Страница 42 из 43
- Вперёд... - ревёт Яков, осатанело таращась на догорающий костёр. Догнать, падло... Приказываю... Василий... Ты что, Василий... Вперёд, братцы... Там, впереди... Нельзя допустить... Ты, слушай, твою мать... Илья, родной, - хватает он меня своей железной рукой за ворот, притягивает к себе, горячее дыхание опаляет мне лицо, - Она же знаешь... Куда идёт... Там, твою мать... Нельзя допустить... Сдвоила, твою мать... Как худо... Больно! - вдруг дико рычит он, оскаливая зубы, - Больно, Илья!.. Убей меня! Это приказ... Ты понял приказ, мать твою!.. Под трибунал пошлю! Если не... Под трибунал... Варя... Добей, родная... Нельзя вам ждать... Там... Объект номер один...
- Объект номер один! - странным, чужим голосом повторяет Варвара. Здесь объект номер один! Господи!
- Быстрее!... - хрипит Яков, - Илья, пристрели, именем революции, не бросай, Илья... Там, на северо-запад... Объект номер один... Я сразу понял... Не имел права... Думал, справимся... Больно, Илья! Варька, стреляй!.. Стреляй, родная, добей!... - он отталкивает меня, так сильно, что я падаю в снег. Варвара возится с пистолетом. Яков замечает его в руках Варвары и перестаёт хрипеть, только набирает пригоршню снега и суёт себе в рот. Глаза его смыкаются.
- Птицы поют... Слышишь, брат?..
Варвара поднимает пистолет и стреляет ему в лицо. Яков валится набок, выплёскивая из пробитой головы немного крови, я встаю и забрасываю снегом костёр. Вместе мы оттаскиваем тело Якова в сугроб. Варвара всё время пытается вытереть слёзы, закусив посиневшую без крови губу. Она не может по-настоящему заплакать.
Мы идём всю оставшуюся ночь, даже не думая об осторожности. Утром мы находим Василия, там, где закончился его путь, лежащего в провалившемся насте, как в саркофаге, весь снег вокруг него запятнан остывшей кровью, горло разорвано, и ты, Василий, и ты её не взял, любого зверя мог ты взять, один на один, вцепившись мёртвой хваткой в горло, днями и ночами не сходя с кровавого следа, никто не мог уйти от тебя, и она не ушла, она повернула и убила тебя, тебя, врождённого охотника, различавшего снег на запах, возраст дерева на слух, никогда не узнаем мы теперь, как ты умер, как она обманула тебя, мы закапываем тебя в снег и клянёмся, что принесём в это место её почки, ты всегда ел почки сырыми, Василий, жди нас тут, мы скоро вернёмся, жди нас, друг.
Час за часом мы догоняем снегурочку, она движется всё медленнее, её сжигает адский огонь, новый день выдаётся пасмурным, и это её последний день. Я уже давно не вижу её, не знаю, о чём она думает, что видит перед собой, настолько глубоко ушла она во мрак своей нежити, куда нет доступа даже мне, несчастная Катя, девочка с длинной мягкой косой, неужели это ты?
Около полудня лес редеет, и мы выходим на берег замёрзшей реки.
- Вон она! - вскрикивает Варвара, показывая рукой на другой берег. Я замечаю маленькую фигурку, она мучительно хромает пологим белым склоном берега, проваливаясь в глубокий снег. На мгновение мне даже становится её жалко, всё-таки она тоже живое существо, которое уже обречено умереть, да ещё и маленькое, раненое, несчастное.
- Отсюда не попасть, - говорит Варвара, бегом спускаясь ко льду.
Я бросаюсь за ней. Лёд хрустит и проламывается под нашими сапогами. Скользя и отчаянно перебирая ногами, я добираюсь до места, больше присыпанного снегом, где потолще, и валюсь грудью на винтовку, чтобы уменьшить давление на лёд. Варвара с руганью выбирается из провалившейся под её коленом впадины и ползёт дальше, с треском поверхность льда уходит под ней в тёмную глубину воды, она снова выныривает, я хватаю ремень её винтовки, тяну на себя. И тут я чувствую, как мороз въедается в кожу, и понимаю, что это ловушка, я тяну изо всех сил, но мне уже не вырвать ноги Варвары из вцепившегося в них льда, лёд ломается, хрустит, но крепче сжимает хватку, Варвара дико визжит от боли, колотит по нему руками, бросив оружие, лицо её всё в поту, рот приоткрыт, почему я должен видеть, как она умирает, я не хочу, но я должен тянуть до последнего, пока есть хоть крошечный шанс вытащить её, она взвизгивает, сдавленно, от ломающей её тело тисочной пытки, это лёд встаёт снизу, из воды, Господи, неужели она смогла остановить целую реку? Лёд встаёт, ломаясь и пронзительно скрипя, лёд плачет и воет, поднимаясь со дна ввысь, белые горы вздымаются под нами, нас несёт ввысь, и Варвара рвётся из моих рук, вжимая голову в плечи, она прокусывает свои губы, которые не могла прокусить тогда, у догоравшего костра, кровь хлынула у неё изо рта, это конец, её раздавило, я видел, как её раздавило, я же смотрел ей прямо в лицо. Всё, мне не нужны больше твои безжизненные ледяные руки, женщина, я встаю, я не желаю больше ползти, как червь, я встаю и смотрю на снегурочку, она остановилась на вершине склона, она же не может морозить на ходу. Винтовка лежит у моих ног, со звериным рычанием я рву на себя ремень оружия и бросаюсь вперёд, бешено хрипя, карабкаюсь обледеневшим склоном вверх, и там, наверху, передо мной открывается долина, поросшая молодой сосной, и я вижу объект номер один: что-то наподобие огромной чёрной косой эстакады, уходящей в землю, её окружает бетонная стена с колючей проволокой наверху, башни с пулемётами, часовые, идиоты, хочется заорать мне, что ей ваши пулемёты, что ей ваша проволока, ей же не надо внутрь, так-то вы охраняете объект номер один, бога душу вашего мать!
Я задыхаюсь, у меня так мало осталось сил, я несусь по склону, где же ты, моя девочка, мягкая длинная коса, пионерка моя с робкой детской улыбкой на губах, я знаю, ты села где-то в снег, сожмурившись от боли, сжав кулачки, ты приоткрыла рот, нет, ты не сделаешь этого, где же ты, дай мне найти тебя, ах проклятые сосны, в которых потерялся твой след, дай же мне найти тебя, а прострелю тебе грудь, нет, я прострелю тебе лицо, ты вздрогнешь, как сладко ты вздрогнешь, в последний раз, откроются твои глаза, высохнут твои слёзы, я прострелю тебя навылет, я всуну дуло в твой рот, я переведу затвор, я хочу, чтобы голову тебе выбило, ласточка моя, чтобы проломило, стукнуло в древесину, чтобы чистый, пронзительный свист серебра проколол тебя, чтобы ты вздрогнула и затихла, это не стыдно, вздрогнуть, потому что вздрогнешь ведь уже не ты, труп твой вздрогнет и начнёт дёргаться, мёртвое тело, да что я тебе говорю, ты и сама всё понимаешь.