Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 60 из 75



— Садись, парторг. Разговор у меня серьезный.

Костин сел, спокойно посмотрел на Васина, который опять заходил по кабинету, комкая в пальцах потухшую папиросу.

— Стоило на месяц отлучиться, как все пошло кувырком. Посылаем на фронт по три-четыре танка. Позор!

— Когда ты уезжал, вообще ничего не посылали, — так же спокойно сказал Костин. Васин остановился, взглянул на парторга в упор и почти закричал:

— Разве этого ждут от нас фронтовики? Ведь бойцы идут на танки с бутылками бензина, обрекая себя на гибель.

— Чтобы прыгнуть вперед — необходим разбег! Вот этот разбег мы сейчас и делаем. Уже сдвинулись с места и начинаем, хотя еще медленно, но все же начинаем набирать скорость.

— Скорость? — скривил губы Васин. — Какая это скорость — пять — семь танков в сутки? Ну, скажи, что ты, как парторг, сделал, пока меня не было? Ведь на тебя я больше всего надеялся…

— Скажу, — посуровел Костин, задетый за живое. — Ты, как член бюро парткома, должен знать, чем мы занимались. Прежде всего мобилизовали из отделов около двухсот инженеров-коммунистов в цеха. Работают на станках.

— А кто за них будет управляться в отделах?

— Это временная мера. Их мобилизовали, чтоб помочь наладить выпуск танков.

— Двести инженеров погоды не сделают. Надо поднимать весь коллектив.

— Думали и об этом, Александр Борисович. По всем цехам провели открытые партийные собрания, где рассказали о событиях на фронте, призвали и коммунистов, и беспартийных работать, не щадя себя. Многие приняли повышенные обязательства.

— Этого мало! Надо поднимать у рабочих настроение и боевой дух! А у вас по радио передают удручающие сводки Совинформбюро. Газета вообще не упоминает о танках.

— Цензура не разрешает. Газету можно вынести с завода.

— Надо искать другие формы общения с народом. Рассказывать о героизме на фронте. Выпускать «Окна ТАСС», наконец, приглашать артистов для выступления в красных уголках во время обеда.

Костин достал из кармана стопку фотографий и протянул Васину:

— Вот, взгляни, Александр Борисович.

— Что такое?

— Взгляни — сразу поймешь…

Васин сел за стол, Костин встал рядом.

— Это что за портреты? — спросил Васин, рассматривая фотографию.

— Аллея Героев! Такие стенды с портретами лучших людей выставим на дороге у главной проходной.

— Вот! Это то, что надо! — воскликнул Васин. — Когда выставите?

— Все готово. Сегодня ночью поставим.

— Хвалю. Молодцы! Что еще?

— Вот тут… Кривое зеркало. Лодыри, бракоделы, пьяницы.

Васин взглянул и захохотал.

— Здорово! Только надо фамилии.

— Будут и фамилии, Александр Борисович.

— Погоди… погоди. А это что?

— Шаржи на Гитлера, Геринга, Муссолини… Маннергейма.

— Отлично. Очень похожи. Кто нарисовал?

— Кукрыниксы! Наши лишь перерисовали.

— Вот это то, что надо. И, кажется, стихи?

— Да, Демьяна Бедного. И смешно, и хлестко.

— Оказывается, ты, Трофим, тут время даром не терял.



— Нашли художников, поэтов, музыкантов. Создаем агитбригады. Будут выступать прямо в цехах.

— Замечательно! — оживился Васин. — Надо, чтоб в обеденный перерыв в цехах звучали песни и громкий смех. Если этого достигнем — дело пойдет иначе!..

Бронированное кольцо немецких армий с каждым днем смыкалось и сужалось, охватывая Москву с севера и юга. Были заняты Солнечногорск, Крюково, Истра, Малоярославец, Сталиногорск. В некоторых местах немцы приблизились к Москве на сорок километров. Уже подвозились тяжелые осадные орудия.

Как ни сдержанно сообщали сводки Совинформбюро о продвижении немцев, эти краткие горькие слова не могли заглушить и затмить просторные сведения о частных успехах Красной Армии, подробные рассказы о героизме русских воинов. Эти краткие сводки о продвижении врага ранили душу, вызывали тревогу и страх.

Урал хотя и был далеко от фронта, но и здесь люди жили в глубокой тревоге за судьбу Москвы и ложились спать с боязнью за завтрашний день: пройдет он спокойно или принесет беду.

Простым людям трудно было судить о том, как кончится сражение под Москвой, но они твердо, незыблемо верили, что Россию нельзя сокрушить и поставить на колени. Этой верой жила и семья Клейменовых. Теперь под крышей квартиры Гаврилы Никоновича ютились двенадцать человек. Но жили одной дружной семьей, как это исстари было в обычае на Урале.

По вечерам после работы за стол садились все вместе. И расходились по своим углам, прослушав последние известия, ободрив друг друга словами надежды и веры.

Так было и в этот холодный, вьюжный вечер.

Татьяна и Ольга пришли домой закоченевшие и долго отогревались у плиты на кухне. Егор с отцом задержались на партсобрании, но их терпеливо ждали.

За стол сели все вместе кроме Вадика и малышей, которые спали. Ужин был самый простой: мятая картошка с салом, которое привез дед, квашеная капуста и соленые грибы. Хлеб был нарезан тоненькими ломтиками — его не хватало…

Ели молча. Разговор никто не начинал, словно в доме лежал умирающий.

Неожиданно, открыв дверь своим ключом, вошла Зинаида:

— Здравствуйте, приятного аппетита!

— Спасибо! Садись с нами! — пригласила мать.

— Уже поела… За халатом пришла. Завтра перехожу на работу в цех.

— Как? Почему это?

— Было собрание. Все комсомольцы из библиотек решили идти в цеха, делать танки.

— Правильно, Зинуха, — сказал Максим, положив вилку. — А я вот засиделся дома. Завтра тоже пойду на завод.

— Что ты, что ты, Максим? Доктор сказал, что еще две недели продержит дома. Еле на ногах стоишь, — сказала мать.

— Завтра пойду на завод! Не могу больше сидеть. Стыдно…

— Иди, Максим, — вмешался Егор. — Ухов про тебя опять спрашивал.

— И я пойду, дядя Жора, — вскочил Саша. — Я тоже не могу сидеть дармоедом. Хочу мстить за отца. Делать танки. Ты же мне обещал…

Гаврила Никонович глянул на худенького Сашу, нахмурился.

— Ладно, Сашок. Завтра вместе пойдем. Я уже подыскал тебе место, — успокоил Егор.

— И я тоже пойду! — закричал Федька. — Я всего на год моложе Саши.

Мать испуганно взглянула на Гаврилу Никоновича. Тот сурово посмотрел на сына. В другой раз он бы строго прикрикнул на него, даже отвесил бы оплеуху… А сейчас понимал, что нельзя. Саша едва ли сильнее Федьки, а шел работать в цех.

— Повремени, Федюшка, — сказал он спокойно. — Этот год доучись, а на будущий возьму тебя к себе.

— Да, на будущий… тогда и война кончится, — захныкал Федька.

— Нет, войне конца не видно. И мы не кончим ее, пока не выгоним супостата с нашей земли. Утри слезы, сынок. Еще успеешь на завод… Придет время — сам тебя позову.

Федька смахнул рукавом слезы, стыдливо уткнулся в тарелку.

— Все — на завод, все танки делать, а кто же нам будет помогать? — спросила Варвара Семеновна. — Мы со сватьей с ног сбились… еле успеваем поворачиваться… Тут хоть Саша помогал: то дров натаскает, то помои вынесет. Да Максим с детишками сидел… А теперича как же будет?

— Бабку Ульяну позови, — двинул бровями Гаврила Никонович. — Она поможет. Максим и Саша на святое дело идут… Вся Россия сейчас поднимается на ирода. Завтра по гудку всей семьей пойдем строить танки. Если считать Зинуху, нас, Клейменовых, выйдет семь человек. Каково, мать? А?.. Ежели другие тоже поступят так — ворога сомнем и раздавим…

Наступила суровая уральская зима с пронизывающими, злыми ветрами, а в Зеленогорск, забитый до предела, все еще продолжали прибывать составы с оборудованием и эвакуированными. Ехали с юга, из Москвы и Подмосковья, из Северограда.

За рабочим поселком, на пустыре, спешно строились бараки, копались землянки. Надо было как-то расселять, устраивать измученных тяжелой дорогой людей. Для семейных с детьми работники райисполкомов изыскивали комнатушки и углы в частных домиках, на окраинах города и в ближних деревнях. Бездетных и одиноких селили в землянках, обещая в будущем перевести в бараки…