Страница 5 из 98
(1938, 17)
Центральный герой поэзии Джамбула отвечает эталону героического эпоса. Это батыр. Образ его создается с помощью гипербол. О Сталине говорится:
Он мощью своей превосходит Арал,
И каждый бедняк в нем отца увидал.
(1938, 21)
Из глаз батыра Фрунзе струится огонь, батыр Серго освободил Кавказ. Но, конечно, батыр из батыров — Сталин. Вокруг него — тоже батыры: Молотов, Ворошилов, Каганович, Ежов, и каждому из них Джамбул слагает хвалебную песню. То он славит батыра Ежова, то, как придворный певец, сгибается в поклоне перед своим высоким повелителем:
Товарищ Молотов! В дар прими
Простые, народные песни мои!
(1938, 26)
Каганович удостоен хвалы за московское метро и Турксиб:
Твой, Каганович, могуч приказ,
Слово твое — закон.
(1938, 33)
Вот акын славит Кирова:
Был он, как буря, нещаден, суров
К черному племени мерзких врагов.
(1958, 387)
Большевики воспринимаются как одна большая семья:
Был Фрунзе и другом и братом,
Стальной Ворошилов Чапаю был братом,
Любимый наш Киров Чапаю был братом,
Бесстрашный Буденный Чапаю был братом,
И пламенный Куйбышев был ему братом.
(1938, 311)
Они стоят в ряду самых славных богатырей всех времен и народов. Та, батыр Ворошилов («первый кзыл-аскер») уподобляется Искандеру, Чингисхану, степному разбойнику Исатаю Тайманову.
Рядом с хвалой, говорили мы, всегда живет хула. В поэзии Джамбула она выпадает на долю подлых гадов из троцкистско-бухаринского блока. Псы и шакалы — любимые определения для оппозиционеров у акына:
Первого пса Троцким зовут,
Он кровожаден, бешен и лют.
Второго пса Зиновьевым кличут,
У третьего Каменева обличье.
А с ними шакалья семья поднялась
Из ям, где зловоние, падаль и грязь.
(1958, 252)
Это черная стая стервятников, которая летала,
Чтоб в прах превратить и развеять советы
И, в клочья порвав, уничтожить декреты.
А без закона и декретов нет жизни.
Соколы-стервятники — не единственное противопоставление у Джамбула. Фигура контраста — вообще одна из главных в поэзии акынов. Джамбул использует ее в композиционных целях, строя свои песни на противопоставлении «прежде — теперь». У Джамбула прежде все было плохо, а теперь все лучится счастьем:
Ты солнце свободным народам дал,
Ты рай на земле народам дал,
С тобой мы счастливыми стали,
Великий ленинец — Сталин!
(1938, 47)
И этим, следуя фольклору, он одновременно отступает от него: золотой век в фольклоре всегда видится в прошлом, тогда как у Джамбула он наступил сегодня. Жизнь сказочно преображается — как колхозная корова:
Корову колхозную холит рука,
Корова колхозная высока.
Рогами заденет она облака,
А вымя, касающееся земли,
Клокочет фонтанами молока.
(1958, 379)
Другой распространенный композиционный прием восходит к айтысу. Мы о нем упоминали: славя свой род, акын обозревает земли, которые он занимает, восхваляя их. Джамбул следует этому принципу и в своих новых песнях. Его песня, летящая над степью, славит
Богатства великой счастливой страны:
Медь Карсапкая, свинец Кара-Тау,
Долины цветущего Ала-Тау,
Сокровища белой алтайской руды
И черное золото Караганды,
Эмбы горячей густые фонтаны,
Реки, моря и леса Казахстана,
Хлопок Чимкента, богатства отар,
Душистые яблоки Алма-Ата.
И таких «героических пробежек» у Джамбула множество, с одними и теми же реалиями: Карсапкай, Караганда, Эмба. Он славит их точно так же, как славил родные аулы: Кастек, Каскелен, Каракол.
Поэтическое мышление Джамбула оставалось патриархально-родовым, а образная система подсказана кочевым бытом. Этот примитивизм, не лишенный своеобразной прелести (как картины художников-примитивистов), несколько смягчен в русских переводах. В подлиннике же он бьет в глаза. Кремль — очаг в юрте, Казахстан — отау (юрта молодоженов), Мадрид, где кипит Гражданская война, — «батырский аул». Переводчик сообщает слова Джамбула: «в мощи народа — сила моя», и это полностью отвечает официальной идеологии. В подлиннике же это «ел» — сородичи, а не казахский народ. Пушкин — акын. С одной стороны, он удостаивается традиционных похвал:
Ты шелка хивинского пестрый узор,
Ласкаешь, как райская девушка, взор.
(1958, 257)
С другой стороны, Джамбулу внушили, что все хорошие люди — бедняки. Поэтому Сталин и его окружение — не только батыры, но и гуртоправы, засевшие в Кремле. Поэтому Пушкин едет в простом чапане на худой арбе.
Престарелому акыну было трудно растолковать абстрактные понятия — и он переводил их на язык конкретных образов. Ему говорили: народы одиннадцати республик Советского Союза идут к коммунизму. Джамбул пел:
Я вижу: идет по земле караван,
И в том караване одиннадцать стран.
(1958, 297)
Куда же он идет? На летнее пастбище — джайляу.
Так что же представляет собою феномен Джамбула — чудище советского фольклора, пример того, как из фольклорной традиции рождается социалистический поэт? Или все это грубая, бездарная подделка? На каждый из этих вопросов можно дать утвердительный ответ. Вне сомнения, Джамбул — талантливый акын. Эта картина цветущей степи принадлежит настоящему поэту:
Коня мне седлайте! Мне юрта тесна!
Над степью плывет голая весна!
Запели у юрт черноглазые кыз,
Запенился нежный душистый кумыс,
Над гнездами вьются веселые птицы,
И ржаньем зовут жеребят кобылицы,
И белые лебеди в небе плывут