Месть женщины

Это привело его в ярость. Не обращая внимания на боль, он стал продираться сквозь ветки, напролом. Наконец, он уцепился за ту, на которой белела тряпка, и сильно ее встряхнул. Тряпка упала ему на лицо Он схватил ее. То была косынка Инги, которой она закрывала грудь. Прежде чем зашвырнуть ее подальше в реку, он разорвал ее. И наблюдал, как обрывки медленно затягивает воронка — здесь были ямы, вырытые земснарядом.

Внезапно он ощутил жуткую слабость и, выбравшись на берег, растянулся на прохладном мокром песке возле самой кромки воды. Болела левая нога. Боль, пульсируя, отзывалась в затылке. Ваня сел. Пальцы на правой ноге были в крови; он сбил ноготь на большом пальце. Ноготь повис на тонкой болезненной ниточке, Ване казалось — на оголенном нерве. Одним рывком он порвал эту нить и на какое-то мгновение от боли почти лишился сознания. Наконец, открыл глаза. Совсем рядом по реке полз буксир, волоча на длинном тросе низкую темную баржу. На тускло освещенной палубе под большой полосатой трубой сидела в обнимку парочка. И женщина и мужчина были в тельняшках. По берегу скользнул луч прожектора, больно резанув Ване по глазам. Он закрыл их обеими руками.

— Эй, на берегу, ты живой? — раздался усиленный рупором голос.

— Ой-ой-ой, — тревожным эхом отозвалось в лесу.

Буксир выпустил из трубы струйку темного дыма, сопроводив ее сердитым урчанием.

Ваня вяло махнул рукой.

— Давай к нам! — раздался веселый женский голос.

— Иду! — неожиданно громко крикнул Ваня и, не раздумывая, прыгнул в воду. Его тут же подхватило течением и быстро понесло мимо низкого борта баржи. Сзади нее болталась лодка. Ваня ухватился за ее край, перекинул через борт ногу и блаженно плюхнулся на сухое гладкое дно. Потом чьи-то руки помогли ему взобраться на палубу баржи, грозно гремевшей при каждом шаге. Буксир замедлил ход, подходя к берегу. Раздался лязг цепи и громкий всплеск от падающего на дно якоря. Ваня очутился в компании крепко подвыпивших людей. Женщина в тельняшке — она была заметно беременна и не так уж и молода — перевязала ему рану полоской старой простыни.

— Красивый хлопчик, — сказал она. — На моего старшенького похожий. Пойди поспи в нашу конуру. Да ты не суй ему стакан, — говорила она мужчине, уже успевшему надеть фуражку с якорем. — Рано хлопчику пить. Идем, я провожу тебя, — сказала она, беря Ваню за руку.

В каюте было жарко и пахло мазутом. Ваня вытянулся на узкой жесткой койке и вдруг почувствовал себя счастливым.

— Меня Ольгой зовут, — сказала женщина. — А вот, в фуражке и с красным носом, мой муж. Мы всегда вместе плаваем, я даже среднюю дочку на воде родила. Дети мои всегда при мне были — я их даже из школы пораньше забирала, чтоб в плаванье взять, — рассказывала женщина. — А теперь вот старшенького в армию проводили. И ни одного письма от него нету. Боюсь я за него, крепко боюсь.

Ольга замолчала и оглянулась, хотя кроме них в крошечной каюте не было никого.

— Мне через два года служить, — сказал Ваня, почти засыпая. — И я не хочу никаких отсрочек. — Он с трудом боролся со сном, но ему хотелось сказать этой женщине то, что он совсем недавно, всего несколько минут назад, когда шагал по гремящему железом настилу баржи, понял сам. — Если бы я мог уйти служить сейчас, я бы избавился от инфантильности. Я хочу быть настоящим мужчиной. Чтобы ни одна женщина никогда не смогла подчинить меня себе. — Он провалился в теплую мягкую яму, но ему удалось выбраться оттуда и закончить свою мысль. — Женщина — настоящая отрава. Хуже мышьяка. Она хотела проникнуть в каждую мою клетку. Но вот ей! — Ваня сложил из своих вялых пальцев некое подобие дули и, взмахнув ею два раза, пробормотал, теперь уже окончательно засыпая: — Хочу в Афганистан. Кровь… Это можно смыть только собственной кровью.

Он жил теперь на буксире, который курсировал между ближайшим портом и земснарядом, обеспечивая его работу. Домашним сказал, что устроился временно матросом на судно.

Близилась осень. По утрам над водой поднимался туман. Ваня вставал рано — работы было много, да последнее время он и не мог сидеть сложа руки. Земснаряд стоял теперь напротив Плавней возле левого — противоположного поселку — берега. Буксир привез горючее и продукты для рабочих. Работы по очистке дна оставалось примерно на неделю. Буксир встал на якорь в том месте, где река делала поворот. Его маленькая команда построила в лесу шалаш и наслаждалась отдыхом на лоне природы. Ольга варила в закопченном ведре уху и пшенную кашу со свиным жиром, пекла в золе костра выловленных под яром раков. Ваня видел ее, удалявшуюся по тропинке в заросли, в обнимку с одним из молодых матросов. Ее муж храпел в шалаше, прикрыв лицо фуражкой.

Он вернулся на буксир и принялся с ожесточением драить и без того сверкавшую чистотой палубу. Покончив с этим делом, нырнул прямо в тельняшке в воду и поплыл к земснаряду.

Там кипела работа. Гора мокрого песка на берегу росла с каждым днем, до неузнаваемости изменяя привычный рельеф берега. Ване это было по душе. Вместе с берегом менялась его жизнь, а следовательно, и он сам. Ему хотелось поскорее стать другим.

Он старался не думать об Инге — ему казалось почему-то, что ее нет поблизости, что она куда-то уехала. Она снилась ему каждую ночь. Эти сны распаляли его плоть. Он не мог защитить себя от них, и каждый вечер его охватывал ужас оттого, что какая-то часть его существа трепещет в предвкушении этих ночных оргий плоти. Как-то он попробовал выпить на ночь водки, но она, видимо, оказалась плохой, и его просто вывернуло наизнанку.

В ту ночь сон был особенно длинным, четким, полным мучительно сладкого наслаждения.

Инга приехала на велосипеде и совершенно нагая. Она схватила его на руки и посадила в седло к себе лицом. Его пенис сразу же попал туда, куда нужно — словно он был куском железа, а у нее между ног оказался мощный магнит. Она сидела на его пенисе, и он превратился в часть ее тела. По нему шли к его телу разряды энергии. Ваня изнемогал. Он больше не мог выносить этого наслаждения, но Инга его не отпускала. Она сжимала и разжимала ноги. Велосипед завалился в заросли больших бело-розовых зонтиков на длинных мясистых ножках, от которых исходил сладковато-гнилостный запах.

Он проснулся обессиленный и весь в поту. Над ним склонилось Ольгино лицо. Она была в короткой ночной рубашке и с распущенными волосами. В тусклом рассветном воздухе ярко поблескивали ее словно всегда омытые слезой глаза.

— Кричал как во сне, ой как кричал! — Она села прямо ему на ноги, и он ощутил жар ее тела. — Снилось что-то страшное?

— Очень. Мне каждую ночь снятся страшные сны.

— Это оттого, что женщины у тебя нету, — со знанием дела сказала Ольга. — Я тоже, когда девкой была, кошмарами маялась. Мать меня по врачам таскала, да все без толку. А после знахарка одна сказала, что мне мужичка надо. И правда — все как рукой сняло. Мы ж не виноватые в том, что нас Бог так устроил, — как бы оправдываясь, говорила Ольга. — Бог ли, природа — кто их знает. В нас с самого детства сила детородная копится. Это чтобы жизнь на Земле не прерывалась. Ну, а заодно и удовольствие имеем. Правильно я говорю?

Ольга подморгнула и похлопала Ваню по ноге горячей ладошкой.

— Нет, — сказал Ваня. — Мое тело должно принадлежать только мне. Я его единственный хозяин. И я обязан научиться владеть им в совершенстве.

— Ну и глупый. — Ольга встала и потянулась, выпячивая свой круглый живот. — Мужику вообще лафа: получил свое и шагай себе дальше, а вот нам еще эту тяжесть носи. И все равно природа правильно задумала, что поручила ребеночка женщине вынашивать. Знаешь почему? Да потому, что мы сердцем не такие жестокие, как вы. И наша кровь ваше семя смягчает. Если бы оно несмягченным произрастало, вы бы столько бед понатворили. Земля и так от бед стонет.

…Ваня влез на песчаную кручу, еще мокрую, пахнущую рекой и слегка рыбой. Он вдруг подумал о том, что последние две ночи спал спокойно, без сновидений и просыпался уже, когда солнце успевало разогнать туман над рекой. Он окинул взглядом свое загорелое тело. Физическая нагрузка — вот что спасает мужчину от всяких глупостей. В Москве он будет заниматься гантелями, борьбой и плаваньем. Чтобы каждый мускул, каждое сухожилие, каждый нерв превратились в точный инструмент, подвластный воле его, Вани, разума.