Февраль

Но все эти усиленные кордоны, солдаты, стучавшие прикладами винтовок об утоптанный снег, бессильны преодолеть волю рабочих. Охраняемые мосты обходили, прокладывали тысячи новых тропинок, вся Нева была усеяна людьми. Группами и в одиночку все продвигались в центр. Около солдатских патрулей толпились возбужденные рабочие и работницы. Солдаты охотно беседовали, выражали свое сочувствие и нередко отворачивались. чтобы «не видеть» прорыва охранной цепи.

Нина Фердинандовна Агаджанова, 28 лет, в партию большевиков вступила после окончания гимназии в 1907 году, арестовывалась, ссылалась, с 1916 года работала в Петрограде станочницей на заводе, член ПК, после Октября — на подпольной работе в тылу у белых, позднее — на дипломатической работе. Известный советский кинодраматург, автор сценария фильма «Броненосец «Потемкин» и других.

АГАДЖАНОВА. Революция, помимо всего прочего,— это еще и какое-то особое, ни с чем не сравнимое психологическое состояние. Все эти дни я находилась в каком-то радостном возбуждении. Достаточно сказать, что я оказалась способной на поступки, которых ранее за собой никак не замечала. Если бы еще неделю назад мне кто-нибудь сказал, что я буду останавливать трамваи, отбирать у дюжих кондукторов ключи, разоружать городовых, вести работниц прямо на солдатские штыки... я бы, по меньшей мере, рассмеялась... Даже товарищи, привыкшие смотреть на меня как на «тихоню», и те поглядывали теперь в мою сторону с известной долей удивления...

Утром 26-го я пребывала в том же приподнятом состоянии духа, и, казалось, ничто не предвещало трагедии. С огромной толпой, прорвавшейся в центр города, мы двигались по Невскому к Знаменской площади. Уже у Гостиного двора мы увидели солдатскую цепь, выстроенную поперек Садовой. Никто не верил, что солдаты могут начать стрелять, и толпа продолжала медленно двигаться. Мы шли впереди. Наконец наши первые ряды уперлись прямо в солдатскую шеренгу...

Момент жуткий... Сзади напирают, там еще не видят преграды и радостно поют революционные песни, а впереди смятение, в грудь каждого упирается зловещее жало солдатского штыка. Женщины, шедшие со мной, со слезами на глазах кричат солдатам: «Товарищи, мы ваши братья и сестры!», «Не убивайте нас!», «Поднимите штыки!», «Присоединяйтесь к нам!» Лица солдат — и молодых и пожилых — совершенно растерянны, они бросают друг на друга вопрошающие, быстрые взгляды, и — о, радость! — штыки один за другим ползут вверх, скользя по плечам наступающих рядов... Тысячеустое «ура!» сотрясает воздух. Минута — и серые солдатские шинели растворяются в массе ликующих демонстрантов.

Все устремляются вперед, но около Городской думы — опять цепь солдат... Глаза сразу же отмечают новенькое обмундирование, винтовки и какую-то серую безликость этой шеренги... Каюров, Александров, еще кто-то бегут к ней, пытаются говорить, но их тут же с нецензурной бранью отбрасывают на тротуар...

Толпа продолжает двигаться. Впереди Иван Чугурин в длинном пальто с распахнутой грудью и каким-то отрешенным взглядом, рядом сын Каюрова, я, другие товарищи — выборжцы... Все еще не хочется верить, будто что-то может произойти... Но вот защелкали затворы, заиграл рожок и... залп, другой, третий...

При первом залпе демонстранты бросаются на снег, но, увидев, что все целы, поднимаются, и радостное «ура!» несется из тысяч грудей... Но второй залп... и отовсюду крики и стоны. На снегу, расплываясь алыми пятнами, корчатся раненые, неподвижными кулями застыли убитые.

Маруся Михайлова, 20 лет, работница, других сведений нет.

МИХАЙЛОВА. На Екатерининском канале мы присоединились к студентам и курсисткам, которые шли по левой стороне с красным флагом и пели «Марсельезу». Было очень весело, все смеялись, как будто давным-давно знакомые. Один рыженький студент все время шутил со мной... Вдруг видим — впереди солдаты. Офицер кричит: «Кто хочет жить — ложись!» И сразу пулемет та-та-та... Мы кинулись кто куда — в подъезды, ворота, сугробы. А на мостовой страшно кричат раненые и лежат убитые... И мой рыженький — мертвый... Палачи проклятые, кровопийцы!

Пажетных К. И. — солдат запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, других сведений нет.

ПАЖЕТНЫХ. Рабочие заняли всю площадь Николаевского вокзала. Мы все еще надеемся, что вызваны только для видимости, навести страх. Но когда часовая стрелка на вокзальных часах придвинулась к двенадцати, сомнения рассеялись — приказано стрелять.

Раздался залп. Рабочие метнулись во все стороны. Первые залпы были почти без поражений: солдаты, как по уговору, стреляли вверх. Но вот затрещал пулемет, наведенный на толпу офицерами, и рабочая кровь обагрила покрытую снегом площадь. Толпа бросилась в беспорядке во дворы, давя друг друга. Конная жандармерия начала преследовать сбитого с позиции «врага»... Только тогда воинские части были разведены по казармам. Наша команда под руководством штабс-капитана Лашкевича возвратилась в казарму ровно в час ночи.

Александра Федоровна Романова, урожденная принцесса Алиса Гессенская, 45 лет, супруга Николая II, через 17 месяцев по постановлению Уральского Совдепа будет расстреляна вместе с мужем в Екатеринбурге.

АЛЕКСАНДРА ФЕДОРОВНА. Чтобы найти успокоение от волнений последних дней, днем 26 февраля я посетила могилу незабвенного Григория Ефимовича. Солнце светило ярко, и в царскосельском парке над могильным холмом стояло высокое голубое небо. Над дорогой нам всем могилой я ощутила абсолютное спокойствие. Меня сопровождали дочь Мария и Нарышкина, так как Аня Вырубова была больна. Возвращаясь, я сказала им:

— Мне кажется, все будет хорошо. Григорий умер, чтобы спасти нас...

Накануне я дала указание Протопопову, чтобы он действовал энергичнее. Это было самое настоящее хулиганское движение. Мальчишки и девчонки бегали по улицам и кричали, что у них нет хлеба, просто для того, чтобы создать возбуждение... Властная рука — вот что надо русским... Но, видно, господь за грехи наши отвернулся от нас. Если бы тогда была холодная погода, они все сидели бы дома.

Осип Аркадьевич Ерманский, 51 год, в революционном движении с конца 80-х годов, с 1903 года — видный меньшевик, публицист, работал в Петербурге, Одессе, с 1918 года — член ЦК меньшевиков, но в 1921 году вышел из меньшевистской партии, вел научную работу.

ЕРМАНСКИЙ. Больше всего в эти дни сверлила голову мысль о собственной пассивности в момент самых острых, критических событий, а услужливая память вытаскивала из арсенала прошлых дискуссий старую формулу: «пасование сознательности перед стихийностью». Руководства движением и выступлением масс было не видно. Что делали в это время другие партийные организации, я не знаю. Что касается нашей, правда слабой, меньшевистской группы, то она за эти дни не собиралась: она существовала как сумма единиц, но не как целое. Впрочем, если бы меня в то время спросили — что делать, что из этого движения получится? — я бы ничего определенного ответить не мог...

Днем 26-го, выйдя на Невский, примерно в районе Мойки, я натолкнулся на отряд пехоты с винтовками в руках, преградивший движение по этой главной артерии демонстрантов. Солдаты стояли в два ряда лицом в сторону Литейного и Знаменской площади и глядели весьма сурово: мне вспомнились лица семеновцев в декабрьские дни 1905 года в Москве. Эти 3—4 десятка солдат были из учебной команды Павловского полка.

Со стороны Знаменской площади по Невскому двигалась огромная толпа. Когда масса оказалась не в далеком расстоянии, солдаты по команде присели на колена и взяли ружья наперевес. Толпа остановилась, но задние ряды напирали. Положение было некоторое время неопределенное, но вскоре оно разрешилось залпом павловцев. За залпом последовал другой. Демонстрации больше не было: большинство разбежалось, некоторые полегли, из них часть — навсегда. На мостовой и на тротуарах валялись убитые и раненые. Приходилось не раз наступать в лужи крови. На всех лицах было озлобление и негодование...