Обнаженная со скрипкой

– Хорошо, мастер! – засмеялся генерал. – Непременно скажу!

Антон удовлетворенно кивнул, распрямился и уже взялся за ручку двери, как вдруг из второй по коридору комнаты послышался долгий протяжный звук. Кто-то настраивал скрипку.

– Лара? – спросил Антон генерала. Тот утвердительно кивнул головой.

– А неплохой звук! – прислушался Антон. – Очень даже хороший звук. Не знаете, чьей работы инструмент?

– Нет, не знаю. Лара называла – какого-то немца, не могу припомнить.

Подстроив верхнюю, самую сложную в настройке ми, невидимая скрипачка провела смычком по квинтам сверху вниз: ми-ля ре-соль.

– Замечательный звук! – констатировал Антон. – Вот разве что душка чуть-чуть, самую малость, не на месте. Настроить бы надо! Вы передайте Ларе, пусть отнесет скрипку к мастеру.

– А вы и в музыке понимаете? – искренне удивился генерал. – Душка, говорите?

– Ну, в музыке постольку, поскольку! В дереве я понимаю больше. Я его слышу. Даже из-за двери.

За вечерним чаем Валентина Григорьевна вернулась к разговору о реставрации шкафа. Поинтересовалась, откуда взялся этот молодой человек? Генерал рассказал, что рекомендацию Антону дал ему академик Приходченко, которому карпачевская фирма отреставрировала секретер XVIII века.

– Я спросил, у какого антиквара он нашел эту вещь, да еще в таком отличном состоянии, а он только рассмеялся. Тут я и вспомнил о нашем шкафе и решил, что хочу в него повесить парадный мундир, а то он висит у тебя рядом с платьями и пропитывается всякими шанелями-диорами. А это все-таки воинская форма. И взял у Приходченко телефон Антона.

– Ну, знаешь! – возмутилась супруга. – Когда мы в Кремле на приеме были, так там коллеги твои пахли не только «шанелью-диором», как ты выразился, но и Боссом, и Каррерой, и даже Дольче с Габбаной, между прочим. Да ты и сам Живанши пользуешься. Уж керосином, или чем вы там свои «изделия» заправляете, ни от кого не пахло!

– А у него неплохая зубная культура! – профессионально заметила Валентина Григорьевна несколько минут спустя. Пока только так могла она сформулировать свое впечатление от дневного визитера. Но у нее возникло уже какое-то смутное, неопределенное пока еще предчувствие. Нет, ни запаха серы, ни следов копыт на светлых досках лиственничного пола не осталось. Но и запаха ладана, который должен был бы сопутствовать явлению ангела, тоже не ощущалось. Не исключено, что встретится этот парень с их дочерью. Хотя шансов у него почти нет, ну, может быть, совсем немного. Вокруг Лары поклонников более, чем достаточно. Она умничка, всех держит на дистанции, на «поводке». Большинство ее молодых людей, конечно, из мира музыки, богема. Но вот недавно у мужа аспирант появился, кажется, из отряда космонавтов.

Валентина Григорьевна с вполне понятным скепсисом относилась к представителям «неосязаемых», так сказать, профессий. Любимый дедушка Паша, Павел Рерберг, потомственный врач – стоматолог усадил себе на колени четырехлетнюю внучку и спросил, заглядывая в наивные детские глазки: «Ну, и кем будет наша Валечка, когда совсем-совсем вырастет и станет совсем взрослой?». Валечка долго соображала, что хочет выведать у нее любопытный хитрый дед. «А ты сейчас кто? Кем стал?» – спросила внучка. Старый Рерберг засмеялся. Потом задумался и выдал внучке что-то вроде напутствия: «Валечка, вот без чего ты не можешь обходиться каждый день? Ну, вот ты проснулась, умылась, почистила зубки и потом что?». Девочка нахмурила бровки и стала перечислять: «Говорю мамочке и папочке «доброе утро». Потом иду на кухню кушать кашку и пить компотик». Дедушка одобрительно кивнул головой и выдал такое заключение: «Вот, и каждое утро ты кушаешь кашку, обедаешь супчиком и котлеткой, на полдник пьешь кефир, потом ужинаешь. И все это ты делаешь своими зубками. И так каждый день. И сколько на земле есть людей, каждый день им надо кушать. А для этого надо иметь крепкие белые зубки. И чтобы они были здоровые, надо их каждый день тщательно чистить. А некоторые люди этого не делают! – Рерберг тяжело вздохнул. – Глупые! И зубки у них заболевают. Тогда они приходят ко мне, и я их лечу».

«Павел Арсеньевич! Это ваших рук дело?!» – потрясала куклой Машей перед Рербергом – старшим на следующий день возмущенная мама Валечки. Тот растерянно хлопал глазами: «Позвольте, Раисочка, я давно вышел из этого возраста!». Невестка крикнула дочь: «Валя! А ну-ка, подойди сюда!». Валечка с самым невинным видом подошла к мамочке: «Ну, что ты сердишься, мама?! У Маши заболели зубки, и я ножничками вырезала ей ротик! Теперь ей не больно и она может кушать котлетку!» – разъяснила девочка непонятливой маме. Та упала на стул и обреченно поставила диагноз: «Свекор – дантист! Муж – дантист! И эта туда же норовит! Одни мы с тобой, Маша, нормальные люди в этой семейке стоматологов!». При этом невестка машинально гладила куклу по искусственным волосам.

Перед сном Петр Владимирович по установленному распорядку минут пять чистил зубы. Чтобы у него не было соблазна управиться быстрее, супруга поставила в ванной песочные часы – пятиминутку. Сначала он пофырчал, а потом привык и нашел, что это даже хорошо – иметь в доме песочные часы, можно сказать, антиквариат. По пути в кабинет, где он спал на диване, чтобы избавить жену от случайного, но резкого и неожиданного всхрапывания, а то и вскрикивания – временами спал он очень беспокойно, – генерал увидел, что в спальне Валентины Григорьевны горит лампа – она листала какую-то книжку. Он приоткрыл дверь и вошел.

– Знаешь, Петя, а что-то породистое в этом мастере есть, проскальзывает, – сказала Валентина, отложив чтение.

– По крайней мере, знает, что делает, соображает в организации дела, и с ценой согласился! – подтвердил генерал.

– Что ты стоишь, как статуя командора? – перебила его супруга. – Приляг рядом, места хватит.

Дважды Петра Владимировича приглашать было не нужно. Он с готовностью забрался под простыню, покрытую легким пледом.

– Конечно, Ларе нужен парень. Конечно, не всем достаются такие мужья, как ты, – пролила она елей на душу мужа. – Но и в тебе разглядеть будущее только я смогла, и сразу «зубами за ягодицу», чтобы не отскочил в сторону…

При этих словах Валентина нежно провела ладонью по боку лежащего рядом супруга, добралась до резинки просторных сатиновых, синих в горошек трусов и, шаловливо оттянув ее, резко отпустила. Получился звук своеобразного шлепка. Но она взялась за нее снова и теперь потянула вниз.

– Да бог с ними, как получится, так и получится, – пробормотал Петр, запуская левую руку под ночную рубашку супруги.

– Ну, подожди, подожди! Дай, сниму ночнушку…

«Какое у нее упругое тело, и на бедрах ничего лишнего не чувствуется! – с удовольствием отметил Петр. – Надо бы и мне в бассейн записаться!».

– А ты помнишь, как я тебя называла, когда ты еще был капитаном? – спросила, переведя дыхание Валентина, которой было щекотно от благодарного поцелуя, который пришелся в шею неподалеку от плеча.

– Иногда «котиком, хотя и без усов», – вспомнил генерал.

– И вот какой котяра вырос! Целуй еще…

И она снова подставляла ему шею, губы, грудь, а он с удовольствием целовал их пухлыми губами.

– А теперь погладь меня, как тогда! – попросила Валентина.

Как и когда было это самое «тогда», он не помнил, но правая рука его отпустила ее грудь и ладонь скользнула вниз. Руки помнили больше, чем он думал. Наконец средний палец остановился на бугорке ниже живота и чуть надавил на него.

– Вот так, какие у тебя все-таки нежные пальцы, вояка ты мой… – томно выдохнула супруга. – Еще хочу. Ласкай меня еще…

Они оба ощущали себя моложе, им было весело, негромко хихикали, но, наконец, успокоились.

«А Петенька-то еще молодец, такой крепыш, надо бы его чаще «загружать», а то с такой жеребцовой энергией может и налево скакнуть!», – сладко потягиваясь, подумала Валентина, ощущая при этом особую удовлетворенность. К ней вернулась та телесная радость, которая в последнее время начала было забываться.