Широки врата

Пришла Франшиза, только что ставшей хозяйкой этого дома, и споры прекратились. У трудолюбивого члена партии не было американского чувства юмора, и её будет раздражать легкомысленное отношение Ланни к делу, которое было ее религией. Ланни пробыл немного, а затем извинился, сказав, что условился пообедать с отцом. Он прошёлся по приятным улицам Парижа в самой приятной час заката, посетил несколько художественных магазинов, чьи дилеры были знакомы с ним и были рады показать ему новые вещи. Теперь его совесть чиста. Он «смотрел картины».

Дамы trottoir проявляли интерес к красивому, хорошо одетому молодому человеку. На самом деле, ходить в одиночку по улицам la Ville Lumiиre было нелегко на этот счет. Ланни любил женщин. Он был воспитан среди них, и ему было жаль их всех, богатых и бедных. Он знал, что природа обделила их, и это был мир не для слабых или зависимых. Он глядел на тонкие измученные лица тех, кто стремился пристать к нему. Их косметика не обманывала его о чувстве голода, а их искусственные улыбки о чувствах их сердец. Он видел их жалкие попытки в пышных украшениях, а его собственное сердце болело из-за тщетности этих усилий выживания.

К нему подошла одна более миниатюрная и хрупкая, чем обычно, и таким образом, показывая следы утонченности. Она положила руку на Ланни, сказав: «Могу ли я пройти с вами, месьё». Он ответил: «S'il vous plaоt, Mademoiselle — vous serez mon garde du corps[14]». Она удержит других от поползновений!

Он вынул свой кошелек и дал ей десятифранковую банкноту, которую она поспешно спрятала в рукав. Она не поняла, что он имел в виду, но это хватило для начала. Так они пошли дальше, он спросил ее, откуда она приехала, как живёт, сколько зарабатывает. Как и многие другие, она была временной midinette[15]. Но работа была неопределенной в эти страшные времена, и нельзя заработать достаточно, чтобы заплатить за еду и кров, не говоря уже об одежде. Она восприняла его, как приятного джентльмена. Ланни понимал, что она не придерживается в точности фактов, что также может быть объяснено формулами экономического детерминизма. Во всяком случае, она была женщиной, и тон ее голоса, и пожатие ее руки говорил ему многое.

Их прогулка привела их туда, где Рю Рояль вливается в Пляс де ля Конкорд. Ланни сказал: «Здесь мы должны расстаться, у меня свидание». Она ответила на этот раз несомненно правдиво: «Я огорчена, месьё». Она наблюдала, как он вошел в отель Крийон, и поняла, какая большая рыба сорвалась с крючка. Тем не менее, на десять франков можно позволить себе ужин и оставить кое-что на более скудный завтрак.

Ланни вошёл в отель, в чьём вестибюле с красным ковром и мраморными стенами происходили великие события во время мирной конференции пятнадцать лет назад. Для внука Бэддов это место всегда будет населено призраками государственных деятелей, дипломатов и чиновников всех видов, одних, одетых в пышную форму, других в строгих черных костюмах. Многие из них были уже мертвы и похоронены в далеких уголках земли, но зло, которое они сотворили, жило после них. Они посеяли зубы дракона, и воины уже стали подниматься из земли в Италии, Германии, Японии. В других местах земля дрожала, и можно было увидеть круглые верхушки касок, лезущие из-под земли. Ланни и другие, возомнившие, что они разбираются в драконовой агрономии, предсказывали урожай, возможно, самый большой в истории.

Он подошел почтовой стойке. Для него там лежало письмо в дешевом конверте, не обычном в этом убежище богатых. Но достаточно знакомом в жизни Ланни. Он и его жена были адресатами для писем с просьбами. На этом стоял лондонский штемпель и адрес Бьенвеню, с которого письмо было переслано. Почерк был незнаком, по-видимому, немецкий, и Ланни его не узнал. Он открыл конверт, подходя к лифту, и нашел там записку и небольшой набросок размером с открытку. Он посмотрел на него и увидел лицо мертвого Фредди Робина. Он застыл на месте, так хорошо был выполнен рисунок.

Он посмотрел на подпись, «Бернхардт Монк», имя было ему незнакомо. В записке было:

«Уважаемый мистер Бэдд:

У меня есть сообщение, которое, я уверен, будет интересно для Вас. Я приехал в Англию, потому что знал, что вы находитесь здесь. Я надеюсь, что это письмо найдет вас, и был бы благодарен, если бы вы ответили на него быстро, потому что обстоятельства отправителя не допускают длительного ожидания. Это дело касается не меня, а других, о чём вы сами быстро поймёте».

Незнакомец подписался сам, «С уважением» и положил в конверт этот маленький пароль, этот тайный знак или пропуск, который вызвал холодный озноб вдоль позвоночника Ланни. Для художественного эксперта этот простой карандашный рисунок, на котором не было ни буквы, был вернейшим средством идентификации и наиболее секретным сообщением, которое можно было бы придумать. Каждая линия рисунка кричала ему: «Труди Шульц!» Дата на нем, октябрь 1934 года, с черной линией вокруг, сказала ему: «Я узнала о смерти Фредди и послала гонца к вам». Молодой художник Труди была одним из учителей в школе Фредди в Берлине, и ее стиль нельзя было не узнать.

Если бы Ланни был благоразумным человеком, если бы он тщательно изучил уроки, которыми жизнь, по-видимому, пыталась научить его, он бы убрал этот маленький рисунок в портфель с другими сокровищами искусства, в том числе набросок самого себя, сделанный Яковлеффым, и несколько Джоном Сарджентом. А что касается письма, то он разорвал бы его на мелкие кусочки и бросил их в ту канализацию Парижа, которая была так ярко описана в «Отверженных». Он, конечно, подумал о таких осторожных действиях. Он подумал о жене и о том, как она оценила бы эту ситуацию. Он спорил с ней в уме. Он не обещал ей, что больше никогда не будет иметь никаких дел с красными или розовыми. Он не говорил, что не будет больше получать какие-либо сообщения из Германии или больше не думать о борьбе против нацистов. Все, что он сказал, было: «Я никогда снова не попаду в беду с нацистами и не причиню тебе несчастье моими анти-фашистскими действиями». Конечно, никакого вреда не будет, если он встретится с гонцом от молодой талантливой художницы и выяснит, что произошло с ней, с ее мужем и другими друзьями его и Фредди Робина в Германии. Так говорит алкоголик себе: «Я завязал, все решено и безопасно, я никогда снова не прикоснусь к спиртному в любой форме, но, конечно, бокал пива изредка, или немного легкого вина во время еды не может сделать мне никакого вреда!» Рисунок был вставлен в рамку и тщательно упакован, и Ланни послал его по почте заказным письмом мадам Рахель Робин, Жуан-ле-Пен, Приморские Альпы. Кроме того, он написал записку на бланке отеля Крийон таинственному мистеру Бернхардту Монку, сообщив, что будет в Лондоне в пределах двух или трех дней, и хотел бы встретиться с ним. Ничего больше не сообщая, он приложил банкноту в один фунт к письму, тем самым обеспечив, что мистер Монк не погибнет от голода в это же время.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тот забракован, кто вступает в брак![16]

Временно попрощавшись с родителями, Ланни Бэдд ранним влажным и холодным утром двинулся в Англию. Недалеко от его маршрута находилось поместье «Буковый лес», пристанище Эмили Чэттерсворт, и он завернул туда встретиться с ней. Этот старый друг семьи чувствовала себя не так хорошо или была не так счастлива. Ведущий художественный критик, который был ее ami в течение четверти века, решил, что для его счастья ему нужна женщина помоложе. И когда это произошло, женщина постарше не находила радости даже в красивейшем поместье. Эмили поддержала Бьюти Бэдд, когда та родила сына вне брака, и была своего рода неофициальной крестной матерью Ланни. Она помогла его браку с известной наследницей, и ей всегда было интересно услышать, как у них идут дела. В манере этого свободного и легкого мира богатых иностранцев, она рассказала молодому человеку о бедах своего сердца, и тот не держал секретов от нее.

14

14 Пожалуйста, мадемуазель, вы будете моим телохранителем (фр.)

15

15 молодая парижская швея (фр.)

16

16 Уильям Шекспир. Все хорошо, что хорошо кончается Перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник, Акт 2, Сцена 3.Пароль Чу! Свищут пули! Вот так шум! Да, так: Тот забракован, кто вступает в брак! Да, в путь! Бросай ее смелей. В скитанье! Ты королем обижен. Тcс! Молчанье!