Страница 13 из 22
– Братия моя милая, – скосил глаза на Макария, удовлетворенно заметил, как передернуло того, продолжил, – Все вы любимые мои князя и бояры, воины и святые отца сейчас в зале этой – братия общая, потому как званы сюда только Посвященные и те, кто братский Устав и заповеди блюдет. Многие святые обычаи наши поисшатались, многое духовниками нашими, без пригляду царского, учинено по самовластию, прежние узаконения, данные нам от царя-священника Мелхиседека, – он опять метнул взгляд из-под бровей в сторону митрополита, – Ага съел, – подумал злорадно, вслух же сказал, – Заповеди божьи без должной руки, без догляда остались в небрежении. Я вам братья задам вопросы свои, а вы мне дадите ответы. По совести и по сердцу. Как Бог велит и… как Правдой положено. Помоги нам Богородица!
Все утихли, расселись, и Собор пошел своим чередом. Заскрипели перья дьяков, вспотели лбы у служек, носящих свитки. Царь задал первый вопрос.
– Ответьте мне братья. Правильно ли Богу служим… и тому ли? – братия опешила, а негромкий голос невозмутимо добавил, – А именно… по тем ли Уставам, и те ли книги в обителях чтут? Да еще, те ли иконы пишут богомазы, и так ли, как завещано? А вообще, те ли обряды правим, али все наизнанку вывернули непотребством своим или злым умыслом? Отвечайте!
– Дозволь, Мастер, – встал суровый Максим Грек, назвав царя братским званием, – Меня тут не любят. Прозвище дали, мол, все я говорю и думаю с излишком. Да не в том дело. По моему разумению, подобает быть богомазу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу и не смехотворцу, не сварливу, не завистливу, не пьянице, не грабежнику, не убивцу…
– Андрей Рублев чарку мимо уха не проносил, байки смешливые говаривал и сказы дивные пел, а гляди-ко, какие иконы малевал, – возразил ему отец настоятель Андрониковой обители.
– Будут хранить чистоту душевную и телесную, – не обращая внимания на выпад, монотонно продолжил Максим, – И учиться у добрых мастеров будут, тогда на досках и образа будут Святостью дышать. И еще добавлю, о другом. Кругом бесчинства, суеверия всякие. Запретить надоть занятия не богоугодные, чародейства всяческие и волхования. Книги злодейские, всем нам известные, давно в народ не надобно пущать!
– Поясни, – коротко бросил сумрачный брат, сидевший в темном углу.
– Рафли – книгу гадальную от старых Богов, да Шестокрыл – звездознанием пропитанный, да Аристотелевы Врата и другие книги старым духом напоенные. Надоть их отреченными сделать!!
– Сошли его государь по далее, – шепнула в ухо Ивану Малка, – Например в Оторочь монастырь в Тверь. Ему там место. Больно злобен и дремуч.
– Все брат Максим садись, Благодарствую за совет, – оборвал его царь, – Понял я, что не хватает надзора над духовенством. С энтого времени будет. И в кажном деле контроль будет, для чего по всем землям приказы учредим, в кажном деле свой!
– В обителях монастырских тоже пороков не счесть! – попытался выправить положение Макарий.
– Энто тоже надоть посмотреть, и к старым порядкам обернуть, а кто решил в новые заветы удариться, того в прорубь или на кол! – рыкнул царь, и все пригнули головы.
– Волшебство и колдовство повсюду разгулялось. Вон Москву чародейством спалили! – визгливым голосом вступил дядька царицы Анастасии Захарьин-Юрьев, – Меры надо принять супротив брадобрития. Содомский грех за ним прячут! Скоморохов извести! Руки попереломать и языки выдрать! Больно много чего поют и бают из старых былин богатырских. Праздники надо запретить, старым Богам поклонения, капища срыть, зничи погасить…
– А ты откель взялся? Хто тебя на Собор пустил? Схарьево отродье! – перст с царским перстнем уперся в грудь боярину, – Ты тут чего? Ты брат, али игумен? Могет быть ты архиерей, какой? Макарий! – перст уперся в грудь митрополита, – Ты его в сан рукоположил? Али я не знаю чего!?
– Нет, государь-надежа! Нет у него сана духовного, – торопливо выпалил Макарий.
– Тогда кто тебе слово давал? Смерд! Псари!!! – Иван повернулся к Угрюмам. Захарьина как ветром выдуло с Собора, аж шапка с головы слетела. Помнил, как Шуйского порвали.
Дальше все пошло чередом. Хотели духовники, церковники у монастырей власть и контроль государев отобрать. Нестяжателями себя назвали, мол, народ поймет и полюбит. Заслужили полной ложкой. Двоих под стражу прямо в палатах взяли и сослали в дальние же монастыри.
С зимних вьюг до первых одуванчиков заседал Собор. Все обговорили все окумекали, как дальше жить. И о выкупе пленных из неволи поговорили и порешили, что всем миром своих выкупать и раскидывать весь откуп по сохам, что бы всем народом, Русью всей откуп ненакладен был. Да и кажный, коли внес свою толику, горд будет, что брата из неволи вызволил. О призрении больных и бедных поднял вопрос Великий Магистр ордена госпитальерского. Иван ответил тут же.
– Повелеваю все больных и престарелых описать по всем городам, городкам и посадам. И в каждом городе устроить богадельни мужские и женские, как нам еще Андрей Боголюбский завещал. Там больных престарелых и неимущим устроить так, чтобы было, куда голову преклонить, довольствоваться пищей и одеждою, а люди, заповеди Боголюбского чтящие, пусть милостыню и все потребное им приносят. Так ли Мастер? – повернулся к Магистру.
– Так, А мы братья госпитальеры присмотрим за ними, чтобы жили в чистоте и покаянии, – сел, подобрав красный плащ.
Напоследок приняли «Судебник» – новый Устав, старые Правды заменяющий, да уложения о создании войска огненного боя – стрелецкого. Затем встал царь на высоком своем помосте, казалось, головой упираясь в низкий сводчатый потолок, и сказал, как отрезал:
– Всем теперь на земле сидеть. Две недели даю вам в году, когда можете с удела в удел ходить. Неделю до Юрьева дня, и неделю после. Все!
– Сгорела воля в пожаре московском! – вспомнил кто-то крик на пепелище.
– Сгорела!! – жестко и коротко подтвердил Иван Васильевич великий князь и царь всея Руси.
Глава 6
Всяк сверчок…
Цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель.
Избранная Рада, возомнив себя умом и честью Руси пекла новые законы и судебники, как блины. Плодила Приказы и целовальников с кормленщиками. Целовальников, что бы службу судебную нести, как самой Раде надобно, о чем те и крест целовали на верную службу своим благодетелям. Кормленщиков же для помощи тем боярам и воям, что получили в кормление себе городки и посады, а сами править ими не умели. Вот кормленщики им в помочь, и пригождались, за малую мзду. Приказов же наплодили, как кролики по весне крольчат плодят. Тут тебе и земский, и житный, и городской, что бы хозяйство вести. Бронный, казачий и пушкарский для войны, а к ним: преображенский, рейтарский и стрелецкий. Иконный, печатный, посольский и постельный …каких только не придумали. На каждый чих – приказ. В каждом приказе – дьяк. Царь смотрел на все сквозь пальцы. Помнил, учила мамка, что, мол, пусть змеюка вся из своего гнезда-логова выползет, вкруг чашки со сметаной обмотается, тогда и сечь ее в мелкие куски. Раньше же не моги, глядишь, извернется в руке и обратно в темень под коряжину, под валежину. Отлежится, накопит яду нового – тогда жди беды. Невесть когда выскочит и кусанет, как Олега Вещего. Царь смотрел и молчал, стиснув зубы. В малой комнате своей читал челобитные Пересвета и сказания его.
На низком столе были разбросаны бумаги с пометками самого царя. Потянулся, взял лист, прочел «…таковая землица невеликая, вельми угодная, у такового великого, сильного царя, под пазухою, а не в дружбе, а он ей долго терпит и кручину от них великую принимает…» вслух ответил.
– Правильно Пересвет, пора котел этот общинный, ордынский казан, под свою руку сгребать. Нечего Казани Волгу-мать за горло держать. Сам должен длань свою на кадык Новгороду наложить. Молодец. Чего еще пишешь? – он наугад вынул еще один лист.