Это трава

Ну, а из детективов кое-кто все-таки сомневался, может, и впрямь не он. Стали они снова искать, и через год арестовали другого парня, как две капли воды похожего на того, который сидел уже в тюрьме. Ну, будто они близнецы, да и только. Помучались они, пока ту девушку нашли, но нашли все-таки и показали ей нового парня. Увидела она его и говорит: "Тебя что, из тюрьмы выпустили?"

"Так это же совсем другой человек", - говорит ей детектив, и она чуть не падает в обморок.

- Короче говоря, теперь они посадили второго парня, а первого выпустили. В журнале и фотография есть - девушка пожимает руку тому малому, которого выпустили. Она говорит - и это все под фотографией написано: "Я вас публично обвинила в том, что вы меня изнасиловали, а сейчас я публично заявляю: вы не виновны". По ее щекам в этот момент текли слезы - это тоже написано, - только на фотографии слез не видно.

- Полицейские, конечно, тоже сказали - до чего же нехорошо получилось, что его в тюрьму засадили. И пожали ему руку. Это тоже все засняли. А девушка проявила себя просто замечательно! Сказала, ей достаточно было раз взглянуть на него, и она сразу поняла, что он не мог ее изнасиловать. И они опять пожали друг другу руки, и это тоже засняли.

Беседы с местными жителями дали мне представление об их жизни, искалеченной всякого рода лишениями. Эти люди были лишены всего уверенности в завтрашнем дне, образования и цели в жизни. Как все это изменить? Я не находил ответа на этот вопрос - ведь по существу, я был таким же, как они.

Я все чаще искал их общества. Мы были в одинаковом положении, и это роднило нас. Встречи с ними стали как бы внутренней потребностью для меня, хотя после этих встреч я чувствовал себя еще более встревоженным и неудовлетворенным. Мне эти люди нравились, они не раз восхищали меня, но пути к лучшей жизни были им неизвестны, и указать их мне они не могли.

Меня тянуло к людям, в разговорах с которыми я мог бы найти какой-то ответ на мучившие меня вопросы. Сдавленные и скованные, теснились во мне желания и надежды, рассказы и стихи, еще не облеченные в форму, но уже ждущие своего слушателя. Я хотел вырваться из окружающего меня мирка сложившимся писателем, вооруженным собственным опытом, а не подавленным им. Однако нередко то, что происходило вокруг, еще больше отдаляло меня от освобождения, к которому я так стремился.

Случалось, меня почти насильно затаскивали в бар люди, которые, потеряв под влиянием винных паров обычную сдержанность, во что бы то ни стало хотели показать, на какие дружеские чувства они способны. Алкоголь вызывал в этих людях желание заключить в свои объятия всю вселенную. И обычно они настаивали, чтобы я пил с ними. Обняв меня за плечи, они рассказывали буфетчице, которая подавала им через стойку два доверху налитых стакана, какой я замечательный малый.

- Для этого парня у меня всегда найдется время. Он далеко пойдет. Вот увидите.

Один из таких добрых людей, спасаясь от серости жизни, изрядно выпил в день получки; он долго держал меня у стойки бара - рассказывал о своей лошади, которая была привязана снаружи.

- Раньше я всегда давал старухе хороший глоток виски. Не потому, что лошадям это надо, а просто потому, что больно уж она хорошая старуха. И она так рада была, даже бутылку лизала.

В тот вечер в баре и в гостиной было полно народу. В Мельбурне днем состоялись скачки, и многие прикатили сюда на машинах на всю ночь, поразвлечься. Трое приезжих - типичные жулики на вид - стояли кучкой в баре, с откровенным презрением поглядывая на окружающих. Старый золотоискатель, тяжело топоча башмаками, подбитыми гвоздями, вошел в бар. Те трое не двинулись с места, чтобы дать ему дорогу.

- Чего ж ты коня за дверью не оставил? - буркнул ему через плечо один из тройки.

Старик взглянул на него, удивленный его тоном, но обиды не понял и продолжал медленно протискиваться к стойке; лицо его оставалось совершенно спокойным.

Спутникам остряка это замечание показалось удивительно удачным. Они громко хохотали и превозносили находчивость своего товарища. Дружно вспоминали другие случаи, когда он блистал остроумием, и, глядя друг на друга, кивали в знак одобрения головами. Они явно радовались возможности польстить человеку, перед которым раболепствовали, которого боялись.

А тот принимал лесть, расправив плечи, с улыбкой превосходства. Нетрудно было догадаться, что это скупщик краденого, который просто взял с собой тех двух, как берет собак охотник, отправляясь на охоту.

Артур говорил мне, что такие типы - народ весьма подлый:

- Все они трусы, бахвалятся, когда за спиной дружки или револьвер при себе имеют, а один на один сразу начинают скулить, чуть только кровь им пустишь.

Те двое называли своего главного "Мясник". Одет он был дорого, но кричаще. Плечи ярко-синего в белую полоску костюма были подложены, чтобы казаться шире. Плотно облегающий пиджак был стянут в талии, расширялся книзу и доходил чуть не до колен. Тупоносые ботинки ярко-желтого цвета, атласный галстук заколот бриллиантовой булавкой. Фетровая светло-серая шляпа щегольски сдвинута на затылок. Пальцы украшали массивные серебряные кольца печатки с замысловатым рисунком, закрывавшие весь сустав.

Лицо главаря выражало высокомерное раздражение; когда же он встречался глазами с кем-нибудь из присутствующих, взгляд его становился еще и подозрительным. На вид ему было лет тридцать.

Один из его спутников был маленький человечек с лисьей мордочкой, тонкими поджатыми губами и пожелтевшими от табака пальцами; глаза его так и бегали. Третий в этой компании был рыжий верзила, с тупым веснушчатым лицом; у него были водянисто-голубые глаза с красными веками без ресниц. Плечи широкие, руки - короткие, сильные. Обезображенное ухо свидетельствовало о том, что ему не раз жестоко доставалось на ринге.

Взяв пустые стаканы своих спутников, Мясник направился к стойке довольно необычный поступок для людей его типа, привыкших, чтобы мелкая сошка сама прислуживала им. Стойку бара плотным кольцом обступили посетители. Заметив, что рядом со мной есть место, он стал протискиваться вперед.