Крах империи евреев

Городская жизнь и выполнение административных функций перестали быть при таких условиях более или менее случайным обстоятельством или результатом свободного выбора в жизни отдельных представителей касты мытарей-евреев, но с течением времени путем своего рода естественного подбора превратились в следственную «расовую» черту характера, свойственную всем им вообще. Прекрасную характеристику этого процесса выработки «национального характера евреев» в связи, прежде всего с условиями их жизни в отрыве от метрополии находим мы у Каутского, «Евреи своеобразием своей истории, – говорит Каутский, – были прикреплены не только к городам, но и внутри их к определенным профессиям. Они должны были жить чужими среди чужих. В старину это легче всего давалось купцу. По началу он занимался не только покупкой и продажей товаров, но и их транспортом, он должен был сам заботиться о нем и оберегать его. Торговля товарами требовала поездок и пребывания купца на чужбине; все нации с товарной торговлей поступали так и потому привыкли видеть у себя чужестранных купцов. Евреи, вынужденные покидать родину, вступали на чужбину преимущественно в качестве купцов. И, наоборот, те евреи, духовные особенности которых наиболее подходили для торговли, скорее отваживались ехать за границу… Вне Палестины евреи в первую голову принуждены были обратиться к купеческой деятельности. Так что с ранних времен мы видим их торговым народом. Поэтому они, вероятно, сильно развили качества необходимые для купца, и это высокое развитие в течение многих поколений занятия такой деятельностью внутри одной и той же семьи должно было, наконец, создать наследуемые способности и черты». (Каутский. «Еврейство и раса».)

Говоря о процессе выработки основных черт позднейшего «национального характера еврейства», черт, характеризующих собою, прежде всего еврейство времени наивысшего развития империи, мы забегаем, правда, несколько вперед. Однако мы считаем себя в праве коснуться вопроса о перемене в характере еврейской касты, происшедшей в связи с жизнью в условиях рассеяния, в виду того, что указанный процесс берет свое начало именно в тех условиях существования на чужбине, в какие были поставлены еврейские администраторы, поселенные в различных местностях империи.

«В том обширном возникновении городов, – говорит Теодор Моммзен, выдающийся историк, – которое продолжалось при многих поколениях и получило такие громадные размеры, каких никогда не имело ни прежде того, ни после, иудеи приняли выдающееся участие». Правда, Моммзен находит при этом, что иудеи «заводили свои поселения в чужих странах не по доброй воле». Вспомним, например, массовое переселение в Александрию при Птолемее Лаге. Однако большую роль в расселении евреев в это время играло все же добровольное переселение, причем главным и преимущественным стимулом для этого служили, прежде всего, выгоды, представляемые жизнью в крупных центрах на службе у государства. В том факте, как относительно быстро и легко даже насильственно переселенные евреи приживались на новых местах поселения, точно так же надо видеть, прежде всего, действие именно этой последней причины.

Испытание на прочность

Нередко перелом в судьбах западноевропейских евреев, в их экономическом положении и экономической деятельности, равно как и в их взаимоотношениях с окружающим внешним миром, связывают с фактом крестовых походов. Крестовые походы, повлекшие, по мнениям историков, за собою сближение между народами Востока и Запада, имели своим последствием оживление западноевропейской торговли, образование в западноевропейских государствах национального купеческого класса, вытеснившего евреев из области торговли в область исключительно кредитных и денежных операций. В таких приблизительно чертах изображается значение крестовых походов и их влияние на судьбу западноевропейских евреев. (И. Кулишер. Экономическое положение евреев на Западе в средние века. «Восход», 1901, № 9). Однако еще у Рошера, отмечавшего последовательность в вытеснении евреев из области торговли, мы находим более правильную точку зрения. «В то же время, многие исследователи до сих пор считают такую упрощенную точку зрения на взаимодействие христианского и мусульманского мира базовой, и продолжают преувеличивать оценку значения крестовых походов в жизни западных евреев». (Hoffma

Время крестовых походов, до известной степени, совпадает со временем перелома в жизни и судьбе западных евреев.

Наиболее острый момент этого перелома и собственно переходная эпоха, действительно, приходятся на этот период. Исходя из этого, это время может быть названо границей между двумя эпохами в истории евреев Западной Европы.

Хотя насколько вообще может идти речь об установлении хронологических рамок по отношению к такому сложному и многообразному и в то же время длительному и поступательному процессу, как процесс экономического развития у народов, рассеянных по всей Европе, а тем более у узко специализированной касты, находившейся в отдельных странах и государствах в различных условиях и в различной обстановке. В той же Италии, например, процесс ухода евреев из области торговли, перелом в условиях их экономической жизни и в их экономическом положении не только начался, но в сущности уже и завершился ко времени первого крестового похода. Во Франции и Англии картина экономической жизни евреев также заметно начала изменяться еще до этого пограничного времени, и таким образом, начало этого процесса должно быть отнесено еще ко времени, предшествовавшему первому крестовому походу. И только, быть может, в Германии время перелома в жизни евреев хронологически до некоторой степени совпадает с началом эпохи крестовых походов.

Таким образом, даже в качестве границы, разделяющей одну от другой две различные по своему экономическому характеру и значению эпохи в жизни еврейского народа, эпоха крестовых походов может приниматься лишь условно и с известными оговорками. Еще осторожнее мы должны быть при оценке значения и последствий самого факта крестовых походов. Искать в этом факте объяснения хронологически приблизительно с ним совпавшей перемены в положении западноевропейских евреев и тем более усматривать в нем непосредственную причину этой перемены, значит, по нашему мнению, становиться на совершенно неправильный путь. Подобная преувеличенная оценка значения самого факта крестовых походов и его последствий, во всяком случае, нуждается в весьма существенных ограничениях. Сближение с Востоком и хотя бы временное обладание восточными рынками, явившееся важнейшим следствием первых крестовых походов, не могло непосредственно отразиться на судьбе западных евреев. Можно было бы, говорить лишь об опосредованном влиянии факта крестовых походов, влиянии, отразившемся на жизни и судьбе западноевропейских евреев, лишь постольку, поскольку этот факт имел значение для развития европейской торговли и экономической жизни средневековой Европы вообще. Вопрос об этих общих последствиях крестовых походов имеет, однако, слишком отдаленное отношение к нашей теме, а потому и не может служить здесь предметом специального исследования. Ограничимся поэтому только общим замечанием, что если появление восточных рынков и могло иметь существенное значение в жизни итальянских торговых республик, то уже влияние этого факта на экономическую жизнь государств и областей средней и северной Европы было несравненно более отдаленным, а, следовательно, более слабым и менее значительным и существенным. Так, для развития внутренней торговли во всех этих странах, так же как и для развития внешних торговых сношений между Францией и Англией или между Англией и другими северными странами или, наконец, для возникновения немецкой Ганзы, факт овладения восточными рынками не мог иметь, да, конечно, и не имел большого значения. Между тем именно все эти факты в развитии европейской торговли и оказали наиболее существенное влияние, как увидим, на положение и судьбу евреев. Не в крестовых походах и не в их последствиях, но именно в развитии внутренних и внешних торговых сношений во Франции, Англии и несколько позже в Германии, в возникновении французских ярмарок, в образовании лондонской и позднее немецкой Ганз следует искать непосредственные причины ухода евреев из торговли и обращения их к исключительно ссудным и денежным операциям. Насколько все эти факты торгового развития в свою очередь мало были связаны с фактом завоевания восточных рынков, можно видеть хотя бы из того, что восточные товары далеко не являлись главными предметами торговли даже на французских ярмарках, не говоря уже о торговле лондонской и немецкой Ганз. Даже на шампанских ярмарках, служивших начиная с половины двенадцатого столетия главными центрами всей западноевропейской торговли, а вместе с этим и сбыта восточных продуктов, вовсе не эти последние, а прежде всего сукно и кожаные изделия составляли главный предмет торговли. (Bourquelot. Etudes sur les foires de Champagne. Paris, 1865). Даже итальянские купцы, за исключением только венецианцев и генуэзцев, занимались на этих ярмарках преимущественно продажей шерстяных и шелковых изделий, а не восточных пряностей и других предметов.