживленные торговые улицы города. Заведения, где игралась опасная «негритянская музыка»[31], побуждали всякого посетителя к непристойным танцам и сексу. Это была музыка из танцзалов для «черных» из самых «черных» кварталов, осаждавшая уши респектабельных банкиров и дельцов на Канал-стрит. И что возмутительнее всего, от борделей и притонов теперь негде было скрыться[32]. Они возникали даже там, где жили самые добропорядочные семьи, пусть и среднего достатка. Жить становилось все страшней: соседний дом в любой момент мог оказаться гнездом разврата, вынуждая женщин и детей лицезреть немыслимые непотребства.
«Зло процветает среди нас, – писала в 1892 году еженедельная газета “Маскот”, возглавившая крестовый поход в защиту попранной морали. – Повсюду возникают притоны и неблагопристойные заведения. Многие из нас купили дом на тихой улочке, но проснувшись однажды утром, обнаружили, что дом по соседству занят сомнительными людьми, которые всю ночь кутят, сквернословят, принимают гостей, колотят по фортепиано и превращают наш рай в ад»[33].
Преступность и порок перешли в активное наступление. Множились истории о жуликоватых владельцах «концерт-салонов», исковеркавших жизни честных женщин, которые пытались найти работу; об агентах, ради наживы пристраивавших несовершеннолетних девочек в бордели; об ассистентках портных и мальчишках-газетчиках, доставлявших товары в притоны, салоны и игорные заведения и не устоявших перед искушением разгульной жизни. К концу 1880-х порок всех мастей фактически вышел из-под контроля:
«Со времен войны не было в нашем городе такого разгула преступности и такого приволья негодяям. За последние два месяца было совершено несколько жестоких и умышленных убийств. Юные девушки были обесчещены, грабители врывались в дома, служители закона неподобающе обращались с гражданами, новорожденных младенцев безжалостно лишали жизни, бесчисленное количество людей по мнимым или реальным причинам лишило себя жизни собственноручно, и этой кровавой эпохе деградации не видно конца»[34], – писала та же «Маскот» в 1888 году.
Черные и иммигранты – в основном итальянцы, – конечно же, становились козлами отпущения, на которых возлагали вину за беззаконие и упадок нравов. Постоянные жалобы местных газет на непристойное поведение посетителей «негритянских кабаков»[35] становились особенно ожесточенными, если нарушитель оказывался цветным. Преступность и насилие, царившие в «маленьком Палермо» (захолустной окраине Французского квартала), вызывали еще большее недовольство прессы. «Если бы нам пришлось выбирать между негром и даго, – писал один из журналистов в 1889 году, – полагаю, мы предпочли бы неотесанного сына Африки грязному, лоснящемуся от жира сыну Италии. Даго – проклятье Нового Орлеана»[36]. То, что обе этнические группы считались «политически неблагожелательными элементами», лишь усиливало антагонизм в среде коренной англоамериканской элиты. Голоса черных избирателей считались выставленными на торги, а итальянцы и прочие мигранты обеспечивали крепкую поддержку «Кольцу»[37] – мощной коррумпированной демократической машине, контролировавшей в те годы администрацию города.
Для так называемого «респектабельного» Нового Орлеана ситуация стала безнадежной. Беззаконие, едва шевелящийся муниципальный аппарат, необузданный секс и пороки, все чаще выставляемые на показ, угрожали репутации не только отдельных граждан, но и всего города. А ведь именно тогда Новый Орлеан отчаянно нуждался в стабильности и процветании. Годы довоенного расцвета, когда благодаря хлопку, сахару и рабам Новый Орлеан стал Королем Юга, давно ушли в прошлое. Гражданская война и оккупация федералов обременяли местную экономику, а конкуренция со стороны новых железнодорожных узлов и морских портов, развивавшихся быстрее, сделала город коммерчески уязвимым.
Еще совсем недавно Новый Орлеан был четвертым по величине городом страны, сейчас же опустился на девятое место. В абсолютных числах экономика города по-прежнему росла, но долги, в которых погрязла администрация Нового Орлеана, сильно ограничивали его способность конкурировать с другими городами[38].
Результатом этого стало безнадежное отставание, по крайней мере, в отношении развитости инфраструктуры. Другие крупные города – Нью-Йорк, Чикаго, Сент-Луис – вырвались вперед благодаря электрифицированным трамваям, современным санузлам и милям аккуратно вымощенных улиц. Новый Орлеан же словно застрял в минувшей эпохе: трамваи по-прежнему тащили за собой пыльные, изможденные мулы; канализационные отходы текли по сточным канавам, расположенным по краям примитивных грунтовых улиц; лишь в немногих домах имелся водопровод, а главные артерии города – не считая недавно электрифицированной центральной Канал-стрит – по-прежнему освещались старомодными газовыми фонарями. Новый Орлеан был первым крупным американским городом, где открылся оперный театр, но последним, где появилась канализация. К концу 1880-х городу отчаянно требовалась перестройка порта и обновление быстро устаревающей инфраструктуры. Для этого было необходимо срочно привлечь крупные инвестиции с Севера[39]. Но как писал один местный бизнесмен: «Нашего города боялись настолько, что заинтересовать инвесторов было совершенно невозможно»[40].
28
Преподобный Джон Чендлер Грегг, «Жизнь в армии», стр. 156–157.
29
См. в особенности Лонг, «Вавилон», стр. 76 и далее и 116 и далее, а также Ландау, «Невероятная порочность», стр. 66.
30
Наиболее полное описание этих заведений см. в Лонг, «Вавилон», стр. 64.
31
О проникновении «негритянской музыки» на Канал-стрит с явным презрением писал «Маскот» в номере за 11 ноября 1890 г.
32
Об опасности того, что рядом с домом добропорядочного семейства откроется бордель, в то время часто писала пресса, см., к примеру, «Маскот» от 11 июня 1892 г.
33
Роуз, «Сторивилль», стр. 37.
34
«Маскот» от 2 марта 1888 года.
35
«НОДП» от 20 октября 1888 года.
36
«Маскот» от 7 сентября 1889 года.
37
Полезный источник сведений о политике в Новом Орлеане 1890–1890-х: «Новый Орлеан в Позолоченный век» Джой Джексон.
38
Там же, у Д. Джексон, см. о долгах Нового Орлеана (стр. 53 и далее) и спуске с четвертое на девятое место по величине (стр. 6).
39
О необходимости восстановить репутацию Нового Орлеана ради привлечения инвестиций с севера лучше всего пишет Ландау, «Невероятная порочность», стр. 5, 67, 73. Также см.: Джексон, «Позолоченный век», стр. 221.
40
Из письма мэру города Шекспиру от 20 апреля 1888 г., Архив Джозефа Шекспира (рукопись 96, папка 3). Подпись неразборчива.