Страница 21 из 22
– Сейчас к причастию схожу. Ждите!
Царь появился уже конно, в окружении псарей. Глянул на стены и валы, увидел, знамена, бунчуки и прапора царских полков, понял, теперь Казань взята и направил коня к стенам города. Ворвавшиеся дружинники рубили оборонявшихся умело и споро, пробиваясь к центру, к казне. Вдруг вслед им в город ринулись кашевары и пастухи, мародеры и обозные девки, гиены войны почувствовали легкую поживу. Еще бы, ордынский казан грабят, казну ордынскую в распыл пущают. Как тут не поживиться добром! Дружинники, царевы псари, и сами казанцы, объединившись в едином порыве, вдарили по озверевшей от алчности толпе, взвывшей в страхе:
– Секут! Секут!!
– Сечь до смерти, тварей! – приказал побледневший от гнева царь и послал в подмогу дружинникам еще гвардию, – Эти крысы хуже чумы!
Отборные же полки Спаса Нерукотворного продолжали прорубаться к казне, где еще сражался Едигер и его личная дружина. Он вышел на казначейскую башню зычно крикнул вниз.
– Пока стоял юрт наш и место главное, где престол ханский был, до тех пор бились мы до смерти за казну, за юрт. Теперь я сдаюсь вам живой и здоровый, а кто не со мной тому дайте испить последнюю чашу!
От стен башни ринулись последние силы ордынцев, решивших не сдаваться и пасть в бою. Иван приказал бить в упор из пушек и пищалей. Живыми не брать никого, окромя женщин и детей.
После битвы, проезжая по улицам, заваленным трупами не сдавшихся ордынцев и смотря как грузят на возы казанный кош, общую калиту, тихо сказал служке.
– Церкву здесь заложите в честь Спаса Нерукотворного, того, кто дружины мои верные грудью защитил, – помедлил, подумал, поманил из своей свиты Мастера Постника, – А что Мастер смогешь отметить дело сие Собором. Таким Собором, что еще не видали на земле.
– Смогу государь. Будет Собор. Не Собор – Иерусалим небесный!
– Хорошо, – царь подумал, поскреб лоб, – А подмастерья у тебя есть знатные?
– Есть государь. А что? – Мастер шею не гнул, смотрел открыто.
– Пусть ставят здесь Кремль из камня. Не гоже Волгу-мать без прикрытия держать. А то кому-нибудь еще после меня повадно будет город на меч брать. Смогут?
– Смогут государь, на то они и каменщики вольные, чтобы смочь! Такие стены поставим, что б один вид пугал.
– А еще в кремле том, – Иван наклонил голову, будто слушал сам себя, – В кремле башню поставьте для Суюнбеки. Она мальца своего бережет, сил и жизни не жалеет. Пусть живет здесь берегиня рода Гиреева.
По возвращению в Город Пресвятой Богородицы богомазы намалевали икону огромну, назвали «Благословенно воинство Небесного царя». Изобразили на ней самого Ивана Васильевича и ближних дружинников его, что в Дом Богородицы казну ордынскую привезли и все под руку свою взяли.
Мастера же – Барма и Постник прямо на Торгу, отодвинув лабазы и возы от холма Боровицкого вглубь Китай-города, расчистив площадь от жидов, сурожан и публичных девок, от поломоек и прачек, снеся мельницы, что колотили колесами на Алоизовом рву и на Москве-реке, заложили Собор. Заложили Собор на крутом спуске к реке, на алатырь-камне, что веками здесь на площади лежал. Огромный и серый, мощью своей показывавший, что в этом краю он хозяин. Чуть выше монастыря Рождества на рву, где еще с былинных времен жили дети и правнуки тех, кто на поле Куликовом голову сложил.
Подошел государь посмотрел и ушел, ни слова не сказав. Подошли бояре, почесали затылки, то же ушли. Осталась рядом с Мастерами красавица боярыня в дорогой душегрейке, отороченной соболями. Встала бочком, сложив руки на груди, посмотрела глазами, как озера синие, и Мастера сами подошли к ней.
– Храм ставите? По поясу Симонову? – спросила она нараспев.
– Храм, – ответил младший, удивившись старому слову, каким она назвала Собор, – По поясу.
– Ставьте его как положено. Что б на алатырь-камне – капище. Вкруг – требище, а вокруг всего – гульбище, – так же нараспев не посоветовала, приказала боярыня.
– По старому канону, значит, – уточнил Барма.
– По старому, и Храм не один ставь, а восемь. Восьмериком их поставь вкруг главного, – она склонила голову на бок и в глазах ее озорно промелькнула хитринка.
– А главный-то кому? – так же склонив голову, поинтересовался Барма.
– А главный Богородице! Покрову ее! – не задумываясь, сказала советчица.
– Главный значится Покрову Богородице, – уточнил, подходя и вытирая руки, Постник, – Это значит алтарь? А восьмерик из других восьми храмов – это значит требище…
– Сколь казны возьмем – столь и требище. Считай Мастер. Московская, Казанская, Владимирская, Киевская, Новгородская, Астраханская, Сибирская и Литовская…
– Постой, постой советчица. Ты что чтешь? Почитай половина не наша! – возразил Постник.
– Ты строй. Потом считать будем, – невозмутимо ответила Малка, – Вокруг него на двенадцать сторон гульбище, как крест на двенадцать углов, по числу земель, что под великим царем лежат…или лежать будут.
– Так то Небесный град Иерусалим! – хором сказали Мастера.
– Али Храм Артемиды – Матери, – хитро добавила незнакомка, – Али Престол в Храме огромном, коим Дом сей – Москва испокон веку должна быть!
– Прости нас Сиятельная, – преклонил колено Барма, – Не спознали сразу, жрицу Артемидову.
– Встань! Не свети! Сожгут, того гляди, прям здесь на Торгу, али на Болоте через реку. Встань Мастер! Стройте, так, как сказано. Материалу нового – камня огнем обожженного, красного как бы от Богов огонь впитавшего, дам. Делать научу. А оторочку из белого.
– Раньше черно-белый колер был Сиятельная? – спросил Басма, – По Босеану, по поясу Симонову. По Яви и Нави.
– А теперь красно-белый будет по колеру Аринии, по огню костровому и по чистоте душевной. Понял? И чтоб выше всех в этом месте взлетел. Выше Ивановой колокольни, понял?
– Сделаем. Будет выше всего в этом городе. – Барма уже не спорил и Постник тоже.
– Никаких росписей. Купола под суровую шапку воинскую – под шелом. У крыльца, чтоб никаких икон, даже идолов пусть не ставят. Один узор лесной – Матери Лесов. Все! Сделайте шкатулку резную, чтоб взор радовала. Это мой последний Храм, что я на этой земле ставлю. Да и о вас слава будет выше колоколен Храма этого.
– Сделаем сестра. Глаз не оторвешь! Обещаем. Такой Храм будет, что не стыдно будет имена свои на нем написать.
– Ну, дай вам Богородица покров свой, над делом этим. Прощевайте Мастера, – она неожиданно расцеловала их троекратно, как бы вдохнув в них веру в себя и в дело свое, – Быть тебе, зодчий великий Постник в Доме Иакова, – повернулась и погладила по голове Мастера главного, – А тебе Барма, человеком бессмертным – Посвященным. Мое вам обещание!
– Благодарствуем Лучезарная за вдохновение, – поклонились зодчие, поправили опояски на лбу и пошли ставить Храм над Москвой – рекой, на алатырь-камне, на Красной площади новой столицы государства единого.
Глава 9
Притворство
Беда принуждает ко лжи даже честных.
Еще долго не мирные ордынские ватаги, под предводительством не склонивших голову воевод и вожаков, мотались по волжским, ногайским, луговым и горным землям, но сила воинских родов уже была сломлена. Закат Орды, начавшийся при Дмитрии Донском, при Иване Васильевиче завершился полностью. Солнце, блестевшее на прапорах внуков Дажьбожих, и игравшее волосами их боевых бунчуков, закатилось. Потрепали дружины государевы, застрявшие в глубоких снегах под Свияжском, но никто уже на это и внимания не обратил. Накатила Черная смерть на Псков и Новгород, но отгородились засеками, да карантинными постами и выстояли. Государство под жесткой рукой стало силу набирать. Теперь настала пора и измену внутри самого двора пощупать. Вывести на чистую воду ту рыбку хищную, что под корягами, да в иле пряталась.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».