Страница 39 из 42
— Как усыпили? Зачем?
— Операцию делать. Думаете просто, когда рука как есть вся раздавленная?
Из двери госпиталя вышел постаревший, осунувшийся Кузьмин. Ребята молча расступились; одни смотрели на него с откровенной ненавистью, другие прятали глаза.
— Дети, — тихим, необычным для него голосом сказал Кузьмин, — идите домой… На нас свалилось огромное несчастье… огромное. Саше уже сделали операцию…
Он пожевал губами, хотел что-то ещё сказать и не сказал. Начал быстрыми суетливыми движениями хлопать себя по карману гимнастёрки и галифе. Искал трубку. Не нашёл и, будто вспомнив о чём-то неотложном, неровными шагами не пошёл, а почти побежал к детскому дому.
Потом пришла Маря. С заплаканным, обиженным лицом.
— Идите домой, хлопцы, уж если меня выгнали, так вам здесь совсем делать нечего.
Маря подняла Зорьку с земли, отряхнула ей платье и, взяв за руку, повела к дому.
— Не горюй, Зорюшка, бог даст, всё обойдётся, я к Саше на ночь всё равно приду… Два пальца всего-навсего ему отрезали… два пальца — це ж пустяки для мужчины, розумиешь? Для мужчины главное, чтоб голова была на плечах…
Зорька покорно шла рядом с Марей.
Глава 30. Никто им не поверит
Вера Ивановна пришла поздно. Девочки ещё не спали. Зорька сидела на своей кровати в той же позе, что и у госпиталя, и молчала. За это время она словно разучилась говорить. Воспитательница медленно, точно каждый шаг давался ей с трудом, подошла к столу и села, положив голову на согнутые локти.
— Это всё Крага наделал, — сказала Галка.
Воспитательница подняла голову.
— Галя Ляхова, — ровным, каким-то чересчур ровным голосом сказала она, — ты ещё слишком мала, чтобы судить поступки старших.
— А что, неправда, что ли? — не унималась Галка.
— Он со своей Щукой думает, что мы ничего не знаем…
— Прекрати! — крикнула Анка, и это было так неожиданно для спокойной и всегда такой выдержанной Чистовой, что Галка невольно замолчала.
Вера Ивановна пристально посмотрела на Ляхову.
— Что вы знаете, Галя?
— А всё! Мы с Зорькой своими ушами слышали, как Крага со Щукой на кухне ругались. Щука ему за нашу гречку полушубок дублёный купила, правда же, Зорька? И ещё нам хлеба давала, чтобы молчали, и грозилась!
— Что же вы раньше мне ничего не рассказали? — спросила Вера Ивановна. — Как же вы могли? Мы с Сашей… Да, да, одевайтесь, Галя и Зоря, надо сейчас же пойти и рассказать всё, сейчас же…
Анка вытащила из тумбочки миску с холодным картофельным пюре и кусочком селёдки и поставила на стол.
— Поешьте сначала, Верванна, вы же на ногах не стоите. — Анка смущённо замялась и стала настойчиво совать ложку в вялые пальцы воспитательницы.
Девчонки окружили их.
— Поешьте, Верванна, — хором упрашивали они.
Вера Ивановна встала. Глаза её странно заблестели.
— Спасибо! — дрогнувшим голосом сказала она.
— Я за чаем сбегаю, — неожиданно сказала Зорька и, как была — в трусах и майке, выбежала из спальни.
Кухня оказалась на замке. Зорька обежала вокруг столовой. Одно окно было незапертым. Она вскарабкалась на подоконник, влезла в столовую и через окно раздаточной пробралась в кухню. Чай в котле был ещё тёплый. Зорька взобралась на плиту, зачерпнула кружку. Прочно вмазанный в плиту котёл неожиданно зашатался и провис боком. Зорька испуганно спрыгнула с плиты. Что это с котлом? Но раздумывать было некогда, надо было принести Вере Ивановне чай, пока он не остыл совсем.
Во флигеле Кузьмина горел свет. «Интересно, что сейчас Крага делает?» — с ненавистью подумала Зорька. Она подошла ближе. Сквозь неплотно прикрытые рамы доносились приглушённые голоса.
— Ты, Стёпушка, ешь, — услышала Зорька ласковый голос Щуки, — мало ли что бывает… Оклемается мальчишка. А я тебе кашки рисовой наварила на молочке, с сахарком, маслице сливочное сегодня получили…
«Рисовая каша на молоке! — поразилась Зорька. — Надо же! И масло! Саша в больнице, а они кашу едят».
— Проклятие! — громко сказал Кузьмин. — Надо же такому случиться! Сто лет стояла — и ничего, собственно говоря, а, тут… И зачем вам понадобилось дом перестраивать? Втравили меня в эту историю, что? Теперь следствие начнут… вы, конечно, в стороне останетесь!
— Не пойму, Стёпушка, что ты виноватишь себя без вины? В кухне плита провалилась, нужно было кирпич поправить, не оставлять же деточек без горячего? Смекаешь?
— Какая плита? — не понял Кузьмин.
— Кухонная, — значительно сказала Щука, — не понимаешь? Эх, Стёпушка, Стёпушка, молодо-зелено, ко всякому делу надо ум приложить, тогда и толк станет. И что б ты без меня делал?
— Да вы объясните толком, собственно говоря, что? — сердито сказал Кузьмин.
— Я кирпичики-то из плиты повытаскивала, побила, — Щука понизила голос до шёпота, и Зорька с большим трудом различала слова, — починка требуется, смекаешь?
— Так-так, — недоверчиво и в то же время радостно протянул Кузьмин, — смекаю, смекаю, собственно говоря… Чёрт возьми!
«Гадина, гадина, — чуть не плакала от злости Зорька, — так вот почему котёл провалился!»
— И не убивайся зазря, не в таких переделках бывали, — продолжала втолковывать Щука. — Люди на войне тыщами гибнут, и то ничего, а эти безродные кому нужны? И воспитательницу к рукам приберём. Время голодное, страдальное, подкинем ей хлебца, мясца, маслица… Свою выгоду только дурак не соблюдает, смекаешь? А детям одним кто веру даст?
Зорьку охватила слепая, безрассудная злоба. «Значит, никто нам веры не даст? А-а, сговорились!» Она соскочила с завалинки, поискала глазами камень и, не найдя его, швырнула в окно кружку с чаем.
Стекло разлетелось вдребезги.
Зорька кричала и топала ногами. Страха не было. Была только страшная, ослепляющая ненависть к этим двоим…
Внезапно Зорька почувствовала, как шершавая ладонь закрыла ей лицо.
— Замолчи! — Кузьмин схватил Зорьку за плечи.
Зорька дёрнулась, вырвалась и помчалась через двор к воротам, вихрем пронеслась мимо Щуки и выбежала на улицу.
Она неслась в темноте по улице, радуясь, что так ловко удрала от Краги, и бежала до тех пор, пока ноги сами не принесли её к дому старика Токатая.
Возле калитки она остановилась, перевела дыхание. Пот градом струился по лицу, щипал глаза.
«Сейчас всё, всё расскажу, — решила Зорька. — Может, он уже написал бумагу большому начальнику в город? Ничего, теперь ещё напишет и про Сашу тоже, и как Щука плиту в кухне нарочно разобрала».
В окнах мазанки было темно. Зорька долго стучала в двери. Никто не отзывался. Тогда она подошла к юрте и, откинув войлок, заменяющий дверь, позвала:
— Дедушка Токатай!
В тёмном проёме показалась Кульшат.
— Кто здесь?
— Это я, Зорька… мне дедушку Токатая надо… очень-очень надо!
— Какая Зорька? — удивилась Кульшат и вдруг заплакала. — Совсем плохо стало, Зорька, ой, плохо… Аллах прогневался на нас… Брат большой командир на войне… бумага пришёл… погиб! Горе пришло в наш дом, Зорька…
Зорька попятилась. Приготовленные слова о делах в детском доме застряли в горле. А Кульшат плакала, не вытирая слёз, и всё говорила, безвольно свесив вдоль тела руки. Длинные, распущенные волосы падали ей на плечи, как траурная шаль.
— А как же… бумагу… он хотел бумагу? — растерянно прошептала Зорька.
— Бумага пришла… брат погиб, — сказала Кульшат и закрыла лицо рукавом.
Зорька повернулась и медленно побрела к калитке. Что же теперь делать? Саша в больнице, а Крага и Щука в стороне, всё им сойдёт с рук?.. А что, если дедушка Токатай ещё не написал бумагу в город? Что же тогда делать? Покориться Краге?
«Ну нет! — решила Зорька. — Пойду в город, найду самого большого начальника и всё ему расскажу. Узнает тогда Щука, как нам никто не поверит!»
Было далеко за полночь, когда Зорька вышла из посёлка на широкую проезжую дорогу, ведущую в город. Выбегая из спальни за чаем, она впопыхах не надела платья и теперь дрожала от ночной прохлады.