Страница 109 из 117
И она делала очередную попытку. Написать буквы, которые не хотели ровно стоять на линеечке, или решить задачки, которых не понимала, а вокруг слышалось сосредоточенное жужжание, другие дети сдавали на проверку тетради с решенными задачками и возвращались на место гордые, довольные, разрумянившиеся, и порой казалось, что, проворно складывая после звонка в ранец книги и пеналы, они прятали туда же и уносили с собой и свою радость.
Понятно, она не сидела вечно за одной и той же партой возле окна, над одним и тем же задачником, были и другие классы и другие предметы, конечно же были, ведь однажды она вернулась домой с каким-то нелепым серым вязаньем, которое мать тут же распустила, но в воспоминаниях ей виделась все та же парта, слышалось все то же приглушенное жужжанье вокруг, и вдруг резкий, раздраженный голос: «Присутствует ли сегодня Эвелин Ларсен и если она здесь, не будет ли так добра открыть свой учебник?» После чего все разговоры и возня в классе смолкали и воцарялась выжидательная тишина.
И так до бесконечности, с незначительными вариациями, и никуда было не спрятаться от этого голоса:
— Эвелин Ларсен!
— Да! — вскинулась она, испуганная наступившей тишиной и сдержанными улыбочками тех, что сидели за столиком в середине класса, подхватила сумку и поспешно засеменила к двери, где ее ждал классный руководитель Джимми.
— Трудности начального периода, — сказал он ей и мигнул. Нервно провел рукой по глазам и снова мигнул. И с каким-то даже ожесточением, словно оправдываясь, принялся объяснять, что это за трудности и как он представляет свою задачу, и она на миг даже пожалела его, ну чего он смущается, она же понимает, как трудно такому молодому учителю справляться с целым классом, да еще с Джимми.
При последующих встречах трудности стали уже называться неизбежными, а позже и непреодолимыми, и фрёкен Лунд взяла дело в свои руки. Нисколько не удивляясь, ибо с самого начала была уверена, что так оно и будет, но с некоторым раздражением — ведь теперь пристроить Джимми в соответствующее заведение стало сложнее: он был уже слишком большой, и интернаты вовсе не жаждали его заполучить. Исключительно благодаря упорству и красноречию фрёкен Лунд, он все-таки вновь оказался в интернате. Джимми было тогда одиннадцать лет, как раз тогда он и начал убегать.
Оглушительный телефонный звонок где-то в коридоре ворвался в ее мысли. Она вся сжалась и подалась вперед, всем своим существом вслушиваясь в этот звон, ведь пора бы им уже прийти за ней, и почему это никто не снимает трубку, а телефон звонит, звонит… Они не успеют, эти бегущие шаги, которые застучали наконец по коридору. Нет, все-таки успели.
Но, видимо, звонок не имел к ней отношения, и, просидев несколько минут в напряженном ожидании, она вновь расслабилась. Птица на дереве под больничным окном опять завела бесконечную, из четырех звуков, песенку, а в ней зашевелилось какое-то досадное, отвлекающее от главного, беспокойство: надо было позвонить мужу, он же ничего не знает, можно бы позвонить и отсюда, как это ни трудно ей. Но у нее было такое чувство, что сейчас она должна быть одна, и с некоторым даже облегчением она вспомнила, что муж все реже бывает дома и что он боится этого телефона, который он так не хотел иметь и который приносил только дурные вести. Он может вообще не подойти, даже если он дома, сколько ни звони. Она не встала и не пошла искать, где у них тут телефон. Она не смела оторваться от стула, ведь за ней в любую минуту могли прийти, она даже не вынула сигарету, хотя был момент, когда ей вроде бы захотелось курить, просто сидела и ждала. Со сложенными на: коленях руками и полуоткрытым ртом. Будь здесь мать или сестры, они бы непременно сделали ей замечание: «Закрой рот!»
— У вас нет телефона? — спросила фрёкен Лунд, изучающе оглядев комнату — это был ее первый визит к ним. Она отрицательно качнула головой. — Но как же так, вам просто необходим телефон. Без телефона невозможно никакое сотрудничество, Дункер давно должен был об этом позаботиться.
— Нам телефон не нужен, — заявил муж коротко и неприязненно, и весь прямо ощетинился. — Не нуждаемся мы в телефоне.
— Вот тут вы ошибаетесь, господин Фредериксен, — поправила его фрёкен Лунд, снимая перчатки, усаживаясь за обеденный стол и доставая из сумки блокнот и шариковую ручку. — Телефон вам нужен, и даже очень. Надо, чтобы вы имели возможность позвонить мне, а я вам и чтобы, если потребуется, с вами могли связаться из интерната. Вы не понесете никаких расходов, установку телефона мы оплатим.
— Не в оплате дело… — начал было муж.
Фрёкен Лунд отложила блокнот и подняла на него глаза.
— Что же, скажите на милость, вы имеете против телефона, если вам не придется за него платить?
— Не нуждаюсь я ни в каких телефонах, — упрямо повторил муж.
Все равно как если бы он сказал: «Не нуждаюсь я ни в советчиках, ни в указчиках».
Она с беспокойством поглядела на него, чувствуя, что он вот-вот выпалит что-нибудь такое, что фрёкен Лунд вряд ли придется по вкусу, а она не в силах ему помешать. Фрёкен Лунд тоже смотрела на него выжидательно, не без некоторого любопытства.
— Коли уж на то пошло, коли общество хочет наконец проявить заботу…
Он запнулся, не зная, как выпутаться из непривычно сложной фразы.
— Вот именно, господин Фредериксен, — кивнула фрёкен Лунд. — Вам не кажется, что это самый подходящий случай?
— …так позаботились бы лучше, чтобы мы получили жилье поприличнее, чем эта вонючая дыра. Дерьмо, а не квартира!
Теперь ее взгляд обратился к фрёкен Лунд, умоляя простить мужа за грубость. Обычно он не употреблял таких слов — не часто, во всяком случае, и не в присутствии посторонних. Но фрёкен Лунд не была, по-видимому, ни шокирована, ни рассержена.
— Вас не удовлетворяет ваша квартира? — спросила она.
— Удовлетворяет? Это старое дерьмо! Эта вонючая дыра! Эта гнилая яма…
— Аксель! — взмолилась она.
Но муж разошелся не на шутку.
— Ты уже забыла, как он простужался и болел, когда был маленький, как орал по ночам…
Муж подошел к стене, шлепнул ладонью, и за отставшими обоями шурша посыпалась штукатурка.
— Видите эти потолки? Сырость. Наклеишь новые обои, они сразу станут точно такие же. А пятна на потолке видите? Красиво, правда? А тут… — Он уже был возле окна и тыкал пальцем под раму. — Глядите сами, так и тянет, насквозь продувает. А в уборную захочешь, особенно если ночью, изволь выходить на лестницу, да там еще по коридору…
— Так, ясно, — прервала его фрёкен Лунд, чуть нетерпеливо, будто все это она уже слышала. — Скажите, господин Фредериксен, а вы пытались хлопотать насчет квартиры?
— Пытался, — сказал муж. — Какой толк?
— Понятно. Во всяком случае, я себе записала. Конечно, я не обещаю в ближайшие же дни предоставить вам лучшую жилплощадь, но поглядим, что можно будет сделать. Для начала вам поставят телефон, так что мы с вами сможем общаться, кстати, я рассчитываю, что вы оба, — фрёкен Лунд посмотрела на ее мужа, — будете дома в те дни, когда мы договоримся о встрече.
Это прозвучало как приказ, и муж нехотя подчинился. Он знать не хотел фрёкен Лунд и обычно при ней сидел словно в рот воды набравши и никак не отзывался на ее советы и решения, но все же сидел, похоже, он ее побаивался. Как и телефона, который был установлен в дальнем углу комнаты и по большей части помалкивал, пока вдруг не заявлял о себе — маленькая злобная гадина, — изрыгая огорчительные и причиняющие хлопоты вести: то жалобы на Джимми, то запросы относительно его местонахождения — это когда он стал убегать из интернатов.
— Да подойди же, — требовал муж, хоть бы у нее в разгаре была готовка или стирка. А когда она клала трубку и передавала ему сообщение, в сердцах рычал — Вот проклятый! Только и знает, что людям душу травить.
А однажды позвонила сестра Карен, и это было до такой степени неожиданно, что она несколько раз переспросила, кто говорит, прежде чем до нее дошло, что к чему; с таким же успехом ей мог позвонить президент США, настолько она была не подготовлена к тому, что вдруг понадобится родным — после стольких-то лет.