Люди войны

Отвлекся я, а как тут не забыться, когда Виктор говорит про тех героев, что и мне знакомы, я, правда, не вспоминал о них давным-давно.

Македонский, он хотя и деспот, но выручил Виктора во время экзамена по военной истории. Преподаватель в училище был строгий, многие помнят ту березовую аллею на полигоне у Андреевского озера, что посадили его ученики. Не сдал экзамен, лопату в руки - иди садить деревья.

Для каждого курсанта он имел в своем преподавательском загашнике цепочку вопросов, уходящую вглубь темы. Как звали коня полководца? Буцифал, - уверенно отвечает курсант, неплохо изучивший тему. А как звали любимую собаку Македонского? Перит, - проявляет курсант готовность получить зачет. А как сей Перит погиб, в каком бою? Курсант и тут не оплошал: пес Перит погиб, защищая Александра от нападения слона, и был слоном затоптан. Молодец, курсант, силен в истории военной, а скажи, каких щенков от своей собаки дарил Александр послам Месопотамии, сук или кобелей? Курсант "поплыл". Бери лопату, приходи еще.

Курсант Скрипченко был один из трех счастливчиков учебной роты, кто избежал "посадок". Александр Македонский дарил кобелей, а сук - продавал за огромные деньги тем, кто хотел, чтобы у него тоже появились в войске чистопородные боевые псы.

Сейчас легче готовиться к "цепочкам" подобных вопросов, а тогда интернета не было: сдавал экзамен "без березок" тот, кто очень много читал и обладал хорошей памятью.

- А детские навыки обращения с наганом, с оружием, вся эти "помакедонские" игры они могут помочь в ближнем стрелковом бою, помогли они в Афганистане, например?

- Днем, конечно, помогут и помогали, а ночью...ночью тебя ослепляет первая же вспышка, ты ничего не видишь и не понимаешь, да еще грохот этот вокруг. Не знаю, ночью только спинной мозг помогает, - объяснял мне Виктор, сидя на кровати напротив меня, - Я ребятами нашими восхищаюсь: восемь рукопашных атак за ночь. Там ад был, но ведь не сбежали, высоту удержали, сами почти все живыми остались.

- В "афгане" или здесь?

- В 9-й роте.

- Понял. Расскажи чуть подробнее.

- Странная закономерность: всё самое главное на войне происходит случайно. Подошли к перевалу, моя рота проверила на мины, душманов рядом нет, надо занимать высоты и готовиться. А в девятой роте всего на тот момент 26 бойцов было - кто болел, кто домой уехал. Ну, раз рота малокомплектная, займите вон ту малозначительную высотку, подежурьте на ней, - командир распорядился. Заняли, и надо же такому случиться, что именно по тропе через эту высотку на них вышло около двухсот "черных аистов".

- Аисты?

- Да типа штрафбата у них. Где-то провинились, их переводят в аисты - кровью смывать вину. Вот они поэтому и кидались, как звери, по-другому им было в Пакистан не уйти. Как ребята справились, я даже не знаю. Молодцы.

- В фильме живым остался лишь один.

- Их было 26, в живых осталось 22. Правда, все израненные. Молодцы.

- Почему же в фильме всё иначе?

- Мы о том же спрашивали Востротина, нашего командира. Он говорит, что беседовал с режиссером до создания фильма, но тот уперся: или я сниму вот так, или никак.

- Вам фильм нравится?

- Мне - понравился.

И опять Виктор замолчал. Но вот такой у него стиль беседы: тогда, когда надо свою точку зрения подтвердить аргументами и размышлениями, он ставит точку и к теме не возвращается.

Мне, человеку ни в одной войне не участвующему, фильм, вообще-то, тоже понравился. Не так, как в детстве фильм про Чингачгука, но все равно героика воинского подвига захватила и увлекла. Пока Виктор молчал, я думал о другом, не о героике. Я думал: как хорошо, что в живых после ночного боя осталось двадцать два солдата, а не один. Возможно, в детстве, красками искусства надо показывать героическую личность ярко и без лишних "деталей", то есть товарищей по отряду краснокожих.

Возможно, в этом суть искусства - отколоть от глыбы мрамора "всё лишнее". Но я давно не ребенок. И не хочу, чтобы погибли все, кроме одного красавца с томогавком или "калашниковым" в руках.

Пусть герои жизни будут живы все. Как было, а было так, что красками не описать.

Сегодня 15 февраля.

За тех, за них, за так, как было в жизни!

СТАРИКИ

Для каждого солдата однажды наступает день, когда война для него закончилась. У всех тот день бывает разный. Кто-то и подумать не успеет, что всё закончилось - и жизни больше нет.

Для Виктора Скрипченко в "афгане" судьба оставила проход сквозь минные поля.

Возвращается, уже из Чарджоу отослал родным телеграмму: "Скоро буду". Позади перевал Сатэ-Кандав, операция "Магистраль", бои между Гардезом и Хостом, всё позади - и ребята в роте, и командир полка Валерий Востротин, и радость, что выжили, и горе, что многих потеряли.

Сначала встреча в Хабаровске, отец, мама, жена, друзья - совсем другая жизнь, и она прекрасна. Но надо обязательно повидать деда - он ждал и ждет. Поехали к нему в город Вяземский, 120 километров от областного центра.

Виктор хотел отправиться в гражданской одежде, по которой так долго скучал, и которая теперь так радовала отсутствием подсумков и карманов для боеприпасов. Но родители настояли: надень военное, парадное - деду понравится.

Приехали, накрытый стол, полна горница знакомых и родных. Выпили, закусили, разговоры, застольный шум, дед - не особо разговорчив и, можно сказать, даже чем-то недоволен. Глянул на его парадную форму, естественно, заметил орден и медали, но чего-то особой радости по поводу наград не высказал.

И вот в разгар застолья дед громко, на всю горницу приказывает: "Ну-ка выйдите все из комнаты, мне с ним надо поговорить наедине". Ослушаться никто не вправе, слово деда - закон. Вышли.

Дед сидит на стуле за столом, Виктор, по военной привычке, встал, как положено перед командиром.

- За кровь? - показывает дед пальцем на орден.

- За кровь, - отвечает внук.

- Был ранен?

- Был.

- Сколько раз?

- Два.

- Куда?

- Первый раз осколками в ногу и руку, второй раз - в ногу выстрелом из гранатомета.

- Почему домой не отправили?

- Походил с палочкой, выздоровел. Потом ребята приварили сиденье к броне, я на нем сидел, когда рота двигалась.

- Ну, и как, понравилась война?

- Не особенно.

- Дурак, это время будешь вспоминать, как самое лучшее, что у тебя было в жизни.

И дед разрешил продолжить застолье: награды заслужили право на то, чтобы их "обмыть".

- Суровым человеком был ваш дедушка, - сказал я Виктору, когда он мне рассказал про эту "проверку" один на один у накрытого стола.

- Но он был прав, хотя тогда я этого не понял.

- Расскажите еще о дедушке, как его звали?

- Николай Петрович Скрипченко, дед Николай, так звали его все в моей семье. Если я о нем расскажу, ты мне не поверишь.

- Поверю.

- Я его помню лет с трех. Помню, сижу у ручейка в ограде, пытаюсь пустить по воде кораблик - палочку или щепку. Он идет мимо, остановился, взял кусок толстой доски, топориком тюк-тюк по ней, и получился красивый корабль. На, играй. У меня по ручью плывет не щепка, а настоящий крейсер. Мастер он был, краснодеревщик.

Помню, что дед не любил ходить по гостям и в дом в гости никого не приглашал, только четырех своих друзей. Они всегда сидели впятером отдельно - без посторонних, без женщин. Сидят, о чем-то говорят, на улице народ какой-нибудь праздник отмечает, все ходят друг к другу, песни поют, а эти - впятером, во дворе, и никто им не нужен.

- Почему? - прервал я Виктора, не утерпев и не дослушав.

- Я тоже, когда подрос, начал спрашивать дедулю, почему? Но ответил он мне, когда я сам войну прошел. Понимаешь, у него, у всей этой пятерки мужиков была совершенно необычная история службы на войне. Забирали их еще до войны, все пятеро - с одной улицы. Все пятеро попали на линкор "Марат", в 41-м этот линкор стоял под Ленинградом. Из матросов сформировали морскую пехоту и - в окопы, защищать город. Мой дед был корабельным связистом, попал в взвод связи.