Страница 40 из 91
11) военный корреспондент «Правды»,
12) старший офицер оперативного отдела штаба фронта,
13) начальник медсанчасти штаба фронта,
14) заместитель начальника политуправления фронта.
Возгласом «ура» заканчивались наши стихи. И оно же, могучее «ура», раскатилось 8 апреля 1944 года от вод Сиваша до цитадели Турецкого вала. Грандиозный тайфун наступления залпами тысяч орудий и минометов, непрерывными ударами авиации всех видов смел в прах укрепления, о которых командующий 17-й армией Гитлера Э. Енеке вещал: «Крым — на замке. В мире нет сил, способных прорвать нашу оборону. Пусть солдаты спокойно отдыхают в своих окопах».
Но отдыхать не пришлось ни фашистским солдатам, ни самому Енеке. В три дня глубокоэшелоннрованная оборона гитлеровцев была взломана армиями генерал-лейтенантов Г. Ф. Захарова и Я. Г. Крейзера.
Форсирован Сиваш, взят Перекоп. Мощное наступление развивается. Минуя бескрайние золотистые поля, селения, в которых еще три часа назад хозяйничали гитлеровцы, мчатся «виллисы» генералов, руководящих небывалой операцией, танки, отряды мотопехоты; проходит тяжелая артиллерия. Позади Армянск, Джанкой.
Решив объединиться, едем в одной машине — корреспондент «Известий» Петр Никитин и я. Мы в составе подвижного передового отряда подполковника Ленивого, быстрота и смелость действий которого никак не соответствуют его фамилии.
До Симферополя остается 50–60 километров. Внезапно на шоссе начинают рваться снаряды. Разведка доносит: в ближайшем селе Китай — вражеский заслон; на подмогу ему подходят бронепоезда. По команде Ленивого артиллерия выдвигается на огневые позиции, бронебойщики занимают оборону.
Спускаются сумерки. Над полем боя появляются наши штурмовики и истребители. Они долго кружат: в темноте можно ошибиться и ударить по своим. Так и есть, один из штурмовиков сбрасывает бомбы на нас. По счастью, они не причиняют вреда. Взлетают наши сигнальные ракеты; позиции врага окутываются дымом и пламенем. На рассвете наш передовой отряд овладевает селом Китай. Путь вперед открыт. Взят Сарабуз, пленен его комендант. Стремительным ударом взят Симферополь.
Наши войска, наступая с юга, возвратили Родине Керчь, Феодосию, Евпаторию; в три-четыре дня освобождено все южное побережье Крыма и его жемчужина — Ялта.
Успешно продвигался наш фронт. В только что освобожденном селении я «атаковал» командующего 51-й армией генерала Я. Г. Крейзера. Яков Григорьевич на ходу бросил мне: «Через несколько дней будем в Севастополе».
Однако на подходах к этому городу немцы закрепились, и в продвижении войск наступила небольшая пауза. Я уже отправил ряд больших телеграмм о боях под Севастополем и решил, что успею быстро съездить в Ялту, написать о Доме-музее А. П. Чехова.
Смеркалось, когда машина остановилась у дорогого всей стране домика. Навстречу вышла помощница Марии Павловны Чеховой — Е. Ф. Янова.
— Музей уже закрыт, — сказала она.
Стало грустно. Во мне заговорил в эту минуту не только корреспондент, но и читатель, влюбленный в Чехова. Поэтому взволнованно и горячо попросил сделать исключение.
— Я передам вашу просьбу Марии Павловне, — сказала, улыбаясь, Янова.
Через несколько минут она вернулась.
— Мария Павловна просила вам передать, что если вы действительно такой почитатель Чехова, то должны это доказать. Ответьте на три вопроса, и тогда она вам покажет дом.
Послышались шаги, слишком быстрые для женщины такого почтенного возраста, и я увидел милое, приветливое лицо Марии Павловны.
— Вы из Москвы? — спросила она.
— Нет, я приехал из штаба фронта.
Мария Павловна засмеялась.
— Я спрашиваю не об этом, а о том, в каком произведении Антона Павловича и кем говорится фраза: «Вы из Москвы?»
— Это из «Трех сестер». Вопрос Вершинину сестер Прозоровых.
— А откуда это: «Для любви одной природа нас на свет произвела».
— Оттуда же. Первый акт. Слова доктора Чебутыкина.
— А «Черт возьми, разве устроить себе эту гнусность?»
— Это из «Иванова» — реплика графа Шабельского.
— Ну что же, экзамен вы выдержали, — улыбнулась Мария Павловна.
Мы переходили из комнаты в комнату, и обо всем сестра великого писателя рассказывала с той нежностью и преданностью брату, которые помогли создать замечательный музей и отстоять его от разграбления гитлеровцами, хотя они и забрали некоторые чеховские реликвии, а некоторые испоганили.
Близко к полуночи мы втроем поужинали чем бог послал — тем немногим, что было в доме Чехова и в моем пайке.
— Во всем мире у меня остался один самый близкий человек — Оля (народная артистка СССР О. Л. Книппер-Чехова. — А. Ф), — сказала Мария Павловна. — Ни она, ни я со дня, когда гитлеровцы захватили Крым, ничего не знаем друг о друге. Сюда приезжали двое москвичей, обещали дать знать Оле обо мне, но по-прежнему из Москвы ни слуху ни духу. Они, вероятно, забыли о моей просьбе, так что я, пожалуй, не буду и вас затруднять.
— Ну, раз не будете, что ж поделаешь…
Время было позднее. Мария Павловна провела меня в комнату, где мне предстояло ночевать.
Едва рассвело, как я вскочил, сел за руль «виллиса» и помчался в Сарабуз, где стоял штаб 4-го Украинского фронта. Горные дороги были запружены войсками, разбитой техникой. На узле связи вызвал московского дежурного, упросил его передать по телефону Ольге Леонардовне несколько слов о Марии Павловне и принять ответ для нее. Через полчаса из квартиры О. Л. Книппер-Чеховой поступила по Бодо ответная телеграмма, с которой я помчался назад в Ялту. По дороге кто-то сообщил, что наши взяли Севастополь. Голодный и грязный, добрался я до дома Чехова, вручил сообщение от Ольги Леонардовны и погнал машину к Севастополю. (Забегая вперед, скажу, что в 1954 году мне довелось побывать у О. Л. Книппер-Чеховой и напомнить об истории, происшедшей десять лет назад.)
У Байдарских ворот стояла «эмка» с раскрытыми дверцами; в машине едва умещался офицер огромной толщины.
— Товарищ полковник, позвольте представиться — военный корреспондент «Последних известий». Верно ли, что Севастополь взят?
— А вы давно военный корреспондент? — скосил на меня глаза полковник.
— С первых дней войны.
— Так пора бы уже иметь здесь кое-что, — сказал полковник, постучав себя по лбу. — Сколько наши сидели в Севастополе?
— Двести пятьдесят дней.
— Вот именно. И вы хотите, чтобы мы вернули Севастополь за две-три недели. Поезжайте спокойно, десять раз успеете. Так-то, — добавил он внушительно.
Спокойствия я все же не обрел.
Поздним вечером на фронтовых дорогах повстречались Вадим Кожевников и Василий Коротеев; поехали в знакомую нам дивизию, штурмовавшую Севастополь.
Назавтра — 9 мая 1944 года — войска генералов Захарова, Крейзера, Мельника овладели Севастополем — городом русской славы. Прогноз толстого полковника с треском провалился, чему он, несомненно, был чрезвычайно рад.
К мысу Херсонес — к бухтам Камышовая, Стрелецкая, Круглая и другим бежали остатки гитлеровской группировки; это были десятки тысяч солдат и офицеров — с оружием и техникой. Фашистское командование надеялось, задержав наше наступление, вывезти морем свою орду, сгрудившуюся на территории примерно в 15–20 квадратных километров. Эвакуация была назначена на 12 мая. Наша разведка проникла в замыслы врага. Советские воины преодолели мощный вал, возведенный между Севастополем и Херсонесом, и овладели развитой сетью окопов и траншей. Артиллеристы в упор направили на гитлеровцев огонь орудий и «катюш». В наступление пошли танки.
12 мая прогремел последний выстрел батареи лейтенанта Ралюка. Загнанные к морю три тысячи уцелевших солдат и офицеров противника сложили оружие. На Херсонесском маяке парторг пехотного батальона Шаров водрузил кумачовый платок — скромный символ великой победы в Крыму. Через несколько минут подошедший танкист установил рядом большой алый стяг.
Майское солнце озарило поле битвы — кладбище фашистов и их боевой техники. Наш «виллис» с трудом лавирует между сожженными зенитками, автомобилями, бесчисленными воронками.