Страница 6 из 10
— Чего?
— Запчасти к машине нужны… я хорошо заплачу, — бурчал мужчина, и из-за поднятого воротника на Мисько глянул большой, светящийся глаз.
— Ну-ка отвали вприпрыжку от приличного человека, а то я тебя так поглажу рукояткой, что у тебя и дух через абшпервентиль[4] вылетит!
— А может, самогонки?.. А?..
Мисько долго смотрел на говорящего, потом очень изящно сплюнул и сказал:
— Я пью монопольку.
Но оборванец не отставал.
— Есть тут одна машина, — начал он как бы сам себе, — «вандерер», чистое золото, сорок четвертый год, прекрасные бумаги, а?
— Очень рад, — сказал Мисько, но его это невольно заинтересовало. Он прислушался.
— Вы ведь неплохой механик, да? — сказал тот.
— Ну, я думаю.
— Надо бы, — он понизил голос, — номерок на блоке цилиндров забить, новый красиво выбить, ну и колодку приварить.
Мисько присвистнул.
— А, вон оно как!
— Так что?.. За работу — десять кусков. Пять даю сразу.
Мисько почесал шею. На душе у него было тяжело.
Вдруг в отдалении показалось светлое, развевающееся на ветру пальто Осецкого, и сразу же ветер донес его голос.
— Туда складывайте, туда! — кричал он. — Тысячу раз говорил! А сейчас давайте все заказы, я еду на станцию получать траверсы.
И уже садясь в автомобиль, угостил Мисько сигаретой, засовывая бумаги во внутренний карман.
— Вы знаете… тут есть одна краденая машина, хотели меня втянуть, — признался Мисько шефу, переключая скорости, как прима-балерина. Инженер не слышал, потому что у него из кармана вылетела логарифмическая линейка. В погоне за этим бесценным инструментом он залез под сиденье. Через минуту появился. Глаза у него блестели.
— Пан Мисько, я вам скажу, я вам одно скажу. Пока есть такие люди, как этот Вензек, то… я не знаю, но… — Он замолк и задумался.
— Вензек, из рабочих? Это который? Это не тот маленький, немного кривой?
— Да-да, он.
— Так что он сделал?
— Вы его все-таки знаете?
— Нет, не очень. Он водку никогда не пьет, и ни жены у него нет, ни девушки. Говорят, он в священники собирался пойти, но не вышло у него почему-то. Стал слесарем.
— Какой там священник, — махнул рукой Осецкий. — Вы представляете, что это за человек? Я не верил, ей-богу, но мне все рассказали. Он сегодня принес целую корзину еды и раздал тем парням, что нам помогают. Те, что из лагеря вернулись, вы знаете.
— Ага.
— Я хотел заметить, что не очень хорошо, если он приторговывает среди товарищей. Оказывается, он не продавал, так отдавал, угощал. Но столько? Спрашиваю, это родственники? Нет. Знакомые? Нет. Так почему? Из милости к ближнему? Представьте себе, и на это отвечает: нет. Просто, говорит, не может, если у кого-то нет, а у него есть. Только потом Конопка рассказал мне неслыханную историю. Этот Вензек был квалифицированным слесарем-механиком и первым специалистом по сейфам еще перед войной. Такие работники получают большие деньги, но обычно пьют. Он не пьет, но даже приличного костюма у него не было. Все до копейки отдавал. Увидел, что у товарища нет, — отдавал. Не взаймы. Просто давал. «Я, — говорит, — не даю взаймы, потому что все равно не отдаст, только еще на меня обидится. Лучше так». Какого-то парня, сына своего напарника, обучал в университете и давал деньги. Но как только стал давать деньги, его начали обманывать. Поначалу. Потому что потом он стал осторожнее, и сначала присматривался к тому, кого, как ему казалось, нужно поддержать. Если решал, что заслуживает, давал.
— Да-да, я это знаю, — сказал Мисько. — У нас на Сикстуской был такой сторож, маленький, черный, с такими красными глазками. А когда наши артиллеристы из Цитадели шли в плен, то на улицах остались пушки, кони — все. Мы стояли с другом в воротах и плакали. Так слезы у нас прямо ручьем лились. Никто не стыдился. А нарядно одетые женщины снимали с коней войлочные попоны, срезали упряжь, все сдирали. Вдруг я смотрю и говорю: «Юзька, — этой мой друг, — глянь, Валентий идет». Это тот сторож. А он пошел в эту сумятицу, открывает мешки с овсом, которые в ящиках были, и дает лошадям: одной, второй, третьей. Его сын — такой маленький оторва — через минуту притащил какой-то патронташ или чего там, так он его по заднице отшлепал и приказал отнести обратно. «Не буду, — говорит, — на чужой беде наживаться».
— И что с ним стало?
— Попал на Лонцкого[5], там его немцы расстреляли, потому что прятал еврея в подполье.
Они замолчали, словно от этих последних слов пала какая-то холодная тень. Автомобиль свернул к вокзалу.
— Пока есть такие люди, можно жить.
— Все меньше их, потому что мрут как те куры. Как куры, — повторил Мисько и ловко остановился у самого бордюра.
Банкет с препятствиями
По случаю запуска первого генератора на электростанции состоялось «скромное торжество» в канцелярии старосты, на котором было выпито много превосходных вин и водки. Осецкий сначала отказывался, потому что это только начало, это всего лишь маленький генератор на сто киловатт, не о чем и говорить, но уступил. Всеобщая тенденция «празднования» нашла выражение в длинных, очень нудных выступлениях, после которых провозглашались различные лозунги и тосты. Это последнее меньше всего нравилось Осецкому, у которого на самом деле болели почки. Что еще хуже, кое-кому не понравилось, что он пригласил на банкет Петруса. Второй инженер, который недавно приехал, молодой парень с послевоенным дипломом, он на всякий случай постоянно носил в карманах маленькие немецкие справочники, смеялся и даже хотел выпить с Мисько на брудершафт, но господин почтмейстер и госпожа староста (не говоря уже о начальнике станции) были несколько оскорблены. Мисько почти весь банкет вел себя вполне корректно. Лишь когда открылись двери в зал, в котором должны были состояться танцульки, — случилось страшное.
После очередной речи и ответа несчастного Осецкого, который чувствовал, как у него колет в боку (особенно ему досаждала рябиновка), наступила минутная тишина. Осецкий встал и направился к двери, чтобы заказать себе крепкий чай, когда шофер приблизился к нему, явно взволнованный.
— Господин инженер, кто это там, тот тип в углу?
Белоснежный стол после двухчасовой обработки с помощью ртов, челюстей и рук выглядел как поле битвы. Наиболее полному разгрому подвергся десерт. Госпожа староста решила, что цветы являются недостаточным украшением банкета, и представительский бюджет был потрачен на кондитерские изделия местной фабрики шоколада и кексов. Несколько прекрасных подносов, щедро заполненных сладкими, вкусными кондитерскими изделиями, было расставлено на столе в симметричном порядке. Однако странным образом, а точнее, под влиянием необычно притягательных сил, источник которых находился на другом конце стола, все вместилища сладостей (не говоря уже об изысканных винах) переместились в противоположном направлении. Вдобавок одна лампочка в люстре мигала, и темнота ежеминутно скрывала проделки тамошних участников пиршества. Только бульканье, лязг, чавканье и другие звуки поедания пищи указывали, что банкет продолжается и в этой относительной темноте. Сейчас, когда шофер обратился к инженеру, во тьме сияла чья-то превосходная золотая челюсть, ощерившаяся в хохоте, прерываемом чавканьем и икотой.
— Тот, с золотыми зубами?.. Это комендант железнодорожной охраны, а что…
От праведного гнева волосы на голове Мисько встали дыбом. Он с такой силой треснул стулом, который держал в руках, об пол, что отскочила поперечина. Воцарилась смертельная тишина.
Раздалась короткая, прерывистая дробь, выбиваемая пальцами, а затем какая-то неизвестная мелодия, которую просвистел шофер.
— Слуга милостивого государя! А что это вы не встаете по стойке «смирно», когда поют «Ще не вмерла Украина», а? Ты по-украински уже забыл, сволочь? А я тебя искал, искал и все-таки нашел. Неплохую ты себе должность подыскал, негодяй! Ты, гитлеровский гаденыш, мало тебе было среди немцев, теперь ты здесь в порядочные люди пролез? Подожди, ты отсюда так не выйдешь! Скинь этот мундир, я тебе дам кокарду с орлами, чтоб тебя черти взяли! Посмотрите на начальника! Вы его не знаете? Это обер-ефрейтор из Галичины, немцам ж… лизал, наших убивал, а теперь сразу господин комендант. Погоди, я тебе дам коменданта!