Месть женщины

И она просительно посмотрела на него.

— У меня работа, ты же знаешь, — сказал Лемешев, отводя в сторону глаза. — И тебе ни к чему ехать. Глупости все это.

— Нет, я поеду, — возразила Амалия Альбертовна, застегивая плащ. — Он написал в последнем письме, что любит нас.

— Это ничего не значит, все так пишут. Любил бы — мог приехать сам. Великовозрастный балбес, вот он кто. Имея такую специальность и мозги…

— Специальность тут ни при чем, — встала на защиту сына Амалия Альбертовна. — Над мальчиком довлеет страшный рок. От самого рождения. Он ни в чем не виноват. Это… это наследственность.

— Чушь. Бабские бредни. Каждый человек волен сам распорядиться своей судьбой, — сказал Лемешев, закуривая папиросу. — Если я, к примеру, не желаю что-то делать, меня никакой рок не заставит.

— Это тебе так кажется, Мишенька, — сказала Амалия Альбертовна. — Каждый человек раб своей судьбы. Ты тоже.

Она взялась за ручку двери, намереваясь выйти.

— Постой! — вдруг не на шутку разозлился Лемешев и крепко схватил жену за плечо. — Я тебя не отпущу.

— Почему? Ведь если со мной что-то случится, тебе только лучше будет. — Я для тебя обуза. Пусти, Мишенька. Пожалуйста.

— А я говорю, никуда ты не поедешь!

Лемешев схватил жену за плечи обеими руками и попытался оттащить от двери.

Она почти не сопротивлялась.

— Это ни к чему не приведет: ты уйдешь на работу, и я все равно уеду.

— Не посмеешь, — сказал Лемешев. — Я запрещаю! Слышишь?

— Мне до твоих запретов нет дела. Я хочу повидать перед смертью сына, — тихо, но решительно возразила Амалия Альбертовна. — Пусти по-хорошему.

Ее рука снова потянулась к дверной ручке.

Лемешев наотмашь ударил ее по лицу.

Голова Амалии Альбертовны мотнулась в сторону, в уголке рта появилась кровь. Он успел увидеть ее глаза — они были темными и совсем чужими.

Он ударил еще и еще. Когда она осела на пол, он стал ожесточенно бить ее ногами. Она никак не реагировала, и это его распаляло. Он схватил ее за обе руки и поволок в ванную. Она была без сознания, а может, притворялась. Он зажег газовую колонку, напустил в ванну кипятка, вмиг раздел жену и перекинул в воду.

Брызги обожгли, он отпрянул, прикрыв лицо руками. Когда он их отнял, увидел покрасневшие груди Амалии Альбертовны, поднявшиеся торчком, и малиновые складки жира на животе. Она открыла глаза. Во взгляде было удивление и никакого укора. Лемешев схватил ее за волосы и со злостью ткнул лицом в воду.

Потом его стошнило прямо на свою грудь. Амалия Альбертовна еще была жива — он видел это по пузырькам воздуха на поверхности воды. «Черт, почему она не сопротивляется?» — мелькнуло в голове.

Он вспомнил, что в кладовке стоит канистра с бензином, припрятанная на случай дефицита. Он полил бензин ей на макушку. Потом схватил с полки спички, предварительно включив газ.

Взрывом его выбросило в коридор.

Он был жив, когда прибыли пожарные и «Скорая».

— Она сама во всем виновата, — твердил он, едва ворочая окровавленными губами. — Она всегда любила его больше, чем меня…

Анджей Ковальский попросил политического убежища у местных властей, и его просьба, как ни странно, была тут же удовлетворена. Даже не пришлось ехать в Москву. Ему выдали новенький советский паспорт, на предпоследней странице которого стояла жирная печать, уведомляющая о том, что он состоит в законном браке с Анастасией Ивановной Брянцевой. Огласки в прессе это дело почему-то не получило. Видимо, таково было распоряжение сверху. Анджей знал, что за ним наблюдают недремлющие органы, но это его нисколько не смущало. Во-первых, он не занимался шпионской деятельностью, во-вторых, ему слегка льстило, что его персоной интересуются.

Работу ему тоже предложили почти мгновенно: заместителя главного редактора местной газетки. Он шутил по этому поводу, что осталось только вступить в партию и, глядишь, через годик-другой предложат кресло главного редактора «Известий», а то и «Правды».

Их брак был необычным. Идея его, кстати, возникла у Анастасии Ивановны. Как-то за обедом она сказала Анджею:

— Всем на работе я говорю, что ты мой муж. Пообещала устроить банкет или прием в честь этого события. Не возражаешь? Понимаешь, это укрепляет мой статус в глазах сослуживцев. — Она усмехнулась. — Я, кажется, начинаю чувствовать вкус к жизни и даже становлюсь карьеристкой. Так ты не возражаешь?

— Бог мой, конечно же, нет. Какой же я дурак, что первый не предложил тебе это! — Анджей хлопнул себя по лбу, встал и, подойдя к Анастасии Ивановне сзади, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

Анна Нестеровна, тактично кашлянув, удалилась на кухню.

Сослуживцы, приглашенные в местный ресторан, где был заказан стол на пятьдесят персон, отметили, что жених выглядит моложе невесты, хотя по паспорту было наоборот. Женщины слегка злорадствовали по этому поводу и пытались строить глазки худощавому подвижному американцу с типично славянским лицом. Мужчины завидовали его стройной фигуре и непринужденной манере общения и думали о том, что он, конечно же, пожалеет о своем выборе. (Имелось в виду гражданство, а не жена.) Но все равно было по-настоящему весело. Разумеется, никто не подозревал о том, что новоиспеченные супруги вовсе не супруги (они не только спали в разных комнатах, но не обменялись даже ни единым сколько-нибудь чувственным поцелуем). Анастасия Ивановна краснела, когда кричали «горько», и, неумело обхватив Анджея за плечи, прижималась к его губам своим горячим крепко стиснутым ртом.

Домой вернулись под утро, а поскольку дело было накануне выходных, Анджей предложил прогуляться в поле. Анастасия Ивановна с радостью согласилась, сняла туфли на высоких каблуках, колготки, надела сарафан, вынула из головы шпильки. Анджей переодеваться не стал. Он ждал жену в столовой, постепенно наполнявшейся алым светом утренней зари.

Они бродили до полудня. Отдыхали в стоге свежескошенного сена, лежа друг от друга на приличном расстоянии и оба думая о том, что их ненормальные с точки зрения нормальных людей отношения вполне друг друга устраивают и ими следует дорожить.

— Как хорошо, — сказала Анастасия Ивановна, нежась в мягком сене. — Если бы мне сказали об этом три года назад, ни за что бы не поверила. Мужчины ведь скоты. Ты даже представить себе не можешь какие…

— Почему же? — возразил Анджей. — Я сам был когда-то, как ты выражаешься, скотом.

— Вот уж никогда не поверю… — Анастасия Ивановна потянулась и застегнула пуговицу на груди. — Скотами рождаются, скотами и умирают.

— В данном случае ты не права, Стася. Помню, в юности мне хотелось попробовать всего. И этого, как ты выражаешься, скотства тоже. Мне казалось, я должен знать о жизни как можно больше. А мужчина склонен познавать окружающий мир в основном через отношения с женщиной. Так вот, могу тебя заверить, я предал всех, кого любил. То есть бросил на произвол судьбы. Сейчас мне кажется, что я сделал это из малодушия. Романтики больше всего боятся остаться разочарованными.

— Я не понимаю тебя, Андрюша, — сказала Анастасия Ивановна. — Как можно уйти от того, кого любишь?

Анджей усмехнулся.

— Для меня самого это до недавних пор оставалось загадкой. Более того, я долгие годы считал себя сильной личностью. Пока не понял, что это далеко не так. Я самый настоящий трус и неудачник.

— Это попахивает достоевщиной, — заметила Анастасия Ивановна. — Знаешь, я не приемлю этого писателя. Мне кажется, почти все его герои люди психически ненормальные.

— Это так. — Анджей вскочил и, стряхнув с брюк сено, подал Анастасии Ивановне руку и помог подняться.

— Самое главное, что я не импотент, что мне снятся сладострастные сны, что я… — Он осекся, прищурил глаза и внимательно посмотрел на жену. — Да, я продолжаю считать женщин существами возвышенными, окутанными романтической тайной. Но мне уже почему-то не хочется эту тайну разгадывать. Наверное, потому, что не очень уютно оставаться в дураках.