Страница 3 из 51
Так вот я в констебли и попал. Случайно, что уж тут скажешь. Не такое уж и великое у констебля жалование, чтобы так вот на него и позариться, — три шиллинга в день, — да и из молотобойцев меня обещали в мастера перевести. Год уже обещали, но что-то никак все.
Так что даже пришлось сержанту меня с пару минут поуговаривать, в сомнениях я был все же. Но — согласился.
Напоследок судьбой "приголубленного" мною воришки поинтересовался.
— Что ж с ним будет-то дальше, сержант? — спросил я. — За мелкую кражу три года тюрьмы дают, я слыхал.
— Три, да не три. — ответил мне мистер Сёкли. — Это уж от обстоятельств зависит. А они таковы, что он покусился на имущество полисмена, притом открыто, посередь бела дня и при скоплении народа, что квалифицируется как грабеж, сиречь открытое хищение чужого имущества, так что светит ему аж семь лет каторги. Ну, это если судья сильно не в духе будет, конечно.
— Семь лет каторги?!! — изумился я. — За кусок ткани, шаль и кошелек?!!
— Ну-ну, не зверь же я, в самом деле. — поморщился сержант. — На такие случаи уже столетие как есть указ Его Величества Императора и Короля, Бриана Седьмого. Подпишет десятилетний контракт на службу во флоте, и отправится бороздить моря. На кораблях, служба, конечно же совсем не сахар, но и не каторга беспросветная. Сыт будет опять же… если попадет на корабль с нормальным старшим офицером.
И монетка малая сержанту за завербованного на флот матроса перепадет — это известное дело. Ну да не мне его за то осуждать, наверное.
— А-а-апчхи!
— Будьте здоровы, сестра Епифания.
— Благослови вас Господь, констебль. — монахиня из расположенной близ порта обители Святой Урсулы, гренадерских пропорций женщина, перехватила немаленький мешок левой рукой, правой сотворив в моем направлении крестное знамение.
— Вы позволите Вам помочь? — поинтересовался я. — Я мог бы сопроводить Вас.
— Ох, буду весьма признательна. — она немедленно вручила мне свою ношу. Увесистый куль, не для хрупких дамских ручек ноша.
— Опять книги из Ниппона? — причин у моей галантности было две, и обе насквозь меркантильные.
Первая заключалась в том, что я проголодался, а неподалеку от Института Благородных Девиц, который содержали монахини, имелся недорогой, как это называется на французский манер, кафетерий. Несмотря на расположение в довольно престижной части Сити, заведение это не слишком, на мой взгляд дорогое. Дело в том, что содержит его приезжий ниппонец, потчующий всех желающих (а экстравагантных людей в столице хватает с избытком) блюдами национальной кухни этой нашей заморской колонии. Пусть на многие кушанья цены у почтеннейшего мистера Сабурами и заоблачные, но стыд и честь этот невысокий азиатский джентльмен не теряет, и за еду простых горожан из Ниппона деньгу не ломит.
Отведал его стряпню я, в первый раз, нечаянно. Мы с констеблем Стойкаслом как-то побились об заклад на желание, что я не порву целую папку с делом голыми руками. Я тогда только поступил на службу, и не знал еще, какой он хитрован. Стойкасл-то хотел над мной подшутить — не от злобы, а от веселости характера, — и из подлежащих утилизации дел в Архиве выбрал, казалось, совершенно случайное. Потом-то он признал, что специально эту папку приметил, где в качестве вещественного доказательства, подшитого в материал каким-то умником-дознавателем, фигурировала стальная пластина. До половины я папку разорвал, но не осилил целиком — пришлось исполнить обещание, которое и заключалось в том, что я отведаю блюдо ниппонской кухни. Очень уж они, ещё год назад даже, были в диковинку.
Глядеть на действо поедания собрался едва не весь участок. Мистер Сабурами появлению полусотни с небольшим констеблей, и даже целого инспектора О`Ларри с ними, несказанно удивился, предположив облаву, однако вникнув в суть дела немедля пришел мне на помощь. Все же добрейший он человек, этот мистер Сабурами. Через несколько минут он приготовил блюдо, которое, как он уверял, не должно было вызвать у меня отвращения — вареное ниппонское просо, именуемое "рис", с ошпаренной морской рыбой, нарезанной мелкими кусками, и с острой подливкой. Что-то вроде той картохи с селедкой, что рабочий люд каждодневно трескает, только тамошняя.
Порция мне показалась ничтожно малой (что и говорить — в тот момент я облегченно вздохнул про себя, приготовившись захватить ее всю двумя ложками, быстро глотая, ибо в съедобность ниппонской стряпни не верил ни на фартинг), только на слегка заморить червячка по объему. Каково же было мое изумление, когда скушав непривычную, но вполне приятную по ощущениям пищу, я вдруг понял, что сыт! Да, оказалось, что этим ниппонским просом я наедаюсь куда как плотнее, чем самой лучшей ячменной кашей. Правда, для сего пришлось освоить чудные столовые приборы — две палочки, — которые первые четверть часа либо выпадали из моих рук, либо ломались… Но мистер Сабурами лично взялся меня обучить ими пользоваться, и, некоторое время спустя, я смог приступить, наконец, к трапезе.
Да, пока я учился кушать ниппонскими палками, шуток в мой адрес, беззлобных и не обидных, конечно, полетело множество, а каждый раз как я их ломал звучал новый взрыв хохота, но я был верен слову и упрям, а содержатель кафетерия, к которому такая толпа констеблей привлекла внимание едва не всего променада на набережной — терпелив, и наука ниппонского питания мне поддалась. Ведь нет такой вещи, что не осилит изучить ирландец! И пусть блюдо пришлось сготовить заново аж пять раз — результат того стоил.
Как человек небогатый, и к излишним тратам не склонный, я тут же мысленно подсчитал, в выгоду или в убыток мне будет есть эдакий вот "рис" с рыбой, и пришел к удивительному выводу, что нашим, с Зеленого Эрина родом, содержателям таврен и прочих кафетериев я переплачиваю за сытость чуть не вдвое!
С тех пор, при случае, я обедаю у мистера Сабурами. Как, кстати, и многие констебли, ради которых ему пришлось ввести в свое меню некоторые перекусы из европейской кухни — например, пончики. Правда, продает он их лишь в том случае, когда ты находишься при исполнении: в форме. Боюсь что даже комиссару Дубровлина он без формы не продаст ничего, что не относится к его родной ниппонской кухне — настолько мистер Сабурами человек принципиальный. Уважаю его за это.
Так вот, при случае, сказал я — и это случай отведать "рис" был весьма подходящий, ведь, формально, кафетерий находился на границе моего участка, и я могу зайти туда, дабы проверить благочиние.
Второй же причиной для таскания груза была сама сестра Епифания. Так мне приятно на нее посмотреть…
Не подумайте дурного, Христа ради! Она — Его невеста, никакой похоти я, глядя на нее, не испытываю. Ведь не вожделеете же вы русалок и ундин на памятнике адмиралу О`Ривзу, или наяду, что там же, в неглиже. И я так, гляжу на нее как на памятник того, что мне нравится в женщинах: большая грудь, широкие бедра и легкий такой жирок на талии. Будь она ниже меня, а не вровень, лет хоть на десять моложе, и не католической монахиней, ох, я бы не устоял пред греховным соблазном. Но озвученные факты мне, в нарушение заповеди "не возжелай", в её-то отношении, впасть позволения не дают. А отнюдь не ее дородность, как говаривают некоторые шутники насчет наших с ней добрых отношений.
— Да, констебль. — кивнула Епифания. — Мать-настоятельница увлекается садоводством, выписала из Киото какую-то "Персиковую ветвь", и что-то там про нефрит, по минералогии, я полагаю. И перевод богословского трактата из Чайнской империи: "Дао любви". Это, насколько могу судить, размышления тамошних святых отшельников на тему заповеди "Возлюби ближнего своего". Опять, не иначе, целый месяц с дамами из попечительского совета будут изучать на предмет отсутствия ересей, и опять решат, что воспитанницам эти трактаты читать еще рано.
— Судя по весу, в мешке имеются и образцы к трактату по минералогии. — дружелюбно заметил я.