Люди войны

- Это Галка, она нас давно ждет, - говорит Виктор и достает из пакета бутылку виски.

- Худенькая? - хочу уточнить, какую девушку он называет Галкой, ту, у которой движения рук заметить невозможно, или какую-то другую.

- Худенькая. Кулачком ткнет, мужик под этим столом лежит тихо до утра, - он говорит, но смотрит в это время на бутылку виски.

Открыл, налил в стаканы грамм по сто. Ну? - смотрит на меня. А я - на стол: рыба, хлеб и "чаши" наполовину полные. Вечеря - ничего лишнего, нет даже вилок и салфеток. Евангельская простота. Давай!

Пока мы в кафе были одни, беседовали не спеша о том и сем. Знакомились, я ведь никогда раньше со Скрипой не общался. Знал, что он ветеран "афгана", знал, что депутатом был в городской тюменской думе, но лично с ним я знаком не был. Теперь вот узнал его полное имя: Виктор Александрович Скрипченко. Те, кто учился с ним вместе в тюменском военном училище, и те, с кем он служил в Афганистане, зовут его - Скрипа, а среди тех, с кем он служит сейчас, его позывной - Амур.

Почему, Амур? Потому что город его юности - Хабаровск, а детство прошло на берегах таежных речек, танцующих амурский вальс на склонах сопок вдоль великого водного пути у стен империи китайской.

Где семья? "Там", - и больше никаких подробностей, ни как зовут супругу и детей, ни сколько их, ни чем занимаются. Лаконичней не ответили бы даже лаконские спартанцы, известные словесной скупостью в беседах с чужаками.

Записывать мне было нечего, поэтому я налег на рыбу. Виктор - тоже. Куски обжаренные мы по очереди брали пальцами из одной тарелки, хлеб из другой - всё просто, когда условности теряют смысл.

В кафе пришла компания девушек отмечать день рождения, из темноты улиц подтянулись солдаты, заслужившие "увольняшку" , грянула музыка, назревали танцы. Нам было пора на боковую - обоим под шестьдесят лет, кадриль и шпоры - поздно тренькать, да и не к лицу с мохнатостью седой на морде. И не к животику, что явно увеличился в размерах от вкусной рыбы.

Когда прощались с Галкой, я наконец-то разглядел ее, потому что она задержалась около меня на секунду в состоянии покоя: симпатичная, но резкая, пружинистая, действительно, может выстрелить так быстро, что не успеешь моргнуть глазом. "Понравилась вам рыба?", - смотрит на меня, наверное, как на своего дедушку, которому готовила дома на плите домашней. "Да, очень вкусная". "Приходите завтра, сварить вам борщ или солянку - настоящую?". Гляжу на Виктора, прежде, чем ответить. Он ответил за меня: "Не надо, Галя. Мы не знаем, что будет завтра". Она нас поняла.

Потом, во все последующие дни так получалось, что идти в кафе нам было ни к чему. Она звонила Виктору, даже немного обижалась. Душевная, как видно, женщина. Ну как не вспомнить о такой?

Или о Павле, что встречал меня в аэропорту Ростова. Высокий улыбчивый парень. Выхожу в "зону встречающих", передо мной стоит цепь таксистов: куда поедем, машина нужна? Все озабоченные, хмурые. Отвечаю: пока нет. Один из них, самый настойчивый, уже кричит в мое ухо: а когда будет нужна, скоро? Могу, мол, подождать.

И тут над рядом "таксистов" сверху появляется улыбка из под черной шапочки: "Дядя Витя, я за вами. Уже хотел справки наводить, куда белая борода подевалась, чуть вас не пропустил".

Дело в том, что я сообщил Виктору номер своего авиарейса и время прилета. Он спросил в меседжере фейсбука: "Бороду не сбрил?". "Нет". "Тебя узнают". И больше никаких рекомендаций, каким образом я попаду из Ростова за 120 километров в поселок Безыменный Донецкой республики. Поэтому я и отвечал таксисту, что пока не знаю, понадобятся ли мне его услуги.

Павел повел меня к машине, припаркованной у ряда зеленых елей на аллее перед зданием "главной воздушной гавани донской земли", открыл двери фургона "мерседес" - поехали!

- Сейчас, - говорю ему, - сигаретку выкурю, а то повсюду от Тюмени до Ростова - аллес ферботен.

- Дядя Витя, поехали! В машине покурите. В ней разрешается пить, курить, ругаться и всё остальное.

Хотел было я узнать, что имеется ввиду под словом "остальное", но почувствовал - парень торопится. Понимаю же, что и путь неблизкий, и границу надо проходить, а зима на дворе, 19 января, темнеет быстро.

Всю дорогу он предлагал мне многочисленный набор услуг, включенных в перечень "остальное": пирожка хотите? яблочка хотите? семечек, минералки, сок, чай, кофе - набор получше, чем в салоне бизнес-класса.

Фургон был 1998 года выпуска, но его "родная" пепельница надежно держалась в креплении на задней спинке водительского кресла, а я покачивался на "диване" сзади и радовался, что есть куда протянуть ноги и наклониться набок в любую сторону, когда спина устала сидеть на попе ровно.

Рядом с водителем расположился его школьный друг Сережа. Он изредка просил остановиться около магазинов, где продаются инструменты и стройматериалы. В одном, наконец, нашел, что искал: немецкую маску сварщика со сменными фильтрами "видоискателя" для разных работ - сварки, резки, пайки. Причем, оконце светового фильтра было подвижным: его можно поднять и превратить в "козырек", когда глаза должны видеть обычный свет. Маску при этом снимать или задирать над головой было не обязательно.

Упаковку Сережа тут же раскрыл, маску собрал из нескольких деталей, привел её в рабочее состояние и надел на голову для примерки. Едем по Таганрогу, в соседнем ряду другие машины двигаются, Сережа сидит в маске и смотрит на их водителей. Когда водители начинают таращить на него глаза, он опускает черное стекло "козырька" маски, чтобы его "не узнали". Гляжу, соседние водители жмут на газ и увеличивают скорость, чтобы оторваться от "человека в маске". Сережа - доволен: хорошую вещь купил.

У меня с ним наладились прекрасные отношения, когда я сообщил, что выращиваю на даче только тыквы. Сережа - сыроед, он постоянно на тему фруктов сворачивал, пока мы ехали меж гигантских полей, а я по этой теме мог только о своей последней тыкве рассказать, что осталась в Тюмени на полу комнаты. Яркая такая, оранжевая - наипрекраснейшая деталь моего "брежневского" интерьера. "Не вздумайте ее варить, благостные продукты надо есть только в свежем виде: свет солнца не нуждается в кипячении и прожарке", - увлеченно разъяснял мне Сережа тайну силы света. "Я кашу люблю тыквенную, - отвечаю ему, - а кашу без огня не сваришь". "Ешьте свежие кусочки, и всегда у вас с желудком буде всё нормально", - советует он мне. "Вроде, и так всё нормально" - отвечаю. "Я же говорю - будет. Жить мы должны по сто лет, вы еще - в начале жизни", - активизирует Сережа пропаганду здорового образа жизни. Потом мы вместе закуриваем. "А это тоже свет солнца?", - показываю взглядом на его сигарету. "Это - лярва, которую я пока не победил", - Сережа "давит лыбу", как на Дону называют состояние веселой самоиронии.

Сережу вспоминаю и хочу опять его увидеть, тем более, что он приглашал меня на море и обещал увезти далеко от берега к чистой воде - где свет играет в волнах между дном и небом.

Часа через три движения по автодороге Павел показал мне на белую полоску в лучах заходящего солнца: "Азовское море, скоро будем дома". Я присмотрелся: белая полоса была высоко на горизонте, но над ней, еще выше, виднелась какая-то черная полоса, не похожая на тучу - слишком четкая и прямая линия черного цвета. А что там такое темное сверху? - спрашиваю Павла. "Открытая вода. Белое - это лед".

Для жителя болотистых лесов любое море выглядит, как холм воды на горизонте, а зимняя чернота этого "холма" над белой линией прибрежного льда - такой пейзаж я видел первый раз. В январе люди из сибирских лесов предпочитают летать к другим морям, туда, где пальмы, а не шуга холодного прибоя.