Гремящий порог

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Третий день с низовьев реки дул ветер.

Набрав силу в снежных пустынях севера, он рвался на юг, к центру материка. Путь ветру преграждали горы. Ветер ударялся о скалистую грудь горы и низвергался в речную долину.

В каменной горловине ущелья ветер бушевал с неистовой силой. Вспарываясь об острые клыки торосов, он срезал верхушки заструг и сугробов, дробил их в колючую снежную пыль и гнал ее передсобою, свистя, завывая и захлебываясь в натуге…

Казалось, ничто не в силах противостоять жестокой силе ветра. Но, приглядевшись, можно было различить в клубах снежной пыли узкие треноги буровых станков, вереницей выстроившихся посередине ущелья. На льду работали люди — буровики и гидрологи.

Возле одной из треног, спиной к ветру, стояли рядом двое в длинных полушубках с поднятыми воротниками. Один пытался закурить, но спичка, едва вспыхнув, тут же гасла. В раздражении он смял и отшвырнул папиросу, которую тут же унес порыв ветра.

— Погодушка! — сочувственно сказал его товарищ.

— Как в Сибири!..— отозвался первый.— Послушай, Николай,— сказал он, возвращаясь к прерванному разговору,— какого дьявола ты торчишь тут на морозе? Мне не доверяешь?

— Не болтай глупостей, Виктор,— возразил Николай Звягин.—Я говорил тебе, что должен приехать Кузьма Сергеевич.

— Ты уже битых два часа ждешь.

— Он сказал, что приедет в середине дня. .— Чего же ты прискакал так рано?

— Лучше, если я подожду его, а не он будет ждать меня.

Они перебрасывались фразами, не глядя друг на друга, укрывая лицо от режущего ледяного ветра.

И хотя обстановка вовсе не располагала к разговору, Виктор, не умевший подолгу молчать, снова спросил:

— Ну и как? Свидание состоялось?

— Какое свидание?

— Преклоняюсь перед вашей поистине рыцарской скромностью. Но нельзя же скрывать от друга.

— Да что я скрываю?

— Николай Звягин! — произнес Виктор прокурорским тоном.— Вы не посмеете отрицать, что остались вчера в автобусе, пропустив свою остановку, с заранее обдуманным намерением! Вы не решитесь отрицать, что пренебрегли обществом друга ради белокурой кондукторши. Вы вернулись домой без четверти двенадцать!..

Особенно яростный порыв ветра хлестнул в лицо колючей снежной пылью. Виктор на секунду замолчал, но тут же прокашлялся и бодро закончил:

— Суду все ясно. Вы были с ней!

— Я был в кино.

— Тем более. В кино и с ней.

— Я был в кино один.

— Невероятно!

Николай не обманывал товарища.

Он действительно остался с намерением заговорить с Наташей (он узнал, как ее зовут) и пригласить ее в кино (билеты были куплены накануне). Но когда автобус подъехал к конечной остановке — гаражу, она так быстро выпрыгнула, что он не успел ее даже окликнуть. Он долго ждал у гаража, потом узнал, что там идет комсомольское собрание. Пришлось в кино идти одному.Николай хотел чистосердечно рассказать все Виктору, но в это время сквозь посвист пурги донеслось гудение автомобильного мотора. Серый «газик»-вездеход остановился на дороге.

—Вот и Кузьма Сергеевич,—сказал Николай Звягин и, прикрывая лицо огромной рукавицей, побежал к машине.

Вместе с Набатовым приехали Швидко, начальник управления механизации Бирюков и бульдозерист Перетолчин.

Набатов первым вышел из машины. За ним Швидко и Федор Васильевич.

Бирюков выглянул и сказал:

— Может быть, доедем до места?

— Вылезай, Павел Иванович,— усмехнулся Швидко,— ездить будем потом, когда твои ребята дорогу сделают.

Бирюков что-то буркнул в ответ, нехотя вылез из машины, подошел к Набатову и, рывком подняв воротник, повернулся спиной к ветру.

Набатов, словно не замечая его недовольства, спросил спокойно, деловым тоном:

— Бульдозеристы знают задачу?

— Знают,—ответил Бирюков.

— Добровольцы есть?

— Все.

— Отлично!

«И чего он форсит,— уже со злостью подумал Бирюков,—обо всем можно было переговорить в управлении, наконец, едучи сюда, в машине. Всю дорогу молчал, теперь открыл производственное совещание на свежем воздухе».

— Предупредили людей, чтобы не забывали об опасности? — продолжал Набатов.

— Предупредил,— ответил Бирюков и не сдержался: — Кузьма Сергеевич, мы же могли об этом поговорить у вас в кабинете.

Набатов снова не заметил его раздражения и ответил подчеркнуто добродушно:

— Работать-то придется не в кабинете.

Подошел запыхавшийся Николай Звягин и доложил результаты первых промеров. Доложил наизусть и очень подробно. Назвал цифры по каждой скважине: толщину льда, глубину, скорость течения, насыщенность шугой.

Набатов улыбнулся.

— На память. Записывать холодно?

Николай Звягин обиделся, достал из кармана записную книжку и показал страницы, исписанные крупными корявыми цифрами.

— А все-таки холодно,— сказал Набатов, любуясь молодым инженером.

— Холодно,— признался Николай Звягин.

— Так вот, друзья,— сказал Набатов.— Цифры утешительные. Особенно по шуге. Река явно подводит Евгения Адамовича. Все его расчеты на шуге построены.

— На шуге не удержишься. Снесет,—сказал Швидко, по-стариковски хитро подмигивая.

— Правильно! — с удовольствием подтвердил Набатов.— На шуге не удержишься. Поплывут его доводы. Кстати, в этом все мы были уверены. Меня тревожило другое. Толщина льда. Тут я серьезно опасался. Морозы выручили. Думаю, можно выпускать бульдозеры на лед. Как считаете?

— Можно,— решительно сказал Швидко. Бирюков промолчал.

— Сомневаетесь? — спросил Набатов.

— Не то что сомневаюсь, Кузьма Сергеевич, но И уверенности твердой нет. Новое дело, необычное. Если по расчетам судить, толщина льда достаточная…

— Так в чем же дело? — нетерпеливо прервал Швидко.

— А в том, что при стремительном течении неизбежны водовороты. Следовательно, могут быть промоины во льду.

— Люди твои не боятся. Все добровольно вызвались.

— Рисковать своей жизнью легче, чем рисковать чужой. Это ты не хуже меня понимаешь, Терентий Фомич.

— Я и сам сомневаюсь,— признался Набатов.— Давайте попробуем так. Пустим на лед бульдозер без водителя. Трос прикрепим метров на полтораста. Зачалим за мертвяк на берегу. И пусть помолотит часок-другой, поскребет лед. Выдержит —тогда выведем машины на лед без опаски.

— Разрешите мне сказать, Кузьма Сергеевич,— обратился к Набатову Федор Васильевич, до того молча слушавший разговор инженеров.

— Пожалуйста.

— Сама машина нам ничего не скажет. В одном месте проверили, а рядом может быть полынья. Надо проехать вдоль и поперек, чтобы уж потом работать надежно. Разрешите мне. Для страховки кабину снимем. В случае беды выскочить можно.

— Смотря куда выскочить,— не удержался Бирюков.

— На лед, конечно. Мы же договорились с вами, Павел Иванович, что мне пробу снимать.

«Кругом хитрецы,—подумал Набатов.— Возражает, а сам подготовился. И человека подобрал… Сказано мудро: идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Идея зимнего перекрытия овладела коллективом строителей. Овладела потому, что рождена самой жизнью. Тем и примечательно паше время, что стремление вперед стало общим стремлением, стремлением всего народа. И любые попытки приглушить поток творческой инициативы народа обречены на провал».

Размышляя так, Набатов в то же время присматривался к бульдозеристу, спокойная уверенность которого пришлась ему по душе. Набатов не любил в равной степени и нерешительных и суматошных людей.

Бульдозерист держался скромно, без рисовки. Чувствовалось, что он осознает всю опасность предстоящей работы и в то же время понимает, что выполнить ее совершенно .необходимо; а раз необходимо, то к чему все лишние разговоры?

— Машину свою знаете? — спросил Набатов.

— Как положено.

— Давно работаете бульдозеристом?

— Полтора месяца.

Набатов, недоумевая, покосился на Бирюкова.

— До этого четыре года на танке. Всю войну «тридцатьчетверку» водил,— пояснил Федор Васильевич.