Страница 3 из 4
– Лечить от чего, от рака?! У меня мама, мамина сестра, бабушка – умерли от рака! А я значит вылечусь?! – я постаралась взять себя в руки, стыдясь своей несдержанности, и уже спокойным тоном отчетливо сказала: я хочу знать правду – это же моя жизнь. В конце концов, это моя болезнь и я хочу хотя бы попробовать…
Доцент пересел ко мне на соседний стул и по-дружески, по-доброму заглянул в глаза:
– Вот сейчас ты говоришь правильные слова. Если сама захочешь выздороветь – выздоровеешь. Медицина ведь не стоит на месте. Сейчас нам главное найти орган, который дал метастаз. Я тебе больше скажу: лимфогранулематоз, который мы предполагали, это намного опасней, чем молочная железа. А я почти уверен, что искать надо там.
Когда я услышала слово «метастаз», чуть не упала со стула. Оказалось, что клетки, о которых говорила Наташа, это и есть метастаз. А лимфогранулематоз – это вообще рак лимфатической системы.
– У меня подозревали рак лимфатической системы, и вы молчали?! – справедливо возмутилась я, – я целую неделю прожила с этим, пусть и не подтвердившимся диагнозом и ничего не делала…
– А что ты могла сделать? Мы должны были убедиться, а не быть голословными, – отчеканил доцент.
– Да как же вы не понимаете, я уже целую неделю могла просить Бога об исцелении! А знаете, что я делала? Вчера я весь вечер провела с подружкой в парке в кафе. Мне там один парень случайно вылил на ноги горячий чай – вот видите в платье пришла, не могу брюки надеть. А я знаете, что ему сказала? Сказала, что это всего лишь чай, главное все живы и здоровы. Раньше бы я по-другому отреагировала. Но, после того, как ваш завхоз Алевтина Дмитриевна сказала, что мне на СПИД проверяться надо, я жизнь совсем другими глазами увидела.
Ошарашенный доцент никак не ожидал такого признания. Оказывается, он даже не подозревал, как сильно я мучилась. А дело было так…
III
Алевтина Дмитриевна, будучи завхозом, совмещала в себе функции и личного секретаря, и делопроизводителя, а иногда даже медсестры. Нельзя сказать, чтобы в отделении её любили, скорей предпочитали не связываться. И вот в одно прекрасное утро, когда доцент ушёл на операцию, а я пришла позже обычного, она подошла и просто сказала:
– Там тебе передали: на СПИД тебе провериться надо.
У меня подкосились ноги.
– Зачем? – пролепетала я.
– Не знаю. Сказали только, чтобы срочно.
Я побежала к старшей медсестре, она взяла кровь и объяснила, что это обычная процедура, а при увеличенном лимфоузле – обязательная. Я заплакала и попросила не скрывать от меня, и если у меня обнаружили СПИД, пусть прям сейчас скажет. В моей голове пронеслись последние годы жизни, моё одиночество, при видимой, показной успешности. Я не понимала, как могло произойти, что такое грозное заболевание пусть краем, но коснулось моей жизни.
– Через сколько будут анализы?
– Недели через две, не раньше. Но, если хочешь, езжай сама в центр по СПИДу и проси, чтобы сделали быстрей.
Я так и сделала. В тот же день, перед сдачей крови, я разводила сырость в кабинете врача предварительного осмотра. Она проверила мои подчелюстные и заушные лимфоузлы и вынесла вердикт:
– Нет у вас никакого СПИДа. Идите, сдавайте кровь, ответы будут готовы через неделю.
– Очень прошу: можно быстрей?
– Тогда скажете там, что едете за границу, и ваши ответы будут готовы послезавтра.
Когда я выписывала чек, долго не могла придумать, в какую страну направляюсь. На меня посмотрели, как на ненормальную и предложили определиться со страной, а потом приходить. Я расплакалась, показала направление с онкодиспансера.
– Так что ж вы раньше молчали? Зачем про выезд-то придумали?
– Чтобы анализы быстрей получить, – призналась я.
– Анализы все делаются одинаково, цена только разная, – усмехнулась медсестра и направила меня в лабораторию.
Сдав кровь, с согнутой в локте рукой, я ждала пока выйдет время. Возле меня остановились двое мужичков одинаково низкого роста и круглого телосложения, обоим им было где-то за пятьдесят.
– Девочки, а провериться можно? А то сейчас жизнь такая, что всего боишься! – сказал один из них, заглядывая в кабинет лаборатории, с настежь распахнутой дверью.
Молодая медсестра небрежным кивком головы указала на стул, и мужчина, не к месту извиняясь, нелепо хихикая, прошёл в кабинет. Его приятель стал что-то мне объяснять, оправдывая своё появление в этом центре.
– Думаю, всё будет хорошо, – сказала я, и, не дожидаясь пока полностью остановится кровь, поспешила уйти.
Через день я получила ответы, где было указано, что ВИЧ–статус отрицательный. Я принесла с собой большущий пакет со сладостями и отдала его врачу предварительного осмотра, которая дала мне возможность эти два дня прожить. А потом взяла и просто расплакалась вслух, навзрыд – прямо под её кабинетом. Охранник, видя такое дело, насторожился, о чём-то спросил у медсестры. Та только отмахнулась от меня своим привычным небрежным жестом. И вот этот её жест я запомнила на всю жизнь, как знак свободы, отпущение идти дальше по жизни и самой решать, как ей распорядиться.
В тот же день я принесла ответы в своё отделение и в первую очередь показала их Алевтине Дмитриевне.
– А мне это зачем?! – возмутилась она, – вон ему пойди, отдай.
– Просто хотела, чтобы вы тоже знали.
– Да знала я, что у тебя ничего нет. Зато видишь, как испугалась, уже и ответы принесла. А то бы две недели ждала.
IY
Мы договорились с доцентом, что он больше ничего не будет от меня скрывать. И в подтверждение, он отдал мне стёклышки, которые Алевтина Дмитриевна, по его просьбе, принесла из больничной лаборатории.
– Пойдёшь завтра к профессору анатомии Василянской Марии Ильиничне в мединститут. Найдёшь её кафедру – возле морга. Пусть ещё она посмотрит. А потом сразу ко мне. Только зайди к Юрию Степановичу, пусть напишет ей записку, это его давнишняя приятельница.
Когда в маршрутке у меня зазвонил телефон, я пожалела, что не взяла такси. Звонила моя подруга – Марийка. Я ответила, что наберу позже.
– Скажи хотя бы, какой ответ, – не унималась она.
– Потом. Не могу сейчас, – еле сдерживая эмоции, прошептала я.
– Тебе что – трудно?! Просто скажи: всё хорошо?
– Нет.
– Так, а что там…? – настаивала она.
– Что ты пристала?! – я не выдержала, у меня задрожали губы и раздался всхлип, – сказала, не могу говорить.
Она испугалась и бросила трубку. Мне показалось, что пассажиры, откровенно наблюдая за мной, обо всём догадались, учитывая остановку, на которой я села. Не выдержав их любопытных взглядов, я вышла на несколько остановок раньше. А потом решила не дожидаться завтрашнего дня, и помчалась на кафедру анатомии, зажав в руке стеклышко и записку от Юрия Степановича. Марийка уже была там. Она обняла меня, убеждая, что это ошибка.
– Какая ошибка?! – неожиданно для самой себя, закричала я, – у меня рак! Рак! Ты что – не слышишь?! У меня рак!
Из кабинета выглянула одетая в тёмную одежду, высокая, худощавая женщина лет пятидесяти. Лицо без намёка на косметику было строгим, даже, можно сказать, суровым. Её русые, некрашеные волосы до плеч были собраны в тугой хвостик. Обычно я немножко побаиваюсь таких женщин и отношу их к тому типу ботаников, которые в жизни чувствуют себя скорей профессионалом своего дела, нежели женщиной.
– Что случилось? – спросила она.
– Вы Василянская Мария Ильинична? – залепетала я.
Она не ответила, взглядом давая понять, что это так и есть. Я рассказала, зачем здесь, отдала записку, стёклышки. На записку она даже не глянула.
– Подождите здесь, – обратилась она к Марийке, и я поняла, что меня приглашают в кабинет.
Мы сели возле лабораторного стола с каким-то большим агрегатом, куда она разложила стёклышки и минут пять их рассматривала. Потом повернулась ко мне:
– Смотрю, молоденькая такая. Ты держись, главное, верь. Молись, – молитва всё может, молитва чудеса творит…