Это трава

- Скорей бегите домой, - посоветовал я ей.

- Я и пытаюсь это сделать, - сказала она и сердито добавила: - Вот ведь скоты!

На мостовой парни и девушки принялись петь и танцевать. Девушки перелетали от одного парня к другому. Парни бесстыдно хватали их и кружили, так что юбки взлетали чуть ли не до пояса. Некоторые пронзительно, истерически визжали.

На улице была сильная давка, и я боялся, что меня собьют с ног. Отойдя в сторону, я прислонился к телефонной будке и стал наблюдать за происходящим. В будке стояла женщина средних лет с острым носом и завитыми волосами и тараторила в трубку.

- Тут очень душно, - говорила она, - в будке прямо дышать нечем... Да, да... А что, Роберт уже приехал? Да, да... Это уж всегда так - уедет на несколько дней, а кажется, что прошла целая вечность. - Она подергала за крючок и продолжала: - Так шумно на улице... Вот теперь лучше слышно. Так я говорю: кажется, что прошла целая вечность... Да, да, тут шумят какие-то пьяницы. Невежи... Это просто ужасно... Куда мы только идем... В саду у нас прекрасно. А ведь там была свалка, помните... Мы и сейчас находим старые жестянки. Но Том говорит, что мы не даром потрудились, окупится вдвойне... Да, я так думаю... А как мальчуган?.. Замечательно... А как родители ваши, здоровы?.. Чудесно... Как приятно, что они так хорошо сохранились... И в такие преклонные годы... Как Эдит? Великолепно... Учитель в ней души не чает... Сейчас у нее экзамены. Она сдала уже два - один на отлично... Но вообще с ней нелегко. Она в таком возрасте, когда родителям ничего не говорят... Да, я знаю... Что?!! Не может быть!.. Ну я выбью это у ней из головы... будьте уверены.

Поблизости от телефонной будки завязалась драка.

Послышалась брань мужчин. Визгливый женский голос тоже выкрикивал ругательства.

Я вернулся в пансион и задержался в гостиной поговорить с мистером Гулливером.

- В городе ожидаются беспорядки, - сказал он. - Посидите несколько вечеров дома, нам не хотелось бы, чтобы с вами что-нибудь случилось. Ведь вас так легко сбить с ног в давке.

И все же на следующий вечер я снова отправился в город; мне хотелось своими глазами увидеть все, что творилось там. Хотя многие трамвайные маршруты и железнодорожные линии не работали, улицы были полны народа. Только это была не обычная толпа, в которой преобладала театральная публика и запоздавшие покупатели. Теперь большинство составляли праздные зеваки, явившиеся из городских предместий поглазеть на город, оказавшийся во власти анархии. Особенно влекло их туда, откуда доносились шум и крики, возвещая о драке. Они говорили, перебивая друг друга, спеша поделиться слухами. "Кажется, сейчас будут громить магазин Майера".

Многие, с кем я встречался в этот вечер, выражали разочарование по поводу того, что ничего страшного не происходит.

В толпе, грубо расталкивая встречных, шныряли решительного вида люди это были представители мельбурнского "дна", считавшие себя в эту ночь хозяевами города.

Власти, предвидя всякого рода беспорядки, начали поспешно вербовать желающих в специальные отряды констеблей. Среди добровольцев было немало фермеров и молодых коммерсантов, не имевших представления о причинах забастовки.

Я разговаривал с портовым рабочим, когда на Суон-стон-стрит вступил отряд таких добровольцев; они сжимали дубинки и бросали настороженные взгляды на враждебно настроенную толпу. Раздались брань и улюлюканье; добровольцы, видя враждебность толпы, смущенно переглядывались, иные из них вздрагивали и ежились, когда им в лицо бросали презрительное слово: скэб {Штрейкбрехер. (Прим. перев.)}.

- У нас в порту во время последней забастовки тоже нашлись скэбы, сказал мой собеседник. - Не хочу оправдывать скэбов вообще, но среди них попадаются и порядочные. Вот эти ребята, например, - они просто не понимают, что делают, в этом их беда. Один малый у нас на верфи был штрейкбрехером, а когда все кончилось, говорит мне: "Хорошо тебе, ты можешь смотреть людям в глаза, - ты бастовал. А мне что остается - только умереть. Я бы отдал правую руку, лишь бы не быть скэбом". Это его доподлинные слова. Жаль было его, непутевого.

Я расстался со своим спутником и пошел на угол Флиндерс-стрит. Там у здания вокзала, возле трамвайной остановки, толпа очистила часть улицы, и на пустом пространстве образовалось нечто вроде арены.

В центре этой арены стояли два матроса, что-то кричавшие окружавшей их толпе. Оба были пьяны и вызывали на поединок любого, кому "охота подраться". Им казалось, что, поскольку они носят форму, к ним теперь перешла вся ответственность за поддержание порядка и что отныне они обязаны защищать некое отвлеченное понятие, которое они именовали "лояльностью".

- Лояльность он защищает! Как бы не так! - кричал какой-то скептик из толпы.

- А ну, выходи, я тебя отделаю как бог черепаху, - вопил в ответ матрос.

Он не особенно верил в воспитательную силу слова и отдавал предпочтение физическому воздействию.

- Ты меня отделаешь? Как бы не так, - возразил забияка из толпы. Смотри сам на кулак не наткнись, жалкий червяк.

Это был невысокий, крепко сбитый человек в синей куртке с продранными локтями. Он выступил из толпы, выражение лица у него было решительным, он на ходу застегивал куртку.

Стоявший рядом со мной словоохотливый человек заметил:

- Если парень начинает застегивать куртку, чтобы подраться, он обязательно получит нокаут на последней пуговице. Это закон, - вот послушай...

Он собрался подтвердить свое наблюдение соответствующими примерами, но я уже не слушал.

К матросу поспешил на подмогу его приятель, и оба они накинулись на врага; тот, однако, искусно защищался и, хоть и отступал под ударами, не думал сдаваться.

Видя, что двое бьют одного, толпа возмутилась - несколько человек выбежали на арену и бросились с кулаками на моряков, которые вскоре оказались в кольце людей, полных решимости разделаться с ними. Однако защитники нашлись и у них, те тоже полезли в драку, и скоро на арене разыгралось самое настоящее побоище - видны были только бурлящая масса народа и кулаки, которые били по ком попало.

Дерущаяся толпа начала медленно, рывками продвигаться по Суонстон-стрит, словно наметив себе впереди какую-то зловещую цель, ничего общего не имеющую с этой схваткой. При этом толпа медленно вращалась вокруг своей оси, напоминая смерч, ощетинившийся молотящими кулаками, - смерч этот поминутно выталкивал скорчившихся, шатающихся от боли, залитых кровью людей и всасывал свежих бойцов. Толпа поглотила и "констеблей-добровольцев", бросившихся наперерез, яростно размахивая дубинками, стремясь нанести удар, прежде чем у них вырвут это оружие. Движение сопровождалось разноголосым гулом: слышались проклятия, вопли, стоны и какой-то чудовищный хрип.