Страница 3 из 15
Потом ещё двое... Я молилась, чтобы потерять сознание, но сознание меня не покидало, только красные круги перед глазами вспыхивали.
Наконец кончил последний.
-Ну что, Васька, у тебя уже опять стоит? – Глумливо спросил Руслан, - давай, ломай другую целку.
Меня перевернули на живот, перевязали поудобнее, и стали насиловать через задний проход.
Теперь я поняла, что значит по - настоящему больно. Я выла сквозь скотч, как бешеная собака, пыталась дёргаться, но не могла сладить с такими сильными парнями.
Я потеряла счёт времени. Парни были неутомимы. Несколько раз они поменялись, поменяли меня местами. У меня уже не было сил даже плакать.
-Ну что, всё? – спросил Руслан.
-Сам уже не стоит, - сказал Васька, - пусть отсосёт.
-Откусит, будешь знать.
-Надо выбить зубы, будет удобно! – захохотал Гурам.
-Она хорошая девочка, она всё хорошо сделает, - ласково проворковал Саша.
-Эй, девочка, давай, обслужи нас последний раз, и всё, пойдёшь домой.
Парни заржали, посадили меня на пол и сдёрнули со рта скотч.
Я увидела перед собой страшный противный мужской орган, меня стало тошнить.
Тогда кто-то сильно ударил меня по голове и сказал: ты... в рот бери!
Превозмогая тошноту, пришлось это делать. Противно, но не больно. Боль уже привычно горела, в животе, не утихая. Мысль о том, что туда будут лезть ещё, казалась мне ужасной. Наконец кончились все. Проглотив их горьки флюиды, я ждала, что будет дальше. Может, правда, отпустят?
-Что, больше никто не будет? – спросил Руслан.
-Хватит на сегодня, - ответил Саша, выливая остатки водки в стакан.
-Вот кто хочет! – воскликнул Руслан. Он повалил меня на пол. Я уже не могла сопротивляться. Руслан раздвинул мне ноги и горлышком вперёд вогнал бутылку мне внутрь.
Я закричала от невыносимой боли. Тогда Руслан разбил бутылку у меня внутри.
Огонь разлился у меня в животе. Я кричала нечеловеческим голосом, мучаясь от боли, а сознание не оставляло меня.
-Тащите её сюда! - Гурам с Русланом взяли меня за ноги и потащили за ноги из каморки.
-Вытрите всю кровь!
Васька вышел, и открыл дверцу топки. Потом взял кочергу, поворошил в топке и вынул раскалённую, наружу.
-Ух ты, светится! – с восторгом сказал Руслан. – Видите, у девочки кровь идёт? Что надо сделать, чтобы не было заражения?
Он взял кочергу у Васьки и прижал её мне в пах. Завоняло палёным мясом, и я услышала вой, который, как оказалось, исторгаю я.
-Ну, вот и всё! – сказал Руслан, - давай, подкинь уголька, чтобы сразу...
Они что-то делали, потом подтащили меня к топке, приподняли голову. Невыносимый жар охватил мою голову, и тут сознание покинуло меня, не выдержав последнего испытания.
Я пришла в себя в больничной палате. Наверно, меня обкалывали обезболивающим, но сейчас начало отходить, и я всё больше начала чувствовать боль.
Боль жгла всё больше, терпеть уже было невозможно, я начала стонать.
Нет, я не сошла с ума, не повредилась, но кричать начала.
Прибежала сестра.
-Очнулась? Бедная девочка! Ты можешь говорить?
Но я только кричала от боли.
Когда мне сделали укол, мне показалось, что у меня начался бред: передо мной появилась настолько жуткая харя, что я испугалась.
Приглядевшись, я поняла, что это человек, только с изуродованным лицом.
Человек делал мне знаки: показал скрещенные руки, и прижимал один палец из трёх к губам. Так он делал, пока я не поняла: я отмучилась, и мне предстоит молчать.
Потом чудовище исчезло, и я вспомнила: Квазимодо! Неужели он вернулся раньше срока и спас меня?
Тут лекарство подействовало на меня, и я уснула.
На другой день приходил следователь, спрашивал меня, кто со мной сотворил такое, но я притворилась помешанной, смотрела в потолок, и молчала.
-Ты понимаешь, что они не остановятся, если не назовёшь их имена? Сколько девочек ещё пропадёт?
Но я молчала. Я поверила Квазимодо. Больше они никому ничего не сделают, а если всё рассказать, будет плохо Квазимодо.
Хотя хуже для него вряд ли что-нибудь можно сделать. С таким лицом можно с голыми руками выходить ночью на дорогу и молчать. Уверяю, я бы сама отдала всё, что у меня есть, лишь бы больше не видеть его ужасное лицо.
Всё равно я не могла его предать. Он меня спас. Как подумаю, что меня хотели сжечь живьём в топке, мне становилось страшно до такой степени, что я начинала плакать, тело непроизвольно начинало колотить, и я не могла остановиться, пока не изнемогала.
-Несколько девочек пропали без следа, - между тем давил на жалость следователь.
Их уже не вернуть, думала я. Если бы даже этих двуногих поймали, они могли избежать наказания. Это наверняка были мажоры.
Ничего от меня не добившись, следователь уходил, оставив на память фотографии пропавших. Я смотрела на улыбающихся девочек, и снова плакала, представив, что им пришлось вынести.
Приходил Квазимодо. Он приносил фрукты, гладил своей чёрной изуродованной рукой по забинтованной голове и щеке, что-то гугукал, успокаивая меня.
Руки у него были трёхпалые. Пальцы были отрезаны вместе с частью ладони, но всё равно были широкими и чёрными, как уголь.
-Они успокоились? – спросила я, Квазимодо кивнул.
-У них машина была.
Квазимодо развёл руками, пожал плечами, дескать, ничего не знаю.
Не знает, так не знает.
Лежала я долго, ходить не могла, все жизненные процессы мне давались мучительно, без слёз невозможно было сходить в туалет, всё было разорвано и сожжено.
Квазимодо спросил, где я живу. Написал невообразимыми каракулями на бумажке.
Полчаса разбирала. Потом сказала, где, и он покивал головой.
Следователь наверняка им уже сообщил, но ко мне никто не приходил. А может, ко мне не пускали. Зрелище было не из приятных.
Квазимодо, оказывается, работал истопником в кочегарке этой больницы, поэтому был ко мне вхож, тем более именно он и принёс меня сюда.
С этим чудовищем мне было легче, его вид отвлекал меня от боли, казалось, навечно поселившейся внизу живота.
Доктор предложил мне стерилизоваться, иначе, когда я созрею, буду лезть на стенку в определённые дни. Я отказалась, думая, что рано или поздно, всё должно зажить.
-Я не уверен, - сказал доктор, – некоторые нервы остались обнаженными, тебе будет очень больно, как будто болит зуб. Тебе никогда не сверлили зуб без наркоза? Тебе будет так же больно, как тогда...
Он меня не убедил. Что-то внутри меня протестовало.
Через месяц меня выписали, и я ушла жить к Квазимодо.
-Прости, я не смогу тебя отблагодарить, - сказала я. Он горько усмехнулся и показал, что при всём желании не смог бы принять мою благодарность.
Зовут его Женя. Ему двадцать один год. Служил в Дагестане, попал к бандитам. Там его изуродовали, вырезали язык и гениталии. Бросили на дороге, где его подобрал патруль. Комиссовали, нашли работу в больнице.
Так молоденький красивый мальчишка лишился всего. Была у него семья, любимая девушка, от которой он теперь прятался.
В семью он не вернулся. Пусть лучше считают без вести пропавшим, чем видеть такого недочеловека.
Мысли о суициде много раз посещали его, но Женя всё откладывал последнее решение. Потому что оно последнее.
Стал пить, но не до потери чувств. Потом нашлись ребята, которые предложили ему уходить из кочегарки, пока они там развлекаются с подружками.
Надо сказать, порядок за собой они наводили хороший, температура в котлах держалась в пределах нормы, на столе всегда оставляли деньги на похмелье.
Жаловаться было не на что.
Зачем он вернулся в ту ночь раньше, Женя припомнить уже не мог.
Мысль, что он повинен в смерти нескольких девочек, для него была невыносимой.
Часто я видела, как он стонет и плачет, отвернувшись к стене.
Валера.
Так и прожили два несчастных существа друг с другом почти месяц, пока я не смогла нормально ходить, а не ковылять прыгающей походкой. Подпрыгивала я, когда внезапно чувствовала резкую боль в животе. Но вот она притихла, и я решила выйти к людям.