Страница 21 из 67
Пятнадцать, тридцать, пятьдесят километров — внизу показался луг Мароли, похожий на кричащую палитру, залитую сотнями беспорядочно перемешанных красок. Автолет медленно опускался, окруженный мириадами бабочек. Прижавшись глазом к видоискателю, Глоуэн навел перекрестие визира на светло-зеленый диск, обозначавший центр бетонной площадки, устроенной для туристов, прилетавших на омнибусах, и нажал на посадочный переключатель — «Митрикс» плавно приземлился.
Некоторое время влюбленные молча сидели и смотрели на луг. Кроме них, вокруг никого не было, и ощущение постоянного движения создавалось только бесчисленными бабочками. В ста метрах справа стеной начинался лес — угрожающе темная чаща. Такой же лес, еще ближе, темнел слева. Впереди, чуть дальше, луг открывался на песчаный берег океана, к солнечному синему морю.
Открыв дверь, Глоуэн и Сесили спустились на площадку. В небе пестрели крылья миллионов бабочек, слетевшихся со всех концов Дьюкаса. Их непрерывное порхание создавало низкий, пульсирующий, почти неуловимый ухом гул; застоявшийся в ложбине воздух пропитался сладковатым едким запахом насекомых. Стайками и косяками отдельных цветов — алые и голубые, лучисто-зеленые, лимонно-желтые и черные, пурпурные, сиреневые, белые и синие, красно-лиловые — бабочки порхали над лугом, то приближаясь к земле, то взметаясь ввысь, завиваясь спиральными вихрями и описывая круги, пересекаясь с роями другой раскраски и образуя на мерцающие мгновения невозможные, казалось бы, пуантилистические движущиеся смеси чистых оттенков.
Утомленные клубящиеся, кружащие рои оседали мало-помалу, каждый на своем дереве на окраине луга. И тут же сбрасывали крылья, устраивая под деревом что-то вроде непродолжительного цветного снегопада, устилавшего луг наподобие режущей глаз палитры.
Лишившиеся крыльев серые пятисантиметровые гусеницы с роговидными жвалами спускались на шести сильных ножках по стволам и во всю прыть спешили к океанскому прибою.[15]
Глоуэн и Сесили вынули из автолета сачки на длинных ручках и сетчатые корзины. При этом Глоуэн, памятуя о предостережениях Чилке, засунул за пояс пистолет.
Сесили насмешливо подняла брови: «Зачем пистолет? Тут полно опавших крыльев, стрелять по бабочкам нет необходимости».
«Первая заповедь моего отца, — отозвался Глоуэн. — Не отходить ни на шаг от оружия в дикой местности».
«Здесь, по-моему, нет ничего опаснее какой-то липкой жидкой дряни, в которую лучше не наступать... Пойдем! Соберем крылья и улетим поскорее — дышать невозможно! Невероятная вонь, голова кружится!»
«Какие цвета тебе нужны?»
«Синие и зеленые — из-под дерева, видишь? Потом красные и желтые — они вот здесь, и немного черных и пурпурных. Вот и все».
Осторожно выбирая дорогу, они разошлись, чтобы собрать крылья под двумя деревьями. Подхватывая сачками крылья, опадавшие сверху, они высыпали их в корзины — изумрудно-зеленые и синие, гранатово-красные и канареечно-желтые, пурпурные, черные и белые.
Уже возвращаясь к автолету, Сесили задержалась в нерешительности.
«Этого хватит?» — спросил Глоуэн.
«Должно хватить. Я хотела еще немного красно-оранжевых и светло-зеленых, — Сесили указала пальцем на деревья в глубине луга. — До них, пожалуй, далековато. И этот запах! Меня уже тошнит».
«Надеюсь, мы успеем дойти до машины, — неожиданно глухо сказал Глоуэн. — Пойдем, быстрее!»
Проследив направление его взгляда, Сесили увидела напротив, на окраине луга, крупное продолговатое существо, угольно-черное за исключением белой морды, неприятно напоминавшей человеческое лицо. Передвигаясь трусцой на шести лапах, оно прижимало к груди, молитвенным жестом, пару крючковатых клешней. Перед ними был полуразумный мальдунский змееголов, заслуживший свое прозвище благодаря постоянно шевелящимся черным щупальцам-антеннам на темени.
Глоуэн и Сесили пытались как можно незаметнее преодолеть расстояние, отделявшее их от воздушного аппарата, но змееголов сразу угадал их намерение. Он повернул и бросился наперерез, преградив им дорогу.
Хищник остановился метрах в тридцати, чтобы оценить обстановку, после чего издал вопросительно-удивленный вой, переходящий в скрежещущий стон, и принялся подкрадываться к собирателям крыльев на полусогнутых шести лапах, явно приготавливаясь к прыжку.
«Отец, как всегда, оказался прав», — пробормотал сквозь зубы Глоуэн. Вынув из-за пояса тяжелый пистолет, он направил его на змееголова, тут же застывшего на месте. Каким-то образом это существо понимало, что прицеливающийся человек — зверь опаснее его самого. Змееголов снова издал вопросительный вой, повернулся и помчался прыжками к пляжу, где набросился на одного из йутов. Последовали пронзительный кошмарный визг и скорбное всхлипывание. Наступило молчание.
К тому времени Глоуэн и Сесили уже давно добежали до автолета и бросили в него корзины и сачки. Не мешкая, Глоуэн поднял машину в воздух.
«Безопасность! — с сердцем сказал Глоуэн. — До сих пор не понимал, насколько мы привыкли жить в безопасности».
«Со стороны этой зверюги очень любезно, что она нас не скушала», — пролепетала Сесили.
«Благородно и великодушно! Змееголов решил не рисковать — а у меня руки тряслись так, что я вряд ли в него попал бы. Никак не мог нажать на крючок... Я в высшей степени недоволен собой».
«Конечно, попал бы, — успокоительно заверила его Сесили, — и притом в самое чувствительное место. Зверюга это прекрасно понимала. Кроме того, я ее попросила уйти».
«Ты ее... что?»
Сесили беззаботно рассмеялась: «Я передала ей телепатическое сообщение: «Прочь! Беги!» Чувствуя, что моя воля сильнее, зверюга подчинилась».
«Мм-да, — пробормотал Глоуэн. — Может быть, вернемся и снова попробуем?»
«Глоуэн! Нехорошо меня дразнить! Я просто пыталась тебе помочь».
Глоуэн хмурился: «Не знаю, сто́ит ли рассказывать о змееголове на станции... Все начнут причитать, бегать кругами и называть это чрезвычайным происшествием — каковым оно, по сути дела, и является...»
«А мы ничего никому не скажем. Ты проголодался?»
«Я испугался. Другие ощущения решили подождать».
«Вот приятный холм, с чем-то вроде каменной лысины на вершине, — показала пальцем Сесили. — Можно устроить пикник».
8
В начале второй половины дня Глоуэн и Сесили вернулись на станцию Араминта. Глоуэн посадил автолет в парке за пансионом Ведеров, откуда Сесили понесла домой корзины с крыльями, сачки и все, что осталось от пикника. Тем временем Глоуэн долетел до аэропорта, и «Митрикс» опустился на взлетное поле у ангара.
Чилке вышел навстречу: «Как прошла охота на бабочек?»
«Превосходно! — отозвался Глоуэн. — Сесили набрала кучу разноцветных крылышек».
«Автолет вроде бы в порядке, — заметил Чилке, обходя «Митрикс». — А почему ты такой бледный?»
«Разве я бледный? Не знаю, почему бы я...»
«Ну, скажем так, вид у тебя испуганный».
«Скажем так, я немножко испугался, но не хотел бы об этом распространяться».
«Выкладывай! Здесь тебе бояться нечего!»
Глоуэн стал торопливо докладывать: «Случилось, в общем-то, вот что. Мы уже кончили собирать крылья и собрались вернуться к автолету, как из лесу выбежал большой черный змееголов. Он сразу нас заметил и стал подкрадываться, ближе и ближе. У меня был пистолет, но стрелять не пришлось, потому что как только я прицелился, змееголов побежал к морю и сожрал йута. Сесили говорит, что прогнала змееголова телепатическим приказом. Не знаю, может быть это на самом деле так! Потому что я настолько испугался, что мне даже телепатия в голову не приходила — руки тряслись, пистолет едва не выпал».
«Живое, с чувством изложенное повествование, — одобрил Чилке. — И что же дальше?»
«Дальше... Мы впопыхах улетели подобру-поздорову. Километрах в пятнадцати к северу мы успокоились и приземлились на вершине холма, чтобы перекусить. Я еще злился на себя и решил попрактиковаться в стрельбе, привыкнуть к пистолету. Прицелился в скалу и нажал на крючок. А пистолет только щелкнул. Я заглянул в патронник, а там ничего нет!»
15
Жизненный цикл дьюкасских бабочек весьма любопытен. Сбросив крылья, гусеница направляется к морю, но этот короткий путь не обходится без приключений. Прежде всего гусеница должна преодолеть ряд так называемых «гамаков» из цементированной земли, высотой чуть больше метра, откуда распространяются полчища воинственных жуков, хватающих гусениц и пытающихся затащить их в «гамаки». Гусеницы, между тем, вовсе не беспомощны и отчаянно сопротивляются — выделяя струи чернильной жидкости, они сперва ослепляют противников, а затем откусывают им головы, после чего продолжают побег к морю. По всему лугу Мароли кишат яростные битвы, в то время как орды бывших бабочек семенят мимо, не обращая внимания на судьбу собратьев.
Достигнув пляжа и с трудом преодолев множество препятствий, гусеницы оказываются в каких-нибудь трех-четырех метрах от кромки воды, но тут их атакует новый враг — стремительно пикирующие птицы. Гусеницам, пощаженным хищными клювами, предстоит столкнуться с последней опасностью — йутом, увесистым гибридом мандорила и крысы (гибриды мандорилов широко распространены на Кадуоле). Апатичные, вяло переставляющие лапы йуты бродят вдоль береговой линии, всасывая гусениц длинным хоботком. Непривлекательное создание, розоватое с черными пятнами, проводящее половину жизни в воде, йут, как и многие другие животные Кадуола, испускает тошнотворный запах.
Несмотря ни на что, до океана добираются миллионы гусениц, избежавших челюстей хищных жуков, клювов птиц и хоботов зверей. Они бросаются в прибой, чтобы начать новую фазу достопримечательного жизненного цикла.
Плавая и ползая среди прибрежных скал и рифов, бывшие бабочки пожирают планктон, сбрасывают ножки, наращивают гибкие щитки и рыбий хвост и в конце концов на самом деле превращаются в рыбок, длиной не больше вершка. Затем, будто подчиняясь таинственному зову, они уплывают в открытое море на восток, начиная миграцию, приводящую их на противоположную сторону планеты. Их долгое плавание неизменно кончается в одном и том же районе океана к югу от берегов Эксе, где по воле встречающихся в гигантском водовороте течений скапливаются плоские острова плавучих водорослей. Здесь бывшие бабочки, каждая из которых уже превратилась в тридцатисантиметровую рыбу, спариваются и откладывают в водорослях икру. Выполнив свой долг, они умирают и, уже мертвые, всплывают на поверхность. Из икры вылупляются новые личинки, похожие на микроскопических креветок и питающиеся трупами родителей. Постепенно увеличиваясь в размерах в процессе линьки, состоящем из десяти стадий, личинки-креветки превращаются в куколок, а затем в бабочек, вылезающих на плавучие водоросли и сушащих крылья под солнцем. В свое время они взлетают и без дальнейших церемоний отправляются к западному берегу Дьюкаса.