На руинах империи

Менялись очертания Великой Империи. Сепаратизм раскалывал ее на части, дробил на мелкие государства, но сама система набора в касту финансистов сохранялась до последнего. Даже в Османской империи ряды правящего класса пополнялись за счет девширме, своего рода «дани, которую собирали с христианских дворов на Балканах в виде некоторого количества мальчиков, главным образом в возрасте до пяти лет…». Слово «девширме» было одновременно политической и социальной категорией. Это был отголосок той самой имперской десятины кровью, тех самых мальчиков, каждый десятый из которых шел на службу державе.

Определим для себя. С развитием экономической системы Великой Империи каста обслуживающая эту систему становилась крепче и сплоченнее. В определенное время она заняла место рядом с правящими кастами и стала опорой и движущей силой нарождающегося движения сепаратизма.

Теперь перейдем ко второму фактору. К автономии.

Великая Империя была масштабной, единой неделимой. Она поддерживалась силовым ресурсом – воинской касты и объединялась единой Верой в лице разнородной касты духовенства. Она была обеспечена материально работой касты кормильцев и стягивалась в монолитное целое золотой паутиной экономики при помощи касты евреев.

Однако наружность гигантской государственной машины может быть обманчивой. Монолитность Империи к середине изучаемого нами периода был чисто кажущейся. На практике она уже была расколота на огромные автономные куски, при этом деление продолжалось. Империи, живущие в теле огромного государства, сами по себе стали непомерно велики. Другими словами, ввиду недостаточного количества должностных лиц крупные государства, дублирующие структуру Великой Империи и сами являвшиеся империями по ее образу и подобию, осуществляли далеко не полный контроль на местах. По сути дела их власть была несовершенной и недостаточно эффективной. Им уже противостояли тысячи очагов автономии, справиться с которыми и они сами, и даже центральная имперская власть были бессильны. Это вполне естественное явление при ослаблении хватки центральной власти. Оно отмечается во все времена и во всех властных структурах даже малых государств. По тем же самым причинам, например, власть султана в Турецкой империи была заметно слабее на северных, европейских границах его государства, в Молдавии, Валахии, Трансильвании, в татарском ханстве в Крыму… Мы уже упоминали о существовании в силу географических причин многочисленных автономных областей в горах Балкан, в Албании, в Морее… Примеров этому множество и в наше время.

Чем слабее хватка центральной власти на местах, чем слабее контроль над автономиями, тем больше в них самодурство и разгул власти чиновников средней руки.

Итак, третий фактор. Разгул чиновничества на местах или коррупция, выражаясь современным языком. Не вызывает сомнения, что коррупция в среде государственных служащих, особенно в фискальных и финансовых аппаратах, достигла внушительных размеров как на Юге, так и на Севере Европы, то есть во всех западных провинциях. «Не существует таких гражданских или уголовных дел, – пишет из Фландрии в 1573 году герцог Альба, – решение которых нельзя было бы купить за деньги, как покупают мясо в лавке… большинство советников продает свои услуги всем желающим…» Вездесущая коррупция составляет, безусловно, одно из самых непреодолимых препятствий для деятельности наместников. Она стала одним из многоликих, самостоятельных и внешне незаметных проявлений власти. (Vierteljahrschrift fur Sozial-and Wirtschaftsgeschichte, 1957, 1958, 1960, 1961). Она стала одним из тех убежищ, где индивид мог найти защиту от закона в извечном противостоянии изворотливости и силы.

«Испанские законы, – писал около 1632 года постаревший Родриго Виверо, – похожи на паутину, в которой застревают только мухи и москиты». Богатые и влиятельные лица теперь уже не попадают в сеть, где бьются лишь «бедняки и неудачники». Но в какие времена было иначе?

Другим признаком слабости больших государств стало отсутствие тесной связи с массой «налогоплательщиков», а, следовательно, и невозможность полноценного использования получаемых от них доходов. Отсюда серьезные фискальные и, соответственно, финансовые затруднения. Новые имперские провинции, почти государства не располагали ни собственным казначейством, ни собственными банками. Постоянно возникала необходимость прибегать к услугам заимодавцев, которых мы называем современным словом «банкиры». Любой король не мог обходиться без них. Когда Филипп II в сентябре 1559 года вернулся в Испанию, его важнейшей заботой на протяжении следующих десяти лет было привести в порядок финансы. В это время он получает отовсюду советы, которые, в конечном счете, сводятся к рекомендациям обратиться то к Аффаитати, то к Фуггерам, то к генуэзцам, и даже, когда его охватывали приступы национализма, к своим испанским банкирам, например к семье Мальвенда из Бургоса.

Разбросанность владений Филиппа II, как и его предшественника Карла V, приводила к тому, что нужно было собирать доходы и производить платежи на местах, что способствовало привлечению международных торговых домов. Для перевода денег требовалось прибегать к услугам купцов. Но они выполняли и иную роль, выплачивая авансы и помогая мобилизовать потенциальные ресурсы бюджета. В этом качестве им приходилось потом заниматься сбором налогов и вступать в непосредственный контакт с налогоплательщиками. Именно кредиторы занимались организацией испанской налоговой системы в целях получения прибыли. В 1564 году Филипп II предоставил генуэзцам монополию на торговлю игральными картами. Затем он передал в их пользование часть андалузских солеварен. В другой раз, по примеру своего отца, он доверил Фуггерам эксплуатацию рудников в Альмадене, а также управление имуществом рыцарских орденов, что означало в последнем случае переход обширных пахотных полей, пастбищ, таможенных поступлений и крестьянских повинностей под контроль непосредственно касты евреев. Фуггеры наводнили Испанию своими агентами и приказчиками, добросовестными, методичными и трудолюбивыми… С другой стороны, если сбор налогов не был поручен какой-либо из их фирм, его брали на себя промежуточные инстанции, города или Кортесы. Это говорит только об одном, о несостоятельности финансовой системы этих полусамостоятельных кусков Великой Империи.

Во Франции, банкиры и заимодавцы играли такую же определенную роль. То же самое в Турции, где деловым людям была предоставлена полная свобода действий, в том числе в области государственных финансов. Герлах замечает в своем «Дневнике»: «В Константинополе много чиновников, которые разбогатели, занимаясь торговлей или другими делами, но они всегда одеваются скромно, чтобы турки не прознали об их богатстве и не ограбили их…» Самым состоятельным из них был некто Михаил Кантакузин. «Дьявольское отродье», как называли его турки. Кантакузин был хозяином всех солеварен империи, держателем бесчисленных таможен. Он торговал должностями и, как визирь, мог по своей прихоти смещать митрополитов и патриархов. В его распоряжении были доходы от целых провинций, Молдавии и Валахии, он владел деревнями и мог в одиночку снарядить двадцать-тридцать галер. Его дворец в Анкиале соперничал роскошью с Сералем. Кантакузин был арестован в июле 1576 года, принужден расстаться со всеми своими богатствами, и спасся только благодаря вмешательству Мехмета Соколи. На свободе он снова пускается во все тяжкие, занявшись теперь не солью, а мехами, снова ввязался в дела Молдавии и Валахии… Наконец, происходит то, что должно было случиться: 13 марта 1578 года он был повешен без суда по приказу султана на воротах своего дворца в Анкиале, а его имущество было конфисковано.

Еще более необыкновенная, хотя отчасти сходная судьба выпала на долю другого во многих отношениях загадочного персонажа, португальского еврея Иосифа Наси, известного под именем Микеса, или Микаса, и в конце своего жизненного пути получившего громкий титул герцога Наксосского. Постранствовав немало лет по свету без определенной цели, он посещает Нидерланды, Безансон, некоторое время находится в Венеции, затем появляется в Константинополе. Будучи другом и доверенным лицом султана Селима еще до его восшествия на престол, а также поставщиком изысканных вин к его столу, он получил откуп на десяти процентный налог на вина, поступающие с островов. Именно он побудил султана напасть на Кипр. Самым удивительным, быть может, является то, что он умер естественной смертью, сохранив свои огромные богатства. Делались попытки безоговорочного оправдания этого странного персонажа, но кроме доводов в его защиту мы не узнали ничего нового об этом восточном Фуггере. (J.. Reznik, Le due Joseph de Naxos, 1936).