Гремящий порог

А за новой улицей, в ряд с ней, забралась еще глубже в тайгу следующая, самая новейшая. Пока это еще только просека. Но уже режут плотный глиняный пласт ковши канавокопателей, и глубокие щели траншей обозначили контуры фундаментов будущих домов…

Набатов прошел из конца в конец обе улицы.

И хотя тут никто не усомнился в завтрашнем дне и никого не пришлось усовещивать и взбадривать, с лица его не сходило выражение угрюмой озабоченности.

Промазал, теперь догоняй вчерашний день! Надо было навалиться на жилье еще год, два года назад… Он и строил, его даже хвалили; и действительно, жилья до сих пор хватало. Но надо было строить больше. Надо-было предвидеть, какая лавина людей хлынет на стройку, когда начнется штурм реки. И вот он как витязь на распутье. Отодвинуть час штурма нельзя. Принимать людей на голое место и селить их в палатках и. землянках тоже нельзя. Не то время…

Задумавшись, Набатов пересек новую улицу и оказался во дворе уже отстроенного и обжитого квартала. Заметив свою ошибку, он хотел повернуть назад и остановился удивленный.

Посреди двора, в стороне от кладовых и прочих, хозяйственных построек, между двумя соснами стоял… теремок. В точности такой, как в запомнившейся с детских лет книжке «Русские сказки». Возле теремка хлопотал щупленький старичок в стеганом ватнике и облезлой заячьей шапке. Старичок стоял на толстом сосновом кряже, поставленном на попа, и старательно раскрашивал наличник верхнего окошка. На густо-зеленом фоне стены и в соседстве с красной крышей яркий, оранжевый колер наличника выглядел особо внушительно.. Временами художнику приходилось вставать на цыпочки, и это было, наверно, очень утомительно, так как на ногах у него были толсто подшитые валенки. Поэтому работа двигалась медленно.

Набатов терпеливо обождал, пока старичок управился с верхним наличником и спустился с пьедестала.

— Бог на помощь, дедушка!

Старичок вскинул голову и, прищуря не по-стариковски живые глаза, посмотрел на Кузьму Сергеевича долгим, пытливым взглядом, как бы оценивая, что за человек и как с ним держаться. Видимо, впечатление было благоприятное, ответил он ей улыбкой:

— Бог помог, коли сам не плох.

— Внучатам мастеришь?

— Внучатам,— весело подтвердил старичок.— Много их у меня.

— И от сыновей и от дочерей?

— Нет, мил человек,— неожиданно серьезно возразил старичок,— дочерей у меня нет, а сын всего один, да и тот в бобылях ходит. А внуков много. Вся околица.

— Это что же, детсад заказал или школа? — после короткого молчания спросил Набатов, чтобы перевести разговор на другое.

— А без заказа, выходит, нельзя? Старичок усмехнулся и снова пытливо взглянул на Кузьму Сергеевича.

— Заказ мне, мил человек, самое главное начальство выдало, только нарядом не оформило. А заказ вот какой: видишь, и повдоль и поперек дороги дома поставлены? В каждом доме восемь квартир, в каждой квартире две, а то и три семьи. Посчитай, сколько ребят. Придут из школы —куда деваться? Хорошо, мать дома или бабка какая ни на есть имеется. А как нет бабки да мать на работе? Вот я так понимаю, что начальству недосуг об этом подумать, оно, значит, мне и препоручило: старайся, Демьяныч. Вот и оправдываю.

— Понятно, дед, спасибо за науку,— поблагодарил Набатов.

— Не обессудьте,— сказал старичок и, сняв шаг. ку, вежливо поклонился.

Проходя двором, Набатов увидел подвешенную на цепях лодку и деревянную «Победу» на металлических колесиках Судя по яркой расцветке, это тоже были изделия Демьяныча.

«Мудрые старики мне сегодня попадаются,— подумал Кузьма Сергеевич, усаживаясь б машину,— или, может быть, молодежь измельчала?»

В конце дня Набатов позвонил секретарю парткома Перевалову.

— Есть разговор, Семен Александрович.

— Могу зайти.

— Лучше у тебя. Ты сейчас свободен?

— Жду.

В кабинете у Перевалова никого не было.

— Это что же: гора к Магомету или Магомет к горе? — улыбнулся Перевалов, когда Кузьма Сергеевич, по привычке пригибаясь, перешагнул порог кабинета.

— Ну мы, однако, почаще встречаемся, чем гора с Магометом,— возразил Набатов.

— А кто ж знает, как часто они встречались? Была у Семена Александровича Перевалова такая привычка: прикрыть шуткой нетерпеливое ожидание. Вместе с высокой, плечистой фигурой и острым взглядом светлых веселых глаз унаследовал он ее от отца, бывалого и опытного таежника. Перевалов понимал, что Набатов пришел продолжить разговор, начатый несколько дней назад. И, зная Набатова, был, уверен, что пришел тот не с пустыми руками.

— Время у нас есть? — спросил Набатов.

— Для хозяина-то? — снова отшутился Перевалов.

— Опасаюсь сорвать какое-нибудь заседание,— в тон ему отозвался Набатов.— У тебя ведь тоже свой график.

Перевалов только рукой махнул и сказал уже совсем серьезно:

— Слушаю, Кузьма Сергеевич.

— Посидели мы несколько дней с Терентием Фомичом. Надо теперь с народом обсудить.

— Сейчас?

— Сперва с тобой. Значит, есть время?

Перевалов молча кивнул.

Набатов снял трубку.

— Мне группу проектирования… Инженера Звягина… Николай Николаевич, прошу со всеми чертежами и расчетами… Нет, не ко мне, в партком,..

— Почему Звягин? — спросил Перевалов.

— Он нам помогал. Точнее сказать, мы вместе делали проект перекрытия.

— А Евгений Адамович?

— Нет. Об Евгении Адамовиче разговор впереди.

Николай Звягин вошел с охапкой чертежей и остановился у порога. Ему, рядовому и к тому же только начинающему свой трудовой путь инженеру, не часто, приходилось бывать в кабинетах начальства (секретарь парткома на стройке большое начальство, даже в том случае, если он прост в обращении и доступен). А Николай Звягин уважал Перевалова еще и потому, что знал его много лет. Вместе с отцом Звягина Перевалов строил Байкальскую ГЭС. Оба работали старшими машинистами на большом шагающем.

Николай остановился несколько смущенный откровенной улыбкой на лице Перевалова. Как это часто бывает с молодыми людьми, он больше всего боялся показаться смешным и оттого иногда выглядел застенчивым, хотя характера был далеко не робкого.

А Перевалов улыбался просто потому, что любил этого парня, которого знал еще долговязым и угловатым подростком в те годы, когда ему самому било примерно столько же лет, сколько теперь Николаю Звягину. И оттого, что у Николая было такое умное открытое (в народе говорят — пригожее) лицо, какие сразу располагают к себе с первого взгляда.

— Хорошо, что рослого помощника подобрал себе,— засмеялся Перевалов,— а то бы враз не донес.

— Все тут, Кузьма Сергеевич,— сказал Звягин, выложил на стол перед Набатовым всю охапку и отошел в сторону, не зная еще, будет ли позволено ему остаться здесь и присутствовать при этом, как он понимал, очень важном разговоре.

— Докладывай,— сказал Набатов,— а я буду оппонентом.

Об этом Николай Звягин не осмеливался и мечтать. На лице проступила краска радостного смущения.

«Расцвел как красна девица,— подумал Набатов.—Не парень— золото»,—а вслух сказал с напускной строгостью:

— Мы ждем, Николай Николаевич. Сначала Звягин волновался, и это проявлялось в том, что излагал он чересчур пространно, с излишне подробными пояснениями. Нужды в этом не было. Перевалов был старым гидростроителем.

Постепенно материал увлек Звягина, волнение его улеглось. И Набатов одобрительно кивал, слушая, как точно и сжато выражает он свою мысль.

— Отсыпав перемычки зимой, мы сможем сразу после вскрытия реки откачать котлован и приступить к сооружению плотины.

Звягин остановился и посмотрел на Кузьму Сергеевича, как бы спрашивая: все ли и правильно ли он сказал? Набатов утвердительно наклонил голову. И Звягин закончил словами:

— Таким образом мы выгадаем целый строительный сезон.

— Не только строительный сезон,— живо подхватил Перевалов.— Больше выгадаем. Год выгадаем, черт побери! Тот самый год, которого нам не хватает. И вот что здорово! Морозец сибирский к себе в союзники повернем. Перехитрим зиму!