Страница 3 из 20
– Карпыч-то? Он и слов таких не знает!
– Учиться у народа надо!
И хохотали снова передние ряды, а с ними и все, кто бездельничал.
Привыкший ко всякому от этого весёлого народа, Херувимчик, нисколько не конфузясь, посидел в пыли, огорчённый, с одним оставшимся листком, сплюнул с досады, выбросил и его, ругнулся без злости, будто клятву давал:
– Я вот выдам некоторым! Поржёте у меня… Без мата достану до нутра!
– Так их, Карпыч! Крой! – гоготали в ответ.
– Здоровая обстановка у тебя в коллективе, – нагнулся Странников к директору.
Тот, тоже низковатого роста, встал на цыпочки, пытаясь достать до плеча ответственного секретаря:
– Что?
– Боевая атмосфера, говорю! – крикнул Странников и махнул рукой членам чрезвычайной комиссии, державшимся несколько поодаль. – Иван Григорьевич! Ты – власть, тебе открывать.
– Вы – председатель тройки, Василий Петрович! – долговязый и костлявый Сергиенко, заместитель председателя губисполкома, отбиваясь, затряс обеими сухими ручками, поджав их к впалой груди, запорожского вида усы обвисли, бескровная лошадиная физиономия его вытянулась ещё более. – Как же? Вам – по рангу!
Странников, особо не протестуя, перевёл глаза на грузного Трубкина, начальника ОГПУ, хмуро наблюдавшего за развеселившейся у трибуны публикой.
– Пока нет надобности, – поджал губы тот, – хотя… Не нравится мне вся эта клоунада и инженер этот. Тю-тю доклад-то… А что в докладе? – повернулся он к директору завода. – Почему доверили ему выступать?
Директор посерел, с цыпочек вниз опустился.
– Проверяли мои ребятки, что он там нацарапал?
– Призывы… призывы одни, – промямлил наконец директор.
– Призывы – ладно, схем сооружений не рисовал?
– Да что уж ты, Яковлевич! – хмыкнул Странников. – Зачем ему схемы на митинг? Он их и без того наизусть знает. Доверять надо нашим спецам, а Херувимчику особенно. Спроси у Сергиенко, инженер этот, не смотри что коротышка, на Стрелке валы укреплял. Большой дока по этой части.
– Докладывали мои, – буркнул тот. – Не имел возможности лично познакомиться.
– Вот и знакомься, – насупил брови ответственный секретарь. – Только в контору свою не тащи, он на валах каждый час нужен. Бери пример с нас. – Странников отыскал глазами замгубпрокурора с райкомводом, застоявшихся за спиной Сергиенко, – Почти все береговые укрепления города объехали по воде. Своими глазами прорехи видели. Людей встряхнули. Бюрократия, она в таких делах вредней паники!
– Работаем и днём, и ночью, товарищ ответственный секретарь губкома! – дёрнулся, пятясь назад, не ожидавший укора Трубкин. – Я лично дополню доклад, если появятся замечания.
– Нет уж, Григорий Яковлевич! – совсем полыхнул плохо скрываемым гневом Странников. – Ты к народу приехал! Есть что – выкладывай сразу, а за мной подтирать не позволю!
Странников, не отошедший ещё от многосуточного пребывания за городом, плавания на моторных лодках по вздувшейся, крушащей берега реке, похмелился с Глазкиным и Аряшкиным на причале завода, где встречал их хлебосольный директор, и открытая заносчивость, верхоплюйство Трубкина, которого он не переваривал, в этот раз взвинтили его не на шутку. Члены комиссии, прибывшие на митинг по суше на машинах, притихли, затаились в ожидании сиюминутной грозы. Но Странников крякнул, выхватил трубку из кармана, сунул в рот, а, опомнившись, хлопнул ею в кулак, развернулся и стремительно шагнул к настилу.
Оттеснив всех, бросился за ним Глазкин. Застывшего в замешательстве начальника ОГПУ больше обойти никто не решался. Толпились, переминаясь с ноги на ногу за его громоздкой поникшей спиной. Уже запрыгнув на настил, Странников в развивающемся на ветру расстёгнутом пиджаке, с взлохмаченными волосами ворвался на трибуну и взмахом руки невольно заставил собравшихся задохнуться от восторга, повскакать с мест и напрячь глотки. Кричали разное, не задумываясь. Это был общий суматошный, нервный порыв.
Больше звучали «Ура!» и «Даёшь Волгу!», но выкрикивалась уже и его фамилия, а Странников зажёг трубку, задымил, облокотившись, и, отставив её в сторону в согнутой руке, заговорил:
– Товарищи! Стихия не прощает разгильдяйства! Терять время на пустяки – смерти подобно! Открываю митинг!
– Ура! – подхватили сотни глоток.
Возвратившись из Москвы, Странников почему-то забросил папиросы и завёл трубку, похожую на ту, что не выпускал из рук его кумир в кремлёвском кабинете. Приметил, как магически действовала она на окружающих. Знакомая по портретам короткая простая трубка рождала известные ассоциации, создавала соответствующую атмосферу, меняла тон голосов собеседников и даже цвет их лиц.
Поступок быстро обратился в привычку, и он уже не замечал, что трубка постоянно мелькала в его руках. Отметил он теперь, как подействовала она на начальника ОГПУ, и намеренно закончил разговор с ним на повышенном тоне, хотя раньше старался не позволять себе этого, в каком бы состоянии ни был.
Между тем подтянулся к трибуне Сергиенко, и ответственный секретарь предоставил ему слово. Вне своего кабинета и стола говорить тот не умел, мямлил и глотал окончания слов, терялся от этого ещё больше и, наконец, совсем смутившись, попытался открыть пухлую кожаную папку, набитую бумагами.
– Товарищи!.. – беспомощно посмотрел он на Странникова. – Я зачитаю последние приказы чрезвычайной тройки и решения губисполкома. Думаю, вам сразу станет понятно, в какое отчаянное положение загнала нас вода.
– Неправда! – вскричал, перебив его Странников, и грубо оттеснил плечом. – Это мы загоним стихию в угол! А приказы?.. Что их читать?.. Этой вот рукой они и писаны!
И он взгромоздил над трибуной и над толпой кулак с зажатой в ней трубкой. Слова его утонули во взрыве смеха и в возгласах одобрения. И теперь прервать его не мог поднявшийся шум:
– Товарищи! Сейчас, когда бешеная стихия, опрокинув все прогнозы учёных и специалистов, собралась припереть нас к стенке, грозя таким уровнем паводка, какого не наблюдалось последние двадцать лет и не вспомнят седые старожилы, перед нами в штабе по наводнению встали два варианта решения главной задачи…
Пауза заставила притихнуть собравшихся. Посвистывал и гудел тревогою лишь ветер в проводах.
– Не распыляя сил и средств, заваловаться на пять-шесть вёрст и свезти туда главнейшие механизмы, оборудование, ценности, документы учреждений. Это первый вариант…
Он опять приостановился, ожидая реакции, но народ молчал, насторожившись. Не торопясь сделал затяжку-другую, выпустил дым, прищурился, всматриваясь, будто выискивая подозрительных в толпе. Люди невольно жались, пытаясь спрятаться, опускали головы, ни в чём не виновные, чуя неладное.
– Или, бросив на оборону все средства и силы, отстаивать от стихии весь город?
Вскрикнув, не выдержала, обмякла женщина, закрыв лицо руками. На неё не обратили внимание. Ждали, замерев.
– Мы выбрали единственно верный вариант – защищать весь город! Он должен жить вместе с нами. В Гражданскую спасли его от врага, отстоим и от стихии!
Голос утонул в возгласах одобрения. Когда поутихло, Странников заговорил проникновенно и негромко, заставляя замолчать всех, чтобы слушали его одного:
– Клянусь вместе с вами, друзья мои, и обязуюсь – другому не быть!
Словно умерло всё вокруг, такая наступила вдруг тишина, но поднялся инженер Херувимчик, одёрнул дрожащими руками запылившуюся свою тройку и запел не в такт и хрипло, смущаясь своего голоса:
И песню подхватили.
«Вот пьянь поганая! – поправляя пенсне, шевелил губами Трубкин, уставясь на покуривавшего трубку ответственного секретаря. – Где и кто научил его так говорить и зажигать чернь? Небось не верит ни во что, кроме баб, водки и власти над этими червями под своими ногами. Никого не признаёт. Но каков говорун! Скажет им сейчас – убей отца, мать родную, и ведь не ослушаются, словно под гипнозом пойдут и убьют!.. Успевает везде латать прорехи… Не схватить его, не удавить! А то бы так и вцепился в глотку поганую!..»