Страница 115 из 117
— А твой приятель, я его знаю?
— Ну откуда тебе его знать? — искренне удивился он. — Просто мы с ним оба решили бежать. Он парень что надо, можешь мне поверить. Ему почти шестнадцать.
Это ничуть ее не успокоило. Ни то, что он парень что надо, ни то, что ему почти шестнадцать. И она спросила, не особенно рассчитывая на ответ, как же они себе представляют, куда они теперь направятся.
— Неужели не понимаешь, что этого я тебе не скажу.
— А может, ты вернулся бы в интернат, Джимми, так было бы лучше. Ты…
— Долго ты будешь стоять тут и разговаривать, кто-нибудь ведь может зайти. И не беспокойся ни о чем. Я же сказал, что скроюсь, как только мой приятель раздобудет денег.
— Украдет? — вскрикнула она и испуганно осеклась.
— Тише, мать, — шикнул он на нее. — По-твоему, можно куда-то податься без денег? Не волнуйся, ему просто надо увидеть одного человека, тот ему должен.
Вот этому она при всем желании не могла поверить.
— Иди-ка ты домой, а то отец небось уж гадает, куда ты делась.
— Его, наверное, нету, — рассеянно сказала она.
— А если он дома, что тогда?
Да, конечно, он прав. Надо подняться наверх, выяснить, дома ли муж, если его нет, она вернется в подвал и уведет Джимми с собой. Она уговорит его подняться с ней, накормит, а там, глядишь, и вообще уговорит. Да, уж она постарается.
— Ну ладно, я пошла, — сказала она и не двинулась с места, глядя на своего беспокойного ребенка с озабоченно наморщенным лбом.
— Насчет поесть не забудешь?
— Не забуду. А ты меня дождешься?
— А как же! Я ведь сказал.
— Ну хорошо.
Она притворила за собой дверь кладовки и медленно поплелась к выходу. Мужа не должно было быть дома, господи, хоть бы его там не оказалось, но разве когда-нибудь ее молитвы были услышаны!
— Давно пора, черт возьми, — проворчал он, отворачиваясь от окна, у которого стоял, глядя во двор. — Чем, скажи на милость, ты занималась в подвале все это время? Я уж хотел спуститься посмотреть, что там такое.
— Я встретила одну знакомую, — объяснила она, удивляясь собственной находчивости. — Она просит меня зайти посмотреть ковер, который она только что купила. Схожу после обеда.
— А зачем тебе на него смотреть?
— Ей хочется показать мне его.
— Очень странно. По-моему, у тебя нет здесь ни одной знакомой.
— Почему же, есть, — возразила она, чувствуя сама, как это странно, что кому-то захотелось что-то ей показать. — А теперь я поскорее приготовлю обед, чтобы не задерживать тебя, — поторопилась она отвлечь его от опасной темы.
— Что значит «не задерживать»? Что у тебя на уме?
— Да ничего. Просто обычно ты после обеда уезжаешь…
— А если я никуда не поеду, что тогда?
— Ничего, Аксель.
Ну почему? — нервно билось у нее в груди. Что же это такое? Почему он сегодня не в городе, как обычно? Почему именно сегодня он должен быть дома?
— Может, тебя не устраивает, что я дома?
— Ну что ты! Это прекрасно, ты же сам знаешь. Дай-ка мне пройти, и я займусь обедом.
Он стоял, загораживая вход в кухню, и подозрительно разглядывал ее, но, видно, ему и самому его подозрения показались смехотворными, потому что он вдруг запрокинул голову и громко расхохотался.
— Нет, ей-богу, это уж слишком. Давай готовь обед, это тебе больше подходит.
Надо поскорее приготовить обед. Поскорее. Но руки и ноги плохо повиновались ей. Да и из чего его приготовишь? Сколько дней прошло с тех пор, как он в последний раз являлся домой к обеду, и постепенно она отвыкла регулярно готовить. Сидя одна дома, она частенько обходилась чашкой кофе и парой бутербродов. К счастью, в холодильнике стоит миска отварной картошки в мундире и кусок вареной колбасы. Колбасу она отложила для Джимми. А картошку можно поджарить и залить парой яиц. А потом надо сделать бутерброды для Джимми. Только бы муж не высунулся из комнаты, пока она будет этим заниматься.
Она стала чистить картошку. Пальцы не слушались, нож то врезался слишком глубоко, то соскальзывал с картофелины. И тут зазвонил телефон. Это было как удар между лопаток, от которого падаешь ничком, и она уронила сразу и нож и картофелину и застыла как парализованная.
— Ты что, не слышишь? — заорал муж, и она, с огромным усилием оторвав ноги от пола, поплелась в комнату. Если б мужа не было дома, она бы и не подумала снимать трубку, да, скорее всего, она не сняла бы трубку, пусть звонит…
Как она и догадывалась, это был директор интерната, он сообщил, что Джимми сбежал, и спросил, не появился ли он дома.
— Нет, — ответила она, снова чуть удивившись, как, оказывается, легко врать.
— Вы в этом уверены?
— Да, — сказала она.
Небольшая пауза.
— Хмм. Если он объявится, вы нам немедленно позвоните, договорились, фру Ларсен?
— Да, — сказала она и положила трубку и, прежде чем муж успел задать вопрос, сказала: — Ошиблись номером.
И опять этот непривычный ей подозрительный взгляд, от которого не знаешь куда деться.
— Однако долго же вы объяснялись.
— Он несколько раз переспросил.
Немного успокоившись, она вернулась в кухню и снова взялась за обед, и все время, что бы она ни делала, где-то подспудно ворочалась мысль, что вот он сидит сейчас один в кладовке и никто, кроме нее, не может ему помочь. Под испытующим взглядом мужа она торопливо поела и, едва он успел проглотить последний кусок, встала из-за стола, собрала посуду, подгоняя себя и кляня собственную неповоротливость, и наконец, уже с полиэтиленовым пакетом в руках, крикнула мужу, что ненадолго выйдет, благополучно выбралась из квартиры, спустилась по лестнице в подвал и бросилась по проходу к своей кладовке, думая об одном: там ли он еще.
За это время в кладовке стало темнее, и ей пришлось пробираться к нему ощупью. Он подвинулся, она присела рядом с ним на корзине, протянула ему пакет, он нетерпеливо развернул его и жадно стал есть. Гордая тем, что не забыла прихватить открывалку, она откупорила одну из двух принесенных бутылок кока-колы и поставила на корзину.
— Долго я, да?
— Да нет. Все очень здорово. Ты не звонила?
— Нет, я не звонила.
— Это хорошо. Он дома?
Она кивнула, в его глазах блеснул тревожный огонек.
— Но ты ему ничего не сказала?
— Нет, Джимми. Я ничего не сказала.
Он, довольный, кивнул, и она не решилась начать «обрабатывать» его, пока он ест. Ей всегда доставляло удовольствие смотреть, как он ест, а сейчас он был такой голодный. Что-то он будет есть в следующий раз? А потом?
— У тебя есть хоть немного денег, Джимми? — спросила она, жалея, что не сунула в карман кошелек.
— Кое-что есть. И приятель еще принесет. — И совсем по-взрослому добавил: — Ты не беспокойся, мама. Мы не пропадем. Сумеем сами о себе позаботиться.
Она открыла было рот, чтобы возразить, где, мол, уж вам самим о себе позаботиться, и снова завести разговор о возвращении в интернат, но вдруг почувствовала, что вовсе не хочет помогать тем. Хватит с нее. Пускай сами его ищут. Так им и надо!
— Я, пожалуй, выпью и вторую бутылку.
— Ну конечно.
Она откупорила вторую бутылку и смотрела, как он приканчивает бутерброды, жуя все медленнее и медленнее, вот он допил вторую бутылку, скомкал замасленную бумагу и положил вместе с бутылками в пакет.
— Это тебе лучше взять с собой. — И не дав ей рта раскрыть: — Только не заводи снова эту волынку про интернат. Как-нибудь сам проживу. К тебе, конечно, загляну, ну и вообще…
— Когда же? — шепнула она, невольно поддаваясь его мальчишескому оптимизму, завороженная возникшей вдруг в ее воображении картиной: в один прекрасный день, когда она меньше всего этого ждет, на пороге появляется красивый молодой человек, это ее сын, взявший свою судьбу в свои собственные руки и добившийся счастья и удачи, а потом ей подумалось, что лучше бы всего — пусть жизнь остановит его, пока не поздно, чтоб не пришлось ему голодать, холодать и бедствовать.
— Когда же, Джимми?